Слава снова дёрнулась, будто её шибануло разрядом электрошокера: ладонь Карины поползла сначала по внешней стороне бедра, потом скользнула на внутреннюю, а дыхание щекотало ухо. Губы шевелились в горячей близости от поцелуя:

– Слав... Я долго думала, какой тебе подарок сделать на Новый год. Ты мне сделала – такой, что я прямо не знала, что и придумать такое... достойное. Денег у меня мало, поэтому я хочу подарить тебе то, что не имеет цены.

Горячая, повлажневшая ладошка Карины легла на щёку Славы, а губ тепло коснулся робко-осторожный, вопросительно-нежный поцелуй. Но Слава застыла в каменном холоде, помертвевшая, придавленная зимним мраком разочарованной горечи. Её рот сжался, она встала из-за стола, громко двинув стулом.

– Подарок этот был – просто так, от души. Без мыслей о каком-то ответе. И если ты решила за него... рассчитаться вот так, то это плохая идея, девочка. Потому что ты уже оценила это, как ты говоришь, бесценное.

Слава встала у окна, устало глядя во двор. Ребята катали снеговика, а у неё ломило в висках от горькой боли. За спиной повисла леденящая, тоскливая и подозрительная тишина. Когда Слава обернулась, по бледным щекам Карины медленно катились слёзы.

– Слава... Ты не поняла... Я... не рассчитаться! Я – от души, как и ты! А вовсе не за... шубу! Как ты могла вообще подумать такое?! Ведь я же чувствую... что я тебе нравлюсь... И ты хочешь этого!

– Чего я там хочу или нет, это мои заморочки, и я с ними разберусь как-нибудь. – Слава плеснула себе воды, чтобы смыть эту чёртову сушь во рту и утихомирить взвинченное стрессом сердце, залпом влила в себя полстакана. – Спасибо за твою щедрость, конечно, но одолжений мне делать не надо.

– Боже, какая я дура! Я не с того начала, – пробормотала Карина, закрыв глаза и растирая трясущимися пальцами виски. – Надо было просто переставить всё местами, и тогда ты восприняла бы это иначе... Слава... – Она открыла глаза, полные влажного блеска. – То, что ты чувствуешь ко мне – это взаимно. Я знаю, я дура, я всё испортила сама, но... просто поверь мне. Я люблю тебя. Прости, что всё так по-дурацки получилось... Я правда тебя люблю.

Буря отгремела, отлютовала, сердце теперь просто устало сжималось и разжималось – ничего не хотело, ничему не радовалось, не вздрагивало от счастья. Наверно, стресс вымотал все силы, выпил до дна. И слова «я люблю тебя» упали в эту пустоту, отозвавшись только глухой печалью.

– Принцесса... Ты – моя сестрёнка, мы родные люди, пусть и не по крови. Давай не будем портить эти отношения сексом. Ему не место в них. Ты ещё жизни как следует не нюхала, не определилась, чего ты хочешь от неё и от людей. Ты ищешь, пробуешь. Я для тебя буду только вот такой ступенькой поиска. И ты пойдёшь дальше. А мне будет больно. Я, знаешь, немножко устала от боли. Сыта ею по горло. Я умею с ней справляться, справлялась не раз, но... Больше не хочу. Ты ещё найдёшь своего человека. И я только порадуюсь за тебя.

Последнее слово упало сухо и надломленно-хрипловато – одновременно с каплей воды из крана. У Карины дрожало всё: губы, ресницы, пальцы и слёзы.

– Я уже нашла этого человека, Слав... Четыре года назад. И четыре года я этого человека люблю – с самого первого дня. Я его встретила на похоронах папы. И пока не нашла никого лучше, роднее, надёжнее, сильнее и прекраснее, чем он. А вернее, она. Ты. Ты – самая-самая... С тобой никто не сравнится. Никто и никогда.

– Ты просто плохо искала, принцесса. Ещё не вечер, – грустно усмехнулась Слава, снова садясь к столу. – Ну, ладно, хватит на сегодня бесед о высоком, пожалуй... Они здорово выматывают. Давай вернёмся к прозе жизни ради разнообразия. Позавтракаем, например. – Она глянула на часы. – А то у меня сегодня ещё тренировка... Хотя я чувствую себя так, будто на соревнованиях выступила. Выжата, как лимон.

Карина, ещё всхлипывая и вздрагивая, накладывала на тарелки геркулесовую кашу с ягодной заморозкой. Такого тускло-сосредоточенного, замкнутого, словно бы выжженного изнутри выражения у неё не было даже на похоронах матери. Всё сияние жизни ушло из неё, остался только усталый надлом, и Слава чувствовала лопатками холодящее дыхание вины. Но ничем помочь не могла. Хорошо, если б её саму кто-то реанимировал...

Придя в спортзал, Слава села на скамейку в раздевалке и закрыла глаза. Она поняла, что просто никакая сейчас. Не было энергии, силы будто утекли сквозь пробоину где-то под сердцем. Но она попыталась восстановиться: сидела и дышала под мысленный счёт, а потом приняла упор лёжа и отжалась пятьдесят раз. Перевела дух и сделала ещё один подход в полсотни отжиманий.

Силы и злость понемногу возвращались. Она отработала свою обычную программу на тренажёрах, поболтала со знакомыми ребятами, а потом перешла в секцию дзюдо. Там был и Виталик, её сослуживец по группе. Что сказать о Виталике? С виду – типичный «шкаф»: череп – под «ноль», в плечах – косая сажень, а лицо – Терминатор Терминатором. На работе это была пуленепробиваемая махина, способная завязать «клиента» узлом и сделать из него кубик Рубика. А дома, с женой и маленькой дочкой – просто большой и добрый парень, любящий и любимый муж и нежный папа. Внешность бывает обманчива. Очень.

На сегодняшней тренировке Слава обошлась с ним жестковато. Нельзя всё-таки давать эмоциям впутываться в другие области, где их быть не должно и где они могут только навредить делу. Слава знала это, но ничего с собой поделать не могла. Так хреново в моральном плане она себя не чувствовала даже после расставаний с девушками.

– Виталь, извини.

– Да лан. – Мощная рука хлопнула Славу по плечу. Он её и как женщину-то не воспринимал. Ну а что? Она сама приложила к этому все усилия и своего добилась. – Не в духе ты сегодня, что ли?

– Есть немного.

– А чё стряслось-то у тебя? Колись давай.

– Да так... Небольшие заморочки. Сестрёнка мелкая... чудит.

Виталик добродушно хмыкнул.

– Ох уж эти детки.

Да уж, дитятко. Напялило кружевные трусы и вертело попой.

Тренировка была окончена, они вместе вышли под мягкий, ласково щекочущий щёки снежок. Слава подбросила Виталика до дома: у того своей машины не было. Предновогоднее настроение безнадёжно спряталось где-то за сонными окнами старых пятиэтажек – не выудить, не вытряхнуть, как засевшего в квартире бандита. Что-то уже совсем ничего не хотелось. Ни ёлки, ни мандаринов. Вообще ничего. Всё это осталось в далёком детстве, ключик от которого потерялся.

– Ну давай...

– Давай. Увидимся.

Они простились рукопожатием у дверцы. Домой не тянуло. Слава мялась, скрипя ботинками по снежному накату, и Виталик, уже поднявшийся было на крыльцо подъезда, обернулся.

– Слав, ты чего?

Она пожала плечами, поморщилась.

– Давай, заходи. Там Натаха обещала пирог рыбный испечь, готов уже, наверно.

Вот так просто: никто никому не лез в душу, не донимал расспросами. Просто прочёл мысли и подставил крепкое плечо. Собственно, плечи обоих отнюдь не были хилыми, но то – физические. А душевные могли порой дрогнуть.

Виталик с семьёй ютился в однушке на третьем этаже старой «хрущёвки». Едва они вошли, как Славу сразу окутало домашнее, вкусно пахнущее тепло. Наташа, невысокая и крепенькая, с ласковыми ямочками на румяных щеках, выглянула с кухни:

– О, Слав, привет! А у нас пирог! С горбушей! М-м... Вкуснятина!

Слава была другом семьи. Без кавычек, просто – другом. Когда отпуск совпадал, ездили с Виталиком на рыбалку, а за город – в лес, по грибы-ягоды – всем семейством. Зимой катались на лыжах. У Наташи не возникало никаких ревнивых мыслей насчёт мужа и Славы, она была простая и тёплая, по-женски мудрая. Одно время Слава молчаливо носила под сердцем мягкий, совсем не обременяющий комочек лёгкой влюблённости в неё – как сдобный колобок. Хочешь – съешь, а хочешь – у груди согревай. Слава предпочла оставить у груди, ведь если съесть – вдруг горько будет потом?

Виталик возился с дочкой – катал на плечах, перевоплотившись в северного оленя, а Наташа резала пирог. Розовые ломтики рыбы, покрытые колечками лука, дымились вкусным парком.

– Слав, ты какая-то грустная сегодня, – заметила Наташа. – Случилось что-то?

– Да так, пустяки. Ничего, прорвёмся, – криво улыбнулась Слава.

В комнате что-то звякнуло. Наташа насторожилась:

– Ой, не к добру это...

И точно: на пороге кухни показались с виноватым видом Виталик и Леночка. «Олень» увлёкся скачками, а Лена, размахивая окномойкой, задела люстру.

– Папа сказал «ой», а люстра – «бздынь», – доложила девочка.

– Ребёнка хоть не ушиб, олень? – нахмурилась Наташа.

Лена не пострадала, зато не поздоровилось одному из рожков люстры. Он не выдержал удара и почил в бозе.

– Натусь, явка с повинной зачтётся? – Виталик состроил огорчённо-покаянную мину. – Мы просто это... Трясли волшебное дерево, а яблочки на нём оказались – того... Несъедобные и бьющиеся. Осколки мы щас уберём.

– Дурачится с ней, как маленький, у самого детство в одном месте играет, – усмехнулась Наташа, раскладывая куски по тарелкам. И строго добавила: – Пропылесось там всю комнату полностью, а то не дай Бог осколочек какой-то останется – Ленка же на него и наступит.

– Есть, товарищ главнокомандующий!

«Олень» превратился в рыцаря – укротителя страшного дракона по имени Пылеглот, а Лена – в его верного помощника, вооружённого бронебойным веником и пуленепробиваемым совком. Судя по визгу, уборка проходила весело.

– Ёлку не уроните, рыцари! – со смехом крикнула в комнату Наташа.

Слава в последний раз наряжала ёлку классе в шестом, потом детство кончилось. Молодые сосенки ещё продавались на улице – разнокалиберные, разной густоты, роста и свежести. «Купить, что ли?» – подумалось ей. Коробка со старыми игрушками уже много лет пылилась на антресолях шкафа.

В комнате тем временем раздалось глухое «бум», будто упало что-то большое и тяжёлое. Наташа возмущённо хлопнула себя по бёдрам и решительным шагом направилась на место происшествия.