Марта Зверева - Не надо, дядя Андрей!

— Ты хоть понимаешь, кто ты? Ты понимаешь, что такие как ты не должны существовать? — вливался яд в мои уши. — Если бы не ты…

— Алина… — хрипел я, но вместо нее откликалась только пустота. — Ал… Виталя… — но в темноте не появлялось лица моего брала. — Ли… Ли…

Я что-то искал в смрадном мраке. Может быть, свою душу. Но ее тоже давно поглотил мрак. Она была права. Я не должен существовать.

Он ушел. Уехал. Как не в себе сел в свою машину, завелся и рванул по улице, едва не впиливаясь в окрестные деревья, завывая двигателем так, что было слышно даже когда он миновал КПП.

Я осталась на полу в его спальне среди разбросанных игрушек и смазок, у смятой кровати и распахнутого комода. Можно было шариться где угодно, искать любые улики, рассмотреть поближе все его ужасные приспособления, которыми он уже мучал меня и те, которыми только собирался. Можно было остаться лежать на его постели, представляя, что однажды он придет сюда, найдет меня и займется со мной любовью страстно и нежно, не проверяя, сколько еще сантиметров силикона и стали может вместить моя задница.

Мне было больно.

Где-то в сердце. В заду давно уже не было, я привыкла. Но боль в сердце все еще выпускала ядовитые щупальца. Он изнасиловал меня, отодрал всеми способами и потом сказал, что такая грязная я ему уже не нужна.

Даже отдав ему все, что имела, я не смогла стать нужной.

Как так вышла, как я попала в этот зеркальный ад, где все наоборот, где мужчина со злыми глазами терзает мое тело за мое право быть с ним рядом?

Почему мне кажется, что я больше никогда не смогу жить без него?

Андрей — тот, кто меня сломал. Как куклу. Разобрал на части, вынул душу и собрал обратно. И если мое тело он теперь использует как хочет, то моя душа хранится где-то тут, в его спальне, среди блестящих зажимов, черных продолговатых шипастых хреновин и шелковых простыней.

Может быть, он носит ее с собой в кармане. Я не могла не вернуться, пока моя душа у него.

Были бы мы в сказке, я бы нашла хрустальную шкатулку, запертую тремя ключами и забрала бы ее себе обратно.

Но мы в реальности, и все, что я знаю: мой дядя пользуется мной. А я сама это предлагаю.

Может быть, он прав, и я шлюха. Но я только его шлюха. Мне нужен только его член, выворачивающий меня наизнанку, вбивающийся в горло, раздирающий меня в клочья. Только его блеск в глазах, когда он ищет, какую еще игрушку засунуть внутрь меня. Только его ласково-жестокий пальцы и твердые колени, на которых я корчусь от болезненно-невыносимого удовольствия.

Другие мужчины в моей жизни были отвратительны и скучны одновременно. Кто бы ни пришел после него, он никогда не сравнится с Андреем.

Я мазохистка?

Вряд ли. Мне не нравится боль. Я ненавижу ее. Ненавижу, когда меня распирает надувная груша, в которую он нагнетает воздух, чтобы посмотреть, насколько толстый член я смогу принять в свою жопу. Ненавижу, когда он выдергивает из меня пробку так резко, что мне кажется, я сейчас порвусь.

Но когда он долбит меня своим членом насухую, ему так же больно, как и мне. И тогда я люблю эту боль. Когда он шлепает меня ладонью, и ей не менее горячо, чем моей попке. Когда он взлетает по лестнице, едва заканчивается время работы в клинике, и я вижу, что он скучал по мне так же сильно, как я по нему.

Пусть мы оба скучали по одному тому же извращенному сексу, только с разных сторон.

Я поднялась, поморщившись от непривычной пустоты в себе. Он уехал, бросив меня такой, как была, не заполнив больше ничем. И я не смела проявлять инициативу. Поэтому собрала все с пола, сходила в ванную и вымыла все игрушки и пробки, разложила их в комоде по размеру. Провела пальцами по черной кожи плети, покоящейся там на самом почетном месте и закрыла за собой дверь. Ушла к себе ждать.

Вот только он не возвращался. Ни вечером, ни ночью.

Сначала я поужинала. Потом позавтракала. Приняла доставку. Посмотрела на обед и не стала есть. Был понедельник, выходной в клинике, она оставалась пустой и темной.

Я ходила кругами по дому, спускалась на первый этаж, выходила в сад, обходила бассейн, стояла на высоком холме до рези в глазах вглядываясь в пыльные дороги в окрестностях. Но если на них появлялись машины, это были не «гелендвагены».

Не выдержав, я набрала номер Андрея, хотя до этого никогда не смела ему звонить. Но меня выкинуло на голосовую почту.

Алина Сергеевна Пушкова.

Я перетряхнула весь интернет в поисках этого имени, но не нашла даже следов. Женщина с таким именем не светилась в сети вообще.

Когда после отъезда Андрея прошли сутки, я поняла, что практически не могу дышать. Горло перекрывает вязким холодным комком. Дикого страха.

Он был не в себе, когда уходил. Что, если он разбился на трассе? Не должна была приехать полиция? Что, если с ним что-то случилось в городе? Если его убили?

Я даже не знаю, кому звонить. У меня нет номеров его друзей. Идти на КПП и выяснять хоть что-нибудь про Андрея? Я жила с ним как морская свинка, не зная о нем по сути ничего. Кроме того, что он стоматолог и у него друзья в полиции, а еще он любит бить женщин кнутом.

Завещание? Может быть, я как-то смогу найти того человека, который ему звонил? Но я даже не знала его имени и как ни напрягала память, не могла вспомнить, называл ли его Андрей.

Он пропал из моей жизни так же внезапно как пропали мама с отчимом. Еще вчера все было как обычно: скандалы, разборки, унижения, боль. А сегодня на этом месте пустота и только цыганская игла, знакомая, ржавая, маячит у самого сердца, ожидая момента, когда можно будет вонзиться.

И темные птицы застилают половину неба над выгоревшей травой на холме.

Я сидела на самом солнцепеке в свитере и джинсах, подложив под себя ладони, но все равно чувствовала мертвенный холод, текущий в моих венах, когда очередная машина, показавшаяся вдалеке на дороге и оказавшаяся опять не черным «геликом» вдруг затормозила у наших ворот.

Я бежала, задыхаясь до самой калитки и чуть не бросилась на шею Андрею, который ввалился через нее во двор. Замерла только потому что почуяла что-то странное. Он вел себя как пьяный, его взгляд ни на чем не задерживался. Но спиртным от него не пахло. Он пошатнулся, ухватился за ствол дерева, блуждающим взглядом окинул меня, но будто не узнал. Сделал несколько неверных шагов к дому и перехватился за косяк двери. Под моим полным ужаса взглядом начал втаскивать себя по лестнице вверх. Он был будто наполовину парализован.

Я поднялась следом, осторожно ступая. Прошла за ним в кухню. Он на моих глазах стащил с себя рубашку, случайно оторвав рукав, расстегнул штаны, позволил им упасть на пол и чуть не споткнулся, забыв переступить через них. Остался в одних трусах, все еще не замечая меня. Открыл шкаф и достал бутылку виски. Вынул пробку и запрокинул голову, выливая в себя янтарную жидкость так, словно это была ледяная минералка в адовую жару.

Вытер рукой рот и вдруг взгляд его стал осмысленным.

— Лиза.

Он заметил меня.

— Ли… — снова вздох и еще один долгий глоток. Не представляю, как можно так пить виски, обжигая горло и пищевод.

— Лизонька… — прояснившийся было взгляд снова помутнел.

— Я тут, — тихо отозвалась я. — Хочешь меня трахнуть?

Он сморщился, будто собрался плакать.

— Нет. Лиза. Иди к себе. Иди к себе и запрись. Хорошо?

Я нахмурилась. Все это было слишком странно.

— Андрей? Дядя Андрей? Что происходит?

— Быстро! Дура! Беги! И запрись! Ясно! — рявкнул он таким властным голосом, что меня вымело из кухни и очнулась я только в своей комнате, дрожащими пальцами задвигая запор.

Я не понимала, что с ним. Он вернулся, но ощущение тревоги, страха, даже скорее ужаса не только не прошло, но даже усилилось. Андрей был не такой, как всегда.

И то, что после тяжелого дня, который он провел неизвестно где, он не набросился на меня со своими извращениями, а выгнал, пугало сильнее всего.

Я грызла пальцы и ходила туда-сюда по своей комнате, прислушиваясь к тому, что происходит в доме. Но пока ничего не было слышно. Мне бы успокоиться, спрятаться в ванной, вспомнить, что бухой он имеет привычку насиловать меня и подготовиться со всех сторон. Но почему-то я не думала, что в этот раз будет так же. Не было в нем похотливого безумия, с которым он набрасывался на меня. Он выглядел… обреченным.

Я вздрогнула, услышав звон. Он уронил бутылку? Но звон повторился. И еще. И еще. За дверью словно взрывались стеклянные гранаты, тяжело, с гулким уханьем, встречаясь с кухонным полом. Подождав перерыва во взрывах, я скользнула за дверь и остановилась на пороге кухни.

Сначала я почувствовала острый, бьющий в нос дурманящий запах алкоголя. Весь пол был залит янтарного цвета жидкостью и усыпан острыми зубами осколков бутылок виски, водки, джина. Всего, что хранилось в шкафах с крепким алкоголем. Андрей стоял у самого окна, поэтому мой взгляд не сразу до него добрался. Я скользила им по полю боя, усыпанному минами с острыми краями. И только переведя глаза на дядю, я вздрогнула. Он так и стоял, почти обнаженный, в одних темных обтягивающих боксерах. А еще он держал в руке керамический нож и на его предплечьях расцветали алые розы. Я вскрикнула, бросилась к нему и тут же наткнулась на осколок.

Андрей повернул ко мне хмурое лицо и пожаловался:

— Скальпель было бы удобнее.

— Что?.. — Я все еще никак не могла понять, что происходит, не допускала мысли.