А ночью она просто отрубилась, не в силах больше не спать. Сутками почти без сна, но среди бередящих душу звонков Дениса, методично пытавшегося до нее достучаться с некоторыми интервалами. Если и было что-то хорошее в ее переезде — лишь то, что она, выбравшись из своей скорлупы, все же умудрилась спрятаться от Басаргина. В том, что он приезжал на своем глянцевом выдраенном Тигуане по ее старому адресу, она почему-то не сомневалась. И чувствовала себя затравленным зайцем, петляющим по лесу, неизвестно от чего и зачем прячась.

Но пришел рассвет. И этот рассвет она, не знавшая, как смотреть Денису в глаза, встречала за чашкой кофе и составлением тактического плана на день с тем, чтобы отсрочить составление стратегии на последующую жизнь.

Сегодня, Оля понимала это очень четко, ей лучше его избегать. Максимально, насколько позволят обстоятельства. Чего он может от нее хотеть, она слабо себе представляла, но все же прекрасно сознавала, что объяснений Дэн потребует в любом случае.

А ей надо подумать.

Ей очень надо подумать.

И пора уже что-то менять.

Купив билет на поезд до Харькова, все так же, за чашкой кофе в рассветных сумерках, Оля тяжело вздохнула и ушла собираться, внушая себе, что она и правда петляющий заяц. Конечно, заяц, кто же еще?

Только вот заяц попался уже в раздевалке, где оставлял свою куртку, напоровшись на начальника отделения лейтенанта Басаргина.

— Ты переехала? — вместо приветствия спросил он.

Оля с трудом заставила себя стоять на месте и никуда не бежать. Видимо, заячье все-таки сейчас преобладало над человечьим.

— Я говорила, что мне придется, — глухо ответила она.

— А не отвечала почему?

— Дом продается.

Денис кивнул и сделал шаг к ней.

— Оль, нам надо поговорить.

Ровно на тот же шаг Надёжкина отступила и уперлась спиной в свой шкафчик. Далеко не убежишь, даже если ты заяц.

— На пожары не прошусь, задания выполняю, не все конспекты еще переписаны. Мне есть, чем заняться, — выпалила она.

— Успеешь переписать свои конспекты, — буркнул Дэн.

Не найдясь, что ответить, она смотрела ему в лицо и пыталась сообразить, как выпутаться из этой идиотской ситуации. Он не даст ей уйти. Это она четко и ясно читала в Денисовых глазах. Не даст!

Но, будто чувствуя ее отчаяние, судьба явила ей помощь откуда не ждали. В раздевалку ввалился Каланча да так и застыл на пороге, глядя на них в упор.

— Доброе утро! — пискнула Олька и, рванув мимо Дениса, помчалась на выход. Все тем же петляющим зайцем, вырвавшимся на свободу.

— Вы б хоть бы как-то скрывали, — рыкнул Жорик, оставшись один на один с Басаргиным. — Хочешь, чтобы и ее Пирогов сгноил?

— Пошел ты, Жора! — рявкнул Денис и тоже свалил следом за Надёжкиной.

Она сбежала от него не особенно далеко. В морг. Потому что в классе сейчас никого не было, а оказаться один на один с Басаргиным ей совсем не улыбалось. Последняя надежда на то, что впереди у них день с кучей забот. Даже при самом неблагоприятном раскладе, в смысле, в отсутствие вызовов, — был распорядок, изменить который Дэн не мог при всем желании. А если так, то есть шанс продержаться хоть до вечера без задушевных разговоров.

Так она и шухарилась по углам. Отчет доделывала по тем замечаниям, которые умница Варфоломеев скинул ей уже к одиннадцати утра. А потом, радостно его распечатав у Вареньки, она несколько слишком бодро для своего разбитого состояния ввалилась к Пирогову, тому самому, который по Жориковой версии должен ее «сгноить».

— Надёжкина! Тебя чего задуло? — ласково спросил полкан.

— Здравствуйте, Роман Васильевич! — с долей показной радости возвестила Оля. — А я по делу, можно?

— Твои дела часто внушают опасения.

— На сей раз я буду безобидна. Ну, почти. У меня отчет готов, типа досрочно. Можно я в Харьков сгоняю, сдамся и вернусь на свой законный диспетчерский стул?

— Ишь, шустрая! — похвалил Пирогов. — А от меня что надо?

— Ну… я режим практики нарушаю, раньше из нее выйду. Это и отпуск на время прохождения сокращать, да и… Денис Викторович, вероятно, еще не всю запланированную программу выполнил со мной. Но у меня материала достаточно, и я подумала… так всем будет лучше.

— Басаргин злобствует? — вскинул брови начальник.

Оля вздрогнула от того, как это прозвучало. Дура безмозглая!

— Нет, — быстро замотала она головой. — Совсем не злобствует. Скорее стережет, чтоб ничего не натворила.

— Ну ты тут адвоката не включай, — махнул рукой Роман Васильевич. — Знаю я, что он стережет. Ладно, по существу. Пришла зачем?

— За вашим принципиальным согласием и спросить, можно ли после обеда печать поставить, когда я у Дениса Викторовича подпишу.

— В два у меня совещание в городском управлении. Потом приходи.

— Спасибо! Ну и ближайшее время меня не будет, вы поняли, да?

— Заявление напиши, как положено.

Заявление она и написала. Следующий пункт ее программы. Разумеется, смертельной, без права на ошибку. Пока Басаргин наматывал круги вокруг нее, не приближаясь при посторонних, Олька, всерьез чувствуя себя добычей на охоте, прокралась в отдел кадров. И там, налетев на Зою, принялась рассказывать ей о чудесном городе Харькове, чтобы хоть как-то оттянуть время. Подробно, цветасто, родители позавидовали бы. А самое главное — очень-очень долго.

В отпуск она тоже уходила медленно — выписывая каждую закорючку в заявлении и то и дело отвлекаясь на очередной рассказ. На сей раз обсуждали последние сплетни: главбухша с главным экономистом разводятся, кабинеты делят. Он, поговаривают, вообще увольняться собрался.

О ком толкуют все эти сумасшедшие канцелярские женщины, Надёжкина не имела ни малейшего представления, но сил терпеть на себе испытывающий взгляд Дэна у нее не было. А ведь ей еще к нему с отчетом переться.

«Ближе к вечеру», — решила Олька. Потому что в два у Пирогова совещание в городском управлении. Это не она отмазывается. Это полкан занят!

И каково же было ее облегчение, когда здание ГПСЧ огласилось звуком сирены. Из окна кадровиков, возле которого она сидела, только и увидела, как машина выехала. А значит, можно хоть немножко перевести дыхание.

Но вместо этого она вновь замерла в ожидании. На сей раз в диспетчерской. Опять тушили пожар. Не такой, на каком довелось побывать ей, но едва услышав об этом, Оля пристроилась на стуле у Машки и слушала переговоры по рации. Черт его знает, зачем ей было это нужно, но каждый раз, когда раздавался голос Басаргина — спокойный и такой… надежный, она чувствовала хоть какое-то облегчение от того, что с ним все хорошо. Она мухлевала, бахвалясь родителям, как много знает об огне. Ей мужества войти в горящее здание не хватило бы. Ей бы хотелось, чтобы было иначе. И, возможно, мужество и отвага компенсировались бы упрямством и дуростью. Но Денис находился там, где ей пришлось бы переламывать саму себя, чтобы быть. И этим она восхищалась даже тогда, когда совсем еще не знала его.

А теперь, узнавая все больше, уже не понимала, как можно добровольно от него отказаться. Потому что она по-прежнему верила тому, что помнила, но не тому, что видели ее глаза.

Бригада вернулась только к четырем вечера, грязная, обугленная, уставшая. Хотя не такая злая, как после пожара высотки — обошлось без жертв и излишних эксцессов.

Дождавшись, пока ребята придут в себя и, как минимум, примут душ и доберутся до кухни, но подгоняемая временем, которого в рабочем дне полковника Пирогова оставалось все меньше, Оля все-таки сунулась к Басаргину.

Тот торчал в учебке, разгребая какие-то бумаги. На звук открывшейся двери он поднял голову и удивленно спросил:

— А чего одна? Могла б Жорика для компании прихватить.

— Я не… — начала она и запнулась. И будто в пропасть — шагнула к нему. Страшно, а не шагнуть нельзя. — Жора ест. Нехорошо отвлекать человека, когда он ест.

— Действительно, нехорошо, — согласился Денис. — Меня можешь отвлечь — я не ем.

— У меня отчет… и дневник практики подписать надо. Я закончила.

— А мне надо поговорить.

— Нам не о чем говорить, — на удивление спокойно ответила Оля. И даже голос не дрогнул. И даже слезы не полезли. Только крепче сжала в пальцах папку с документами. Так, что побелели костяшки.

— Есть, и о многом. Для начала можно о твоей сестре.

Оля вскинулась и прижала отчет к груди. Огромные ее глаза стали еще больше.

— Вспомнил все-таки, — прошептала она.

— Случайно, — мрачно выдохнул Денис. — Нечего вспоминать. Не было ничего!

— У тебя, может, и не было. А у нее было все по-настоящему! Она тебя, Басаргин, любила, а ты ее бросил именно тогда, когда она больше всего нуждалась в поддержке!

— Ты рехнулась? — ошалело уточнил он и вскочил на ноги, громыхнув стулом. — Это бред!

— Это не бред! Диана говорила о тебе! И знаешь что, Дэн? — Оля подалась к нему. — Это ты рехнулся, когда думал, что тебя не ударит по тому же самому.

Он молчал некоторое время, сцепив зубы так, что под кожей с уже пробивающейся щетиной заходили желваки, и не сводил глаз с Олиного лица. От сумасшествия его отделяло лишь отчаянное желание сохранить свой разум.

— Ты и ударила, да? — наконец проговорил он и кивнул на папку. — Отчет свой давай. Подпишу.

Оля с трудом сглотнула и, чувствуя, как почти подкашиваются ноги, не выдержала, прижалась лбом к собственным бумагам. Плечи ее вздрогнули — и только услышав горький всхлип, она поняла, что сама и всхлипнула.

Дернулась от папки и снова вперилась в его перекошенное от гнева и боли лицо. Он никогда ее не простит. Она сама себя никогда не простит за то, что сейчас делает. Вот только выдавить хоть слово она не могла.

Басаргин протянул руку и взял ее документы. Наклонившись к столу, быстро оставил несколько росчерков в отчете и дневнике и сунул ей обратно.