Марина Светлая - Не гореть!

— У меня здесь родители живут, — наконец сообщила она после непродолжительного молчания.

— Круто! — кивнул Дэн и осмотрелся, будто никогда раньше здесь не бывал. Родители тут, она в Ирпене… Загадка на двух ножках. И те — тощие, длинные, в узеньких черных джинсах. Смотреть не на что. Он решительно забрал у нее чемодан. — В гостях была?

— Вроде того, — вздохнула Оля и поплелась к его машине. — Ты меня прости, пожалуйста, что я тебя выдернула. Я правда понимаю, что не права. Такси есть, электрички там… автобусы.

— Нашла из чего проблему делать! Я вот жрать хочу — это проблема. Тебя, небось, накормили дома.

Надёжкина негромко хихикнула, взялась за дверцу, открывая, и обернулась к нему:

— Честно? Мне даже чаю не предложили. В качестве компенсации давай заедем куда-нибудь. С меня завтрак.

— Интересные у тебя… — Басаргин запнулся, — гости были. Есть идея получше. Сейчас почти по сложившейся традиции тарим твой холодильник, с остальным потом разбираемся.

— Ты ж голодный. Мне стыдно.

— Тогда с тебя чай. Поехали.

Оля вдруг улыбнулась ему, открыто и по-настоящему, и нырнула в салон.

Понимала ли она в тот момент, что он далеко не по дружбе примчался за ней на Оболонь после смены? Понимала, не дура. В смысле — дура, конечно, но соображения ей хватало — понимать. Это его она когда-то считала «загадочным парнем Денисом Басаргиным» и всерьез пыталась разгадать, что он из себя представляет? Да у него ж все на лице написано!

И она тоже не могла сказать, что не рада его видеть. Пожалуй, единственное, чему действительно обрадовалась за это утро, хоть на мгновение себя отпустив.

Когда он устроился за рулем, Оля повернула к нему голову и спросила, как могла, беззаботно:

— Кстати, как там Жорик?

— То есть знать, как я, тебе неинтересно? — не остался в долгу Басаргин.

— Ну я же не тебе в пах зарядила. В аналогичной ситуации с тобой я была исключительно нежна.

— Премного благодарен, — насколько позволяло место водителя, раскланялся Денис. На короткий миг замолчал и, резко сменив вектор их разговора, спросил: — В Ирпень?

— Извини, — выдохнула Оля вместо ответа.

Всю их недолгую поездку тишина в салоне прерывалась лишь радио, в котором ничего нельзя было разобрать — так тихо оно бормотало. Да дворники шуршали по лобовому стеклу.

Дождь, действительно, пошел. Но вместо снега стал отчаянным осенним ливнем. Басаргин откровенно гнал, удерживая себя на предельной грани нарушения правил. Крепко сжимая руль, он так же крепко утверждался в решении договорить до конца. Сегодня, сейчас. После хреновой смены, невыспавшийся, голодный, мрачно глядящий на дорогу. Караул как заговорили. Только возвращались на базу, сразу надо было ехать снова. Вызовы сыпались один за другим. Погода способствовала дорожно-транспортным происшествиям, февраль — суицидникам, прыгающим с мостов, расхлябанность как национальная черта — несчастным случаям на производстве и в быту. А он сам хочет определенности. Всего лишь. И черт возьми, отказывается думать, что это не нужно Оле! Доехать до Ирпеня, добраться до ее дома, достучаться до нее самой. План минимум.

Хлопоча по кухне, она продолжала играть в молчанку, но давала возможность снова себя рассмотреть. Ничего не изменилось за эти полтора месяца, что они не виделись. Только волосы немного отросли. Челка на глаза падала. Огромный свитер, из которого торчали тоненькие белые запястья, закрывал ее от него. Как в броне, ей-богу. Зато пальцы порхали, шелестя пакетиком от чая, с которым она сражалась.

— А хочешь с молоком? Я так люблю. Бабушка приучила, — вдруг спросила она, обернувшись к Денису. И застыла на месте, споткнувшись о его взгляд.

Он стоял слишком близко от нее, так что можно было слышать его дыхание. И оказаться в плену его рук, когда он оперся о стол, у которого она стояла. Не сбежать.

— Наберись смелости, и скажи, наконец, правду, что у тебя никого нет, — проговорил Денис негромко.

От звука его голоса по пояснице пробежала россыпь мурашек. Оля сглотнула, но взгляда не отвела. Разлепила губы.

— Свечку держал?

— Было б зачем…

— Да? А если не только Артем? Сегодня Артем, завтра… Вася? Послезавтра еще кто-нибудь. А?

— Значит, пора остановиться, — он притянул Олю к себе за талию, крепко удерживая у своего тела, и нашел ее губы своими. Вдыхал ее запах. И чувствовал кожу, вспыхивающую от его пальцев, пробирающихся в ее широком рукаве к плечу. Она охнула и, не в силах оторваться, рванулась навстречу ему. Жар прокатился опаляющей волной от той точки, где сомкнулись их губы, до низа живота, превращаясь в плотный узел. Оля вздрогнула от этого незнакомого, пугающего ощущения, и чуть приоткрыла рот, впуская его в себя.

Денис легко улыбнулся, точно зная, что она сейчас задыхается от их поцелуя так же, как и он. Слышал сердце, бившееся в грудную клетку. Какая разница, ее или собственное. Два сразу, сливавшихся в одном общем ударе. И сходил с ума, как никогда раньше. Ни с одной женщиной. Не иначе, чтобы остаться стоять на ногах, она закинула руки ему на плечи, пробежала ладонью по затылку, пальцами — по волосам, зарываясь в них. И, горячо отвечая на поцелуй, забывала себя, забывала то, из чего она, Оля Надёжкина, состоит, что есть ее суть, что есть ее правда. Вся она была в нем. Впервые в жизни. Не так много было в той жизни, но сейчас она получила наконец то, чего хотела давно и всерьез и что запрещала себе.

И убеждалась, что они совпадают. Идеально совпадают в прикосновениях, в ощущениях кожи под пальцами, в отчаянной жажде друг друга.

Они совпадают.

Она с ним, а он с ней.

Стоп-краны сорвало, и Басаргин, больше не имея сил сдерживаться, оторвал Олю от пола и, устроив ее перед собой на столе, оказался между ее коленей. Он по-прежнему не разрывал поцелуя, и его ладони, оказавшиеся под шерстью свитера, нежно касались ее живота и выпирающих ребер.

Этот момент полета, когда ее ноги отделились от надежной опоры и она зависла в его руках, вдруг неожиданно вернул ее на землю. Оля в панике задергалась и, уже понимая, что надо делать, сожалела о том, что все закончилось. Для нее — уже все закончилось. А его руки — все еще ласкают ее.

Отняв у него губы, она отчаянно вскрикнула:

— Перестань!

— Олька, — хрипло выдохнул Денис, все еще удерживая ее в своих руках и ощущая податливость девичьего тела в отличие от слов, которые она говорила.

— Я хотела… хотела… подальше от тебя держаться, я честно пробовала, — горячо зашептала она, глядя ему в глаза: — Для меня это просто дружба, понимаешь? Дружба и секс в моем случае несовместимы.

— Глупая, — также шептал Дэн, касаясь губами Олиного уха. — Какая дружба….

— Отпусти меня, пожалуйста.

— Ты правда этого хочешь? — он улыбнулся, целуя ее шею.

Оля вздрогнула от этого прикосновения. Такого нежного, такого… Вздрогнула и тут же заставила себя отодвинуться, насколько позволяла поверхность столешницы.

— Ну, допустим, переспим мы, — ее шепот стал злым, наполняясь откуда-то из того узла внизу живота, который все еще не давал ей расслабиться. — Давай. Прям сейчас. Отстанешь?

Эта ее злость в голосе отрезвила Басаргина. В глаза, изучавшие Олино лицо, медленно возвращалась ясность. Он отпустил ее, но ладони сами сжались в кулаки, которыми он снова оперся о стол.

— Черт, Оля! По-твоему, мне трахаться не с кем?

— Уверена, что у тебя масса вариантов! Но пока меня не расколол, банально никого другого не хочется. Ты зациклился, Дэн. Могу помочь разок, мне тоже уже надоело, что ты изображаешь заботу.

Басаргин с такой силой шарахнул по столешнице, что Оля почти подпрыгнула на ней. Отступил на шаг. Пытался поймать ее взгляд и, практически перестав владеть собой, рявкнул:

— Ты можешь сколько угодно обманывать меня. Себя не обманывай! Повзрослеешь — звони!

Он резко развернулся и вылетел из дома, громко хлопнув дверью. Через мгновение за окном заревел двигатель заведенной машины. И в кухонное окно Оля видела, как от калитки рванул его глянцевый, вечно надраенный Тигуан.

Спрыгнула со стола, бросилась к сумке — доставать телефон. Псих!

И она хороша, дура.

В таком состоянии, после суток в карауле. За рулем.

Дурак!

И дура!

Дура, совершенно переставшая понимать, что происходит. С ней. С Денисом. С молекулами воздуха в пространстве, которые накаляются в тот момент, когда они оказываются вдвоем.

Если бы она могла ненавидеть его за то, что он натворил восемь лет назад с Дианой, то ей, определенно, было бы гораздо легче. Но сейчас Оля, как заведенная, думала только о том, чтобы он остался цел и невредим.

«Я не хочу ждать три дня, чтобы узнать, что ты доехал без происшествий», — улетело в мобильную сеть спустя пятнадцать минут ее борьбы с собой, пару десятков набранных и стертых сообщений и, наконец, обреченного смирения перед тем, что «не гореть!» — уже не получится.

[1] Главная героиня повести Б. Бедного «Девчата», экранизированной в 1961 году, где роль Тоси была исполнена Н. Румянцевой.

Обычно Надёжкина радовалась выходам на работу после сессии почти как празднику — возвращение к любимой деятельности и в привычный ареал обитания было сродни тому, как если бы она переступала порог своего второго дома после долгого отсутствия. А родная часть для нее во многом и была тем самым вторым домом.

Оля очень хорошо понимала, что случайные люди в спасательную службу не попадают. Даже если всего лишь, как она, в радиотелефонисты. Этой профессией надо быть пронизанным до мозга костей, чтобы в ней удержаться. А понимание, что занимаешься правильным делом, размещено в подкорке. Как правило, пожарные выращиваются не в институтах. Они приходят из семей. Вот, например, Гена Колтовой — чего только в жизни ни творил, а оказался здесь. Не иначе по зову крови. У него отец — мчс-ник на пенсии, мать — психолог в пожарной части, по сей день работает. Или даже пусть Каланча — у того вообще династия. И он весь такой красивый в боёвке — неизвестно в каком поколении пожарный.