Джина Шэй - (не)хорошая девочка

Открыть изнутри квартиру уже не так сложно, и женщина встает на пороге, обеспокоенно ахает при виде Сони, лежащей на полу, и Вадима, снова склонившегося над ней.

— Бедная девочка, — драматично восклицает дама. — Может, ей скорую вызвать?

Вадим скептически морщится. Скорая помощь, государственная больница… Безопасности ноль, приватность — в минусах, все всегда знают, что у тебя в больничной карте написано и кто тебя навещает, а лечение настолько паршивое, что больные уходят не потому, что выздоравливают, а лишь бы над ними прекратили столь изощренно издеваться.

И вот в эти условия отдавать зайку? Да сейчас, конечно.

— Ну-ка, давай сюда, — Вадим поднимает Соню на руки, заставляя бедную девочку снова пойти красными пятнами смущения.

— Куда вы меня тащите? — измученно и еле ворочая языком, выдохнула Соня.

Так и хотелось пошутить что-нибудь про подвал, орудия пыток и “навстречу мучительной смерти”, но вот тут Дягилеву пришлось прикусить язык. В её состоянии даже ирония наверняка будет принята за чистую монету, что уж говорить о черном юморе.

— Тебе нужно ко врачу, дурочка ты моя ушастая, — откликается Вадим, выходя на лестничную клетку и захлопывая за собой дверь. — И не спорь, все равно отвезу.

— А вещи? — Соня обеспокоенно дергается, но Вадим крепче сжимает хватку, намекая, чтобы она обошлась без лишних телодвижений.

Ну, да, бедная зайка, ей даже собственные документы дались дорого. Понятное дело, что она их даже полумертвая будет пытаться прихватить с собой.

— Подружка твоя привезет. — Спокойно отрезает Дягилев. — Никуда не денутся, поняла?

Соня недоверчиво смотрит на него, а потом все-таки решает сдаться собственной слабости, опускает голову ему на плечо и прикрывает глаза.

Соседка-нимфетка отходит, останавливаясь в дверях собственной квартиры с умиленной улыбкой на то, как Вадим несет Соню к лифту.

— Будьте любезны, мадемуазель, вызовите лифт, — Вадим учтиво улыбается, оборачиваясь к женщине. Перехватываться неохота — лишняя тряска для “пострадавшей” будет только во вред, да и Соня вроде очень удобно легла, не хочется её беспокоить. Впрочем, женщина в помощи не отказывает и лифт вызывает и даже робкое “до свидания” на прощание говорит.

Весь оставшийся путь с Соней на руках Дягилев преодолевает молча. И на заднем сиденье машины устраивает тоже без особой болтовни, подкладывая под спину одеяло и заставляя девушку запрокинуть голову.

Соня молчит и сама, в кои-то веки не рыпаясь, просто положившись на Вадима. Можно отвезти её хоть в лес — она вряд ли удивится. По бледному лицу видно — девушка готова к самому паршивому варианту.

Сам Дягилев усаживается в её ногах, с которых уже стащил кроссовки, опускает её стопы на собственные колени. И неуемные пальцы тут же начинают едва заметно скользить по лодыжкам Сони. И хотел бы прекратить, а не прекращается. Ну, если она лягнет и выпишет Дягилеву пяткой в нос — это будет в принципе даже заслуженное возмездие.

— Куда едем, Вадим Несторович? — оборачивается к Дягилеву с водительского кресла Борис.

Варианта два на самом деле.

Можно отвезти девчонку к себе домой, вызвать врача туда.



Можно отвезти её в клинику, и на некоторое время оставить девушку в покое. Клиника ближе, но самому Вадиму нравится больше первый вариант. В конце концов, он будет держать руку на пульсе эффективнее. И девушка будет ближе и доступнее, это крайне важный фактор. И посмотрим, куда она денется на территории Вадима, и как заерепенится там…

И все-таки…

Вадим косится на бледное лицо зайки. Она будто дремлет, изредка приоткрывая глаза. Слабая, хрупкая, измученная…

И невозможно безучастно на это смотреть. Сейчас она положилась на Вадима, рассчитывает на его поддержку.

А ведь если Дягилев хочет заполучить эту конкретную зайку в свои цепкие лапы — методы придется менять. Нахрапом с ней ни черта не выходит, даром что она пластичная как глина. Все равно норовит выскользнуть, не даться, взбрыкнуть.

Значит…

Значит — в клинику.

Просыпаюсь я в светлой комнате — даже по примерному интерьеру опознаю интерьер частной больницы. Первое что я вижу — Маринку, свернувшуюся на диване калачиком. Волосы цвета жвачки очень колоритно разметались по зеленой обивке дивана. Кто-то сердобольный принес Маринке плед, и Петрова, явно не просыпаясь, завернулась в него как в рулетик.

Мне зверски хочется пить, и так кстати на тумбочке рядом с кроватью находится графин с водой. Правда пока я наливаю — я роняю у графина пробку, и Маринка совершенно ожидаемо просыпается. Недовольно морщит заспанную мордашку и, не вылезая из пледа, садится на диване в позу лотоса. Получается этакий вигвам из одеяла и торчащей оттуда головы. Вот как хотите, а я нахожу это зрелище ужасно прикольным. Хихикаю, но тихонько и в душе. Лучшая подружка, все-таки.

— Выспалась? — иронично интересуется Маринка. — Ты как? Оклемалась?

— Наверное, — я чуть пожимаю плечом, припоминая события вчерашнего вечера.

Честно говоря, не скажу, что я дофига всего помню. В какой-то момент меня просто вырубило, я уснула, и даже сейчас ощущаю легкую ватность во всем теле.

Помню Дягилева. И рада бы не помнить, но за последние сутки я настолько плотно познакомилась с Вадимом Несторовичем, что вряд ли можно предположить, что еще позавчера я даже не знала его в лицо.

Меня, кажется, обкололи успокоительными. Потому что я какая-то адски спокойная сейчас. Или это магия присутствия Маринки, которую я не боюсь и которая точно не будет мне мозг выносить?

— Напугала ты нас вчера, — ворчит на меня подружка, слезает с дивана и прыгает в ноги моей кровати. — Меня этот твой Дягилев замучил, расспрашивая, часто ли у тебя случаются обмороки.

— Примерно с той же периодичностью, как в моей жизни начинается непрерывный капец. — Я перебираюсь поближе к Маринке, а потом вообще внаглую ложусь к ней на колени. Ужасно хочется. Маринка смеется и треплет меня по затылку, устраивая на голове еще больший шухер, чем у меня был.

— Дурища ты какая, Афанасьева. Вот не могла со своим Дягилевым переспать, пока меня нет, отмучиться и на свободу с чистой совестью.

— Не говори фигни, а, — настала моя очередь ворчать. — Мне с ним нельзя. Меня после этого папа четвертует.

— Сонька, необязательно рассказывать папе, с кем ты переспала пару разиков, — деловито сообщает мне Маринка “великую истину”. И это на самом деле правда, но меньше всего мне сейчас хочется думать о том, с кем мне переспать. Лучше просто поспать, а потом поспать еще раз.

Капец, сколько Дягилев вообще берет на себя. И охранника приставил, и в больничку привез, явно частную, и… Блин. Я надеюсь только, что он не рассчитывает, что я брошусь ему на шею от благодарности. Я лучше отдам деньгами, хотя это и… Вытрясет большую часть моей стипендиальной заначки на черный день. А черный день меж тем никак не хочет закончиться.

Не хочу ни о чем думать. Не хочу. А надо! Кто за меня решит мои проблемы? Вадим Несторович? Ой, да, я даже знаю, чем он с меня спросит «возврат долгов».

— Ты как, кисуля? Оклемалась? — мягко спрашивает Маринка, поглаживая меня по плечу.

— Вы, наверное, издеваетесь, — недовольно бурчу я. — Один прицепился ко мне с зайкой, вторая с кисулей.

— Ну, прости, дурной пример заразителен, — Маринка самым наглым образом ржет. — Я теперь Ваню только вареником и зову. Достал со своей конфеткой.

— Ваню? — я скосила глаза на Маринку. — Уже Ваню?

— Я тебя умоляю. Называть мужика не по имени-отчеству — тоже мне великое сближение, — Маринка хихикает, с превосходством глядя на меня. — Ладно бы я сына ему родила, вот это было действительно достойно твоего “Уже”.

— За сутки сына родить еще умудриться надо.

С Маринкой хорошо. Хорошо переплетаться с ней пальцами, хорошо ни о чем не думать. Вот она — мой друг. Надежный, неизменный и безумно крутой. Вот сейчас вроде учебный день, и где она? На парах? Нет, тут, возится со мной. А между тем, её за прогул без важной причины наша деканша натянет. Сейчас, без неё, я бы, наверное, помирала от тоски и безысходности.

— Дягилев сказал, что дня три тебе здесь обеспечено, а если ты вздумаешь сбежать и отсюда, то он тебя найдет и все-таки отшлепает. Ему, мол, прям до смерти хочется это сделать.

Самое правильное тут сказать, что он офигел и не пошел бы он на фиг, а я по-прежнему валяюсь головой на коленях у Маринки и давлю дурацкую смущенную улыбку.

Ненормальная я какая-то, вот правда. Ко мне подкатывает пошляк и извращенец, пыль в глаза пускает всячески, а я вроде и не ведусь на ту пыль, но плыву все равно самым лютым образом.

— Три дня, — задумчиво повторяю я.

Три дня тишины, три дня без Баринова. Хорошо звучит. Пока не думаешь о том, что эти три дня мне будет нечем занять, кроме мыслей о произошедшем. Об отце. О Баринове, в том числе. До сих пор паршиво от того, как мерзко все вывернулось наизнанку. Полгода ходил вокруг меня, не совершал ненужных поползновений, держал за ручку, водил на выставки и в театры. А потом…

— Лучше неделю, на самом деле. Так врач сказал.

— За неделю прогулов меня Вознесенская закопает в клумбе. И даром что ноябрь.

— Вот и я Дягилеву сказала, что неделю ты тут не вы держишь, — хмыкает Маринка. — Видела бы ты, как он глаза закатил. Затылок, наверное, увидел изнутри.

Вадим…

Боже, какой же сумбур у меня начинается в мыслях, только при произнесении его имени. Мысленно!

Я помню, что он собирался уйти. Я его заколебала своими выходками. Я не скажу, что это было плохо, это было бы на самом деле, с одной стороны, большим облегчением, с другой стороны, именно Дягилев приводил меня в сознание. Именно он привез меня сюда, а судя по обстановке я пролеживаю бока не в муниципальной больничке, а в очень не плохой частной клинике. Это безумно странно, что он так вокруг меня скачет. И зачем бы это ему нужно, кроме как для развлечения?