Алекса Гранд - (Не)идеальные отношения

– Рада, а кем вы работаете?

Старший сын Градова идеален во всём. Красивый, обходительный, спокойный. Он как кривое отражение взрывоопасного, импульсивного Стаса. Рациональной частью своего мозга, погрязшего в запретных мыслях и мечтах, я  понимаю – он лучший выбор.

Лучший. Правильный. Не мой…

– Да, Рада, – поддакивает Стас, обворожительно улыбаясь обслуживающей нас официантке. И я сжимаю несчастную вилку, чудом не пропилив тарелку вместе с великолепно прожаренным стейком. – Кем ты работаешь?

Я не хочу думать, что в его вопросе больше яда, чем интереса. Не хочу верить, что кому-то из их семьи действительно есть дело до того, кем я работаю и как. Но, ловя недоумённый взгляд отца, я заставляю себя мягко улыбнуться. И отвечаю, глядя на Алексея и игнорируя сидящего рядом мужчину:

– Пока нигде. У меня испытательный срок в одном из университетов, но я не уверена, что действительно вернусь туда преподавать на постоянной основе.

Моя ложь безупречна. Хотя бы потому, что я действительно не вру. Я не знаю, вернусь в этот университет или нет после своего добровольного отпуска. Но это не значит, что я оставлю свою мечту работать в образовании.

В конце концов, у меня хватит денег, времени и упрямства, чтобы пройти любые курсы переподготовки.

Так я успокаиваю себя, продолжая резать мясо на мелкие кусочки. И совершенно, просто неприлично теряюсь, когда Стас хмыкает, громко интересуясь:

– Так значит, тебе нравится работать с детьми? Наверное, у тебя есть какой-то… Ну не знаю… Особенный подход к ним, да?

У этого вопроса не должно быть подтекста. Никакого намёка на что-то неприличное. Но, озвученный именно им, он обретает новые очертания и задевает хуже, чем вечные шепотки знакомых за спиной. И я сжимаю зубы, глотаю рвущийся с языка колкий ответ и заставляю себя улыбнуться привычной, вежливо-приторной улыбкой, отложив приборы в сторону:

– Да. Мне нравится работать с детьми. Они честнее в своих желаниях и мечтах. И им не нужно многого, для счастья. Им нужно, чтобы их любили, только и всего.

А пока мужчины переваривают мою непривычно длинную реплику, я поднимаюсь со стула, бросив перед уходом:

– Прошу меня простить. Я на минутку.

И мне плевать, что это выглядит как бегство. Плевать.

Рада

Холодная вода охлаждает горячую кожу и отрезвляет мысли. С минуту я бездумно пялюсь на собственное отражение, пытаясь разобраться в собственных мыслях и желаниях. И прижимаюсь лбом к гладкой поверхности зеркала, осознавая, что не хочу.

Не хочу возвращаться. Не хочу быть послушной дочерью. Не хочу.

Пальцы сжимаются в кулак, и я со всей дури бью по краю белоснежной раковины. Затем ещё и ещё. И не сразу замечаю, что мою видимость уединения нарушили давно и бесцеремонно.

– Дура, – почти зло цедит Градов, перехватывая мою занесённую для удара ладонь. Сжимает запястье, пристально глядя мне в глаза, пытаясь найти что-то важное для себя.

И бережно, нежно касается губами сбитых костяшек, благоговейно проводя по саднящей коже языком.

– Не надо, – беззвучно шепчу, даже не пытаясь вырвать руку из его хватки. Чувствую, как дрожат ноги, а пульс набатом бьёт в ушах.

– Не я затеял эту игру, – хмыкает Стас, переплетая наши пальцы. Невесомо гладит подушечкой большого пальца выступающую косточку на запястье.

– Стас…

Резкий толчок впечатывает меня в стенку. Горячее тело прижимает крепче, не давая ни вздохнуть, ни сбежать отсюда. Я застываю, уставившись на него снизу вверх, и облизываю пересохшие губы. И не успеваю придумать хоть какие-то аргументы, когда меня целуют.

Жарко. Больно. Зло. Так, что у меня поджимаются пальцы от удовольствия, а ноги превращаются в кисель. Так, что я не могу (не хочу!) сдерживаться и стону прямо в его губы, зарываясь пальцами в его волосы. И мне откровенно начхать на то, что мы в публичном месте и что сюда могут войти в любой момент.

Мне до такой степени однофигственно, что я не возражаю, когда меня легко и непринуждённо сажают на край умывальника, тянут за волосы, заставляя откинуться назад, и оставляют собственнические метки удачно скрытые воротом платья. Я сжимаю коленями его бёдра, забираюсь пальцами под футболку и с истинно женской мстительностью веду ногтями по его спине, намеренно оставляя алые росчерки.

Стас шипит и коротко, хрипло смеётся, обхватив ладонями моё лицо, глядя в мои глаза упрямым, серьёзным взглядом.  И снова целует.

Медленно, нежно, мягко. Почти невинно и так аккуратно, что я теряюсь в этих противоречивых эмоциях. И задыхаюсь от того количества тепла и ласки, что плещется в его тёмном взгляде, сгораю от жажды и похоти, переплавляющихся в желание защитить, обладать, быть рядом. И от этого на языке оседает привкус противной горечи, потому что…

– Стас…

Не слово – выдох. Я закрываю глаза, кусая припухшие от поцелуев губы. Вздрагивая, когда (в который раз за этот вечер?) слышу его многообещающий шёпот, дразнящий слишком чувствительную кожу шеи:

– Тебе от меня не сбежать, Вишневская. Ни хрена. Больше нет. Тебе. От меня. Не сбежать.

Ещё один поцелуй. Короткий, снова кусачий, собственнический. И я остаюсь одна, с острым чувством недоумения и странной, совершенно неуместной надежды, пушистым клубком поселившейся в душе.

Он ведь не серьёзно, верно?

На то, чтобы привести себя в порядок я трачу драгоценные пять минут. Только убедившись, что ничто не намекает на это чёртово столкновение, я возвращаюсь в зал. Ободряюще улыбаюсь встревожено посмотревшему на меня отцу, вежливо благодарю Алексея за выбранный для меня десерт. 

И стараюсь не смотреть на довольно улыбающегося Стаса, втянувшего брата в обсуждение какой-то спортивной ерунды. Даже не вздрогнув, когда всё та же наглая рука скользит по моему бедру, по-хозяйски сжимая колено.

Мою попытку скинуть его конечность Градов не замечает. Совершенно. Весь оставшийся вечер не обращает на меня ровным счётом никакого внимания, флиртуя с официанткой и скалясь в ответ на подколки старшего или едкие комментарии своего отца. 

И я честно пытаюсь понять, что меня задевает больше – то, что его внимание направленно не на меня или то, что я хочу, чтобы оно было только для меня?

Ответ слишком очевиден, чтобы продолжать его игнорировать. Слушая вполуха очередные деловые разговоры двух бизнесменов, я опускаю руку под стол и накрываю его горячую ладонь своей. Секундный проблеск радости на его лице сменяется неудовольствием и лёгкой, снисходительной насмешкой.

Что-то вроде: «Ты серьёзно, Вишневская?».

Да, я серьёзно. Я серьёзно переложила его ладонь ему на колено. И да. Я серьёзно прочертила ногтями дорожку от пряжки ремня вниз.

И нет, мне за это ни капельки не стыдно. Почему-то.

Тепло попрощавшись в семьёй Градовых, мы с отцом возвращаемся домой. Между нами всё тоже уютное, спокойное молчание. Мы не задаём друг другу вопросов и не пытаемся влезть в душу и голову. И если в детстве я ещё хотела чего-то другого, сейчас я не променяла бы это взаимопонимание ни на что другое.

Наверное, именно поэтому я не удивляюсь, когда отец возникает на пороге моей комнаты с чашкой моего любимого какао. Молча садится рядом, обнимает и говорит то, что я хочу услышать больше всего:

– Всё будет так, как ты захочешь, дочь. 

– Спасибо.

Я улыбаюсь, пряча лицо у него на груди. И думаю, что нам друг с другом повезло. Больше, чем кто бы то мог подумать.

Стас

Опередив Лёху, я нагло занимаю водительское место и закуриваю сигарету. Выпускаю кольца сизого дыма, пока брат недовольно усаживается рядом на пассажирское сиденье, а отец размещается сзади, брезгливо сдвигая мою потёртую косуху, как будто она может его укусить или заразить каким-нибудь вирусом. Да, я снова проигнорировал требование влезть в костюм, и мне глубоко плевать, что он по этому поводу думает.

– А тебя не смущает, что это моя машина? – Алексей недовольно сводит брови к переносице и копается в бардачке, пока я плавно выжимаю педаль газа.

– Нет, – игнорирую тот факт, что моё имя отсутствует в страховке, и лихо подрезаю чувака на ярко-синей камаро. И не удерживаюсь от того, чтобы поддеть родственничка: – если ты сядешь за руль, мы домой и до завтра не доберемся.

Манера езды брата такая же плавная и спокойная, как и он сам, я же дурею от скорости и не гнушаюсь нарушить пару-тройку правил, если это позволит мне быстрее добраться до конечной точки маршрута.

– И когда ты успел так оборзеть? – негромко бурчит под нос Лёха, и мне отчего-то кажется, что это не я младший брат. Наверное, сказывается, что он до сих пор живет с предками.

– Как тебе дочь Вишневского? – вмешивается в наш диалог отец, а я лишь крепче вцепляюсь в витую оплетку из мягкой кожи, понимая, что вопрос адресован не мне. Концентрируюсь на дороге и на лихаче-мотоциклисте, за малым не угодившим под колёса грузовой фуры, и заставляю себя прикусить язык. Ненадолго. На полчаса, пока мы с Алексеем не окажемся наедине.

– Неплохая вроде бы, воспитанная, интеллигентная. С такой не стыдно выйти в люди, – брат рассуждает о Раде, как о породистой лошади, и я с трудом останавливаю руку, чтобы не отвесить ему подзатыльник и не воткнуть его идеальное безэмоциональное лицо в приборную панель. Контроль – не моя сильная сторона.

К моменту, когда мы въезжаем на подземную парковку, по моим венам уже течёт воспламенившийся керосин. Отец первым выходит из автомобиля и направляется к лифтам, я же цепляю старшего за рукав и, немного не рассчитав траекторию, впечатываю его в матово-белый кузов мерседеса.