– У нас же ещё торт... – вспомнил Виталик, возвращая всем надежду на встречу праздника в кругу коллег. И договорил, распахнув холодильник: – Был.

Слава не знала, рыдать или смеяться ей при виде лица друга, когда тот обнаружил, что и торт сплыл. Впрочем, ему-то что? Дома его ждала Наташа с кучей вкуснятины: в чём в чём, а в готовке его супруге не было равных.

Славе предстояли четыре выходных подряд: компенсация за сверхурочную работу. В четырёх стенах их проводить не хотелось, её тянуло на природу, на лыжи. У Карины – сессия с одиннадцатого января. Наверняка скоро начнёт зубрить... Но пару-тройку деньков выкроить, наверно, удастся. Сестрёнка тоже хандрила; раз уж они вогнали друг друга в это зыбкое болото, то и выбираться им следовало вместе.

Домой Слава зашла в одиннадцать, по дороге заглянув в магазин и набрав кучу мороженого разных сортов – побаловать Карину. Квартира её встретила тишиной. С кухни тянуло морозным воздухом из открытой настежь форточки. Слава закрыла её и бросила мороженое в холодильник. Пакет занял один из трёх ящиков морозилки целиком.

Карина спала, закутавшись в одеяло, в ванной стоял тазик с замоченным бельём – трусиками и лифчиком.

– Ну и соня, – хмыкнула Слава, прикрыв дверь в комнату.

Они накануне забили полки холодильника продуктами для праздника, но всё так и лежало нетронутое: сестрёнка даже не подумала ничего приготовить.

– Фуф, – озадаченно вздохнула Слава, окидывая это раздолье взглядом. – Ладно. Будем соображать.

Для начала неплохо было бы вздремнуть после напряжённой ночной работы, но Слава ограничилась холодным душем и льдом к глазам. Карина проснётся – что будет есть? Сырую рыбу и мясо? Или грызть мороженые креветки? Впрочем, уже большая девочка – могла и сама что-нибудь приготовить. Знала ведь, что Слава вернётся со службы смертельно усталой, но... Ладно уж, ради праздника можно и простить ей лень.

Она сделала два салата – «оливье» и овощной с солёной сёмгой, а мясо поставила мариноваться, чтоб запечь в духовке. Клонило в сон, и пришлось опять умыться со льдом. Очень хотелось сделать глоточек кофе – один, но литровый. «Гулять так гулять», – решила Слава и сварила его в турке, отставив в сторону растворимый. К кофе очень хорошо пошли бутерброды: толстый ломоть белого батона, масло, а сверху – салат с сёмгой. Полный желудок приказал мозгу: «Спать!» – и мозг ответил: «Слушаюсь!» А диван предоставил мягкую площадь... Не взбодрил даже кофе – Слава провалилась в сытую дрёму.

В ванной гремел тазик: Карина, видно, стирала своё бельё. Мда, принцесса соизволила проснуться... Который час? Ого... Слава прилегла «на пять минуточек», а проспала целых полтора часа. И мясо как раз подошло, можно запекать.

А сестрёнка прошаркала тапочками на кухню, хлопнула дверцей холодильника. Стукнул стакан, зажурчала струйка сока из пакета.

– Ну, привет, ваше высочество, – усмехнулась Слава. – Долго изволили почивать.

Приглядевшись, она ощутила лопатками дыхание тревоги: бледность Карины просто пугала, такого мертвенно-белого лица и бескровных губ у сестрёнки Слава никогда не видела. Выпив сок, Карина оперлась руками о край стола и измученно закрыла глаза. Неприятное подозрение закралось в душу.

– Что, опять с пьянки-гулянки? – Брови Славы напряжённо сдвинулись, в голосе звякнула сталь.

А Карина посмотрела на неё мутными глазами и чуть слышно пробормотала умирающим голосом:

– Слав... мне плохо...

Реакция Славу не подвела: в следующее мгновение она уже держала покачнувшуюся сестрёнку на руках.

– Принцесса... Карина! Детка, ты что? Что с тобой?

Та только уронила голову на плечо Славы. Пришлось уложить её обратно в постель и укрыть одеялом: руки и ноги у неё были как ледышки. Не раздумывая ни минуты, Слава вызвала скорую.

– Не надо... не надо скорой, – тихо завсхлипывала Карина, страдальчески кривя рот, но слёзы не текли.

Слава молчаливо, с сурово сжатыми губами всматривалась в её лицо, и душа погружалась в холодный мрак. Ей не нужны были лабораторные исследования, чтобы чувствовать и знать: что-то случилось. Что-то плохое.

Скорая приехала только через час. Судя по мятому лицу мужчины-врача, Новый год он отметил на рабочем месте.

– Кхм, водички можно? – сипло попросил он первым делом.

Выпив стакан залпом, он приступил к осмотру Карины. Выслушав жалобы, измерил давление, и оно оказалось очень низким: восемьдесят на пятьдесят.

– У вас постоянно пониженное давление или в первый раз такое?

Белые губы Карины шевельнулись:

– В первый раз...

Доктор ещё поспрашивал, хмурясь. Похмельная рассеянность сползала с него, сменяясь озабоченностью. Он сделал Карине укол для повышения давления, а потом поманил Славу:

– Давайте-ка отойдём в сторонку.

Ледяная, каменная уверенность в том, что случилось что-то плохое, только укрепилась. Слава вышла в прихожую, и врач вполголоса сказал:

– Знаете, тут надо брать кровь на анализ, причём не обычным врачам, а экспертам криминалистической лаборатории. Но я и так могу сказать: налицо признаки отравления клофелином. Низкое давление, сонливость, брадикардия, гипотермия, коллапс, сухость слизистых... Я всякое повидал. И такое тоже. Симптомы ни с чем не перепутаю. Жертв так называемых «клофелинщиц» часто доводилось откачивать. Некоторых откачать не удалось, увы... Рекомендовал бы обратиться в правоохранительные органы.

– Правоохранительные органы уже здесь, – проронила Слава.

– В смысле? – нахмурился доктор.

Слава показала удостоверение.

– А... Ну, тогда вы знаете, что делать, – кивнул врач. – Укольчик я ей сделал, скоро давление придёт в норму. Пить больше жидкости, постельный режим. Да, и кровь брать надо как можно скорее, потому что уже через сутки ничего нельзя будет точно определить. Пропадёт улика. Да, и ещё... – Врач понизил голос до едва слышного шёпота: – Думаю, не мне вам рассказывать, зачем так поступают с девушками. Следов борьбы на теле я не заметил, область паха тоже чистая. Скорее всего, сопротивления не было: воспользовались беспомощным состоянием.

После того как скорая уехала, Слава долго стояла в прихожей, успокаивая яростное дыхание. Жгучий гнев нужно было утихомирить, иначе в этом состоянии можно такого наворотить – не расхлебать потом... Саданув кулаком по стене, она сползла на корточки.

«Найти и уничтожить. Чтоб даже костей не осталось от этой мрази», – требовал гнев, не желавший остывать. Служебный долг сухо и строго повторял, что нужно сделать всё по закону. Она обязана оставаться человеком. Не превращаться в зверя, не устраивать самосуд, хотя гнев призывал рвать и крушить.

Увидев себя в зеркале, Слава с силой провела по лицу рукой, чтобы хоть как-то стереть жуткое выражение. Не испугать Карину. Её сейчас нельзя было ранить ни единым резким словом или движением. К гневу добавлялось щемящее, нежное сострадание, но и оно работало на эту сокрушительную ярость, подливая масла в огонь. Измученное бледное лицо Карины, её холодные руки и ноги, поза эмбриона под одеялом... Ёлочка, мандарины... Сволочь, просто нелюдь. Сделать с ней такое в праздник. Теперь она будет ненавидеть Новый год.

Слава влила в себя стакан холодной воды и умылась, открыла на кухне форточку и подставила лоб дыханию мороза. Успокоиться, остыть. Не давать эмоциям застилать разум... И это – тяжелее всего.

Карина сжалась под одеялом в комочек – только бледная, несчастная мордочка выглядывала наружу. Как подступиться к ней? Как не сделать ещё больнее?

– Кариночка... Я уже знаю, что произошло. – Слава присела рядом, боясь дотронуться до этого дрожащего комочка нервов. – Скрывать нет смысла. Просто расскажи всё, что ты помнишь.

Та уткнулась в подушку. Вместо рыданий получался писк и скулёж – надрывный, тягучий, полный боли. Вырвать кадык тому, кто довёл её до этого.

– Я с тобой... С тобой, моя принцесса. Ничего не бойся, расскажи. Мне ты можешь рассказать всё. – Слава приподняла Карину вместе с одеялом, сгребла в объятия, прижала к себе.

– Я не могу... Не хочу и не могу, – стонала сестрёнка.

– Родная, я понимаю. Я всё понимаю, поверь. Это тяжело, но необходимо. Чем быстрее ты всё расскажешь, тем больше шансов найти и наказать его.

Карина хрипло пищала и скулила, жмурила сухие, бесслёзные глаза, уткнувшись в плечо Славы, а та впитывала объятиями каждую капельку её боли.

– Давай, зайка. Вспоминай. Каждая деталь важна.

Ярость требовала: «Вытряси из неё всё немедленно! Надо действовать, промедление недопустимо!» «Нельзя, нельзя давить, – противостояла щемящая нежность. – Иначе сломается, как тонкая веточка...»

– Слава... Я не хочу вспоминать... Это мерзко... – Руки Карины выбрались из-под одеяла и обняли Славу за шею.

– Я знаю, моё солнышко. Я с тобой. Каждую минуту рядом. Ничего не бойся. Больше никто не причинит тебе зла, я обещаю. А я своё слово держу.

– Обними меня, Слав... Крепко-крепко... Как только можешь... И не отпускай...

Слава притиснула её к себе медвежьей хваткой, а сердце саднило от некстати ворохнувшейся в душе вины: не следовало оставлять её одну в Новый год. Может, всего этого и не случилось бы. Работа, будь она неладна... Но вина безжалостно шипела: «Да нет, не в новогодней ночи дело. Отмотай немного назад, на тот разговор субботним утром. Да, глупое вышло у неё признание, сделанное чёрт те как и причиняющее боль. Ты предпочла не поверить. Желторотая молодёжь ведь не умеет любить, да? У них только ветер в голове, сами не знают, чего хотят от жизни и от людей – твои слова? Ты надела свою броню и ушла. Нет, совсем не в новогоднюю ночь ты оставила её одну, а тогда, в субботу. И чудовище – совсем не тот гадёныш, сделавший с ней это. Чудовище – ты. Потому что ты оттолкнула её. Ничего этого не случилось бы, если бы ты тогда обняла её и сказала, что тоже любишь».

Славе было нечего возразить.