Ксения Каретникова - Не моя девочка

И за последние несколько лет этот прибалт с российским паспортом, очень высоко поднялся. Знаю я, что с мэром он нашим дружит, да и с депутатами городскими на короткой ноге. Менты местные у него прикормленные. Они все поголовно свои праздники в его развлекательном комлексе отмечают. И ресторан, как Леха сказал, с которого все началось — первое заведение, которое Лейтович с братками отжал. Памятное место Йонаса.

Только теперь здесь не бандюги сидят. А элита, бля. И я ее нанялся охранять.

— А ты непосредственно Йонаса охраняешь и сопровождаешь? — уточняю я у Лешки.

— Я нет. Мое рабочее место здесь. Но если надо, то делаю все, о чем попросят. Было пару раз, что я дочек хозяина сопровождал, когда в городе, мягко говоря, была сложная обстановка. Иногда хозяина и семью по воскресеньям в костёл вожу…

— Куда? — перебиваю я его удивленно.

— Костёл. Это их католическая церковь, у нас, на Белой улице…

— Откуда в нашем городе костёл? — еще больше удивляюсь.

— Так хозяин построил, еще год назад.

Не знал об этом, в тех краях не был. Усмехаюсь:

— Лейтович сильно верующий?

— Это да. И детей своих верить учит, и нас приобщает. Я в костёле пару раз был, там орган стоит — музыкальный инструмент такой, на нем когда играть начинают, у меня мурашки по коже, в голове что-то проясняется, а на душе теплее становится.

Хочу головой качнуть, но сдерживаюсь. Хотя видеть Леху таким, слышать от него подобное — странно. Другим я его знал. И не скажу, что изменения в друге детства мне не нравятся.

У Лехи телефон, лежащий на столе, пищит — сообщение пришло. Друг читает послание и чертыхается.

— Ну вот, — говорит, — и сегодня без форс-мажоров не обойдёмся.

— Что такое?

— Мэровский сынок опять в караоке быкует, с диджеем рамсит. Пойду, разберусь, я к нему подход уже знаю, — он поднимается с места и, допив одним глотком пиво, уходит.

Я в руках свой бокал верчу. Пиво вкусное, явно не дешевое, крафтовое. Но мне не идет. Просто не хочется.

Над сценой опять загорается свет, Бэлла у микрофона стоит. На этот раз она песню повеселее поет. И я смотрю на нее, как завороженный, — на фигуру, напоминающиюую песочные часы, на алый рот, который девушка слишком уж сексуально открывает, когда высокие ноты берет, на глаза блестящие даже в полумраке.

Но почему?

Почему она любовница Лейтовича? Неужели такая как она, себе нормального, свободного мужика найти не могла?

Деньги, товарищ капитан, деньги. Сейчас все купить можно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Бэлла

Как Томас Йонасович и просил — выходя опять на сцену, я исполняю современную песню. Пою, под музыку плавно двигаюсь, и на сыночка хозяина моей жизни смотрю. А тот мне улыбается, довольный. Как на отца похож, даже ухмылки у них одинаковые.

Парнишка на моих глазах из несуразного подростка превратился в симпатичного юношу. Про похождения его я уже наслышана, весь в папку, которым был Йонас лет пять-десять назад. Мне рассказывали, что ни одной короткой юбки на красивом женском теле он не пропускал. Но ни одной из них не обещал места рядом с собой, жену менять ни на кого он не хотел.

Пою следующую песню, уже из списка Лизы. Так-то мы с ней ладим, можно сказать, что дружим. Она нормальная, хорошая. Помню, что Лиза была первой, которая узнала про нас с Йонасом. И молчала, никому не сказала. Слухи в этом злачном месте распространяются со скоростью света. Как только они до Анны еще не дошли? Хотя чувства своей жены Йонас бережёт. Если ей хоть кто-то намекнет — не сносить тому головы.

А что Лизка про должность свою напомнила, так это не в первый раз. Только вот она меня не уволит, ей Йонас не позволит. Как и мне уйти по своему желанию. Пробовала я уже. И уйти не только с работы, но и из жизни Йонаса. Что было потом даже вспоминать больно.

Мой песенный сет подходит к концу. Пою уже заключительную песню, о большой и светлой любви. Веду взглядом по залу, наблюдая привычную картину: как люди жрут и бухают. Да, некоторые смотрят и слушают. Как например наш новенький. Артем вроде — так его Лёшка представил.

Его взгляд вызывает у меня странные ощущения и дело не только в мурашках, которые бегут по коже. Не могу объяснить, сама не понимаю. Волнует меня этот взгляд, тушуюсь. Но я при этом упорно смотрю в его тёмные глаза.

Беру последнюю высокую ноту. Музыка замолкает, гости начинают аплодировать, кричать "браво". Я делаю лёгкий поклон и собираюсь покинуть сцену, но вдруг вижу, как Йонас поднимается с места, а Лиза дает ему микрофон.

— Анна, любимая, — начинает говорить он и я замираю на месте, хорошо что свет на сцене приглушили, и я уже стою в тени, — двадцать лет совместной жизни в браке называется фарфоровой свадьбой. За эти годы мы с тобой смогли вылепить из грубой глины элегантное и красивое украшение. Однако фарфор — материал хрупкий и нам нужно трепетно беречь то, что мы сами изваяли. Все эти годы с тобой прошли как один день. В уюте, тепле, счастье и взаимопонимании… — он все говорит, а меня трясти начинает. Нет, не от ревности. Ее я давно не испытываю. От боли, от зависти и… от злости. На Йонаса, да, но в первую очередь на себя.

Йонас заканчивает свою речь и Лиза выносит на подносе большую коробку, перевязанную атласной лентой. Подарок. Для Анны.

Даже знать не хочу, что там. Спускаюсь со сцены и степенно иду к подсобным помещениям. Только вот ноги дрожат, меня вообще как в лихорадке начинает бить.

Оказавшись в узком коридоре, я буквально бегу к самой дальней комнатке. Сейчас она моя гримерная, а когда была-то кладовкой ненужных вещей и предметов, и я жила там, среди хлама, ночуя на крохотной софе, прячась от персонала, который редко туда заглядывал…

Влетаю в помещение и прижимаюсь спиной к двери. Дышу, часто и поверхностно, прикрыв глаза.

Черт, где же эффект от шампанского? Где лёгкость?

Надо успокоиться, прийти себя и в зал вернуться. А там никому не показывать, что меня что-то беспокоит. Все же правильно, люди отмечают праздник своей семьи. Какое я к этому отношение имею?

Распахиваю ресницы, они сухие, я не плачу и не хочу. И вдруг вижу на столике, что стоит у большого зеркала с подсветкой, будет цветов. Алые розы в вперемешку с белыми альстромериями. Мои любимые цветы. Отлипаю от двери и медленно иду к зеркалу. К цветам наклоняюсь, вдыхая их аромат, а глазами замечаю, что рядом с букетом маленькая коробочка стоит. Квадратная, бархатная. Опускаюсь на стул и беру коробочку. Открываю, руки почему-то дрожат. Серёжки. Золотые. Усыпанные изумрудами.

Понимаю, что все это от Йонаса. Только вот зачем сегодня? Задобрить меня хочет? Боится, что я психанув, увидев чужую радость, натворю что-то?

Достаю серёжки и примеряю. Йонас умеет выбирать украшения. У него есть вкус.

Сижу и несколько минут любуюсь своим отражением. Золото блестит, изумруды играют на свету. А я замечаю улыбку на своем лице. Ворона ты, Белка, все блестящие любишь.

Дверь в гримерку тихо открывается. Без стука ко мне может войти только один единственный человек.

— Бельчонок, — Йонас подходит ко мне и останавливается сзади. Мы оба смотрим друг на друга в зеркало. — Нашла мой подарок? Тебе очень идет.

— Спасибо, — киваю.

— Все для тебя. Чтобы ты не расстраивалась, моя девочка.

Мужские руки ложатся мне на плечи, затем пальцы ведут по шее вверх и резко вниз, по ключицам, в ложбинку груди. Закрываю глаза, чтобы не видеть этого мужчину. Хочу просто чувствовать его нежные прикосновения. Мое тело привыкло к ним. Отвечает взаимностью, даже порой вопреки моему разуму. Просто Йонас умеет делать приятно.

— Ты сегодня охренительная, — слышу шёпот, чувствую жаркое дыхание в шею. — Выглядишь шикарно. Настолько, что я сам себе завидую. Специально так сегодня оделась? Чтобы подразнить меня?

— А у меня получилось? — фыркаю я.

— Еще как. Пока ты на сцене пела, извиваясь под музыку, я вовсю представлял как ты подо мной стонешь.

Он резко хватает меня за подмышки, заставляя встать. Нащупывает под платьем на бёдрах тонкие верёвочки трусиков и снимает с меня миниатюрные кружевное изделие.

Затем берет на руки и кидает на диван, что стоит в углу комнаты. Лежу, смотрю на мужчину снизу вверх. Йонас нервно расстегивает брюки, высвобождая уже эрогированный член. А я покорно развожу ноги в стороны…

Артем

Бэлла снова на сцену петь выходит.

Хороший у нее голос. И слух. Девчонка явно где-то музыки училась.

Смотрю на нее, пристально, в какой-то момент замечаю, что и она на меня смотрит. Долгий у нас зрительный контакт, как будто мы в игру играем, кто первый сдастся и взгляд отведет.

Бэлла первая отводит. И лишь потому, что заканчивает петь и поклон делает. Ей рукоплещут, кто-то рядом даже свистит, а девушка улыбается, делает шаг в сторону, чтобы уйти… но тут хозяин ресторана с места поднимается, ему дают микрофон и Йонас речь произносит.

Трогательная сцена получается. Слова красивые он говорит.

Фарворовая свадьба у него с женой, это же, если не ошибаюсь, двадцать лет брака. Двадцать. Целая жизнь. И в этой, с виду такой счастливой их жизни, все равно нашлось место для левых баб.

Мужики, говорят, полигамны. Говорят, что одновременно они могут не просто трахать, а даже любить сразу нескольких женщин. Со мной лично такого никогда не было. Если я любил кого-то, то одну. И это несмотря на отцовские гены и его пример перед глазами.