Этот поворот мог решительно поменять положение Игоря Медникова в концерне Маркина. Кому и что докладывать и, главное, не докладывать? Вот ты и дожил до проблем, с которыми так долго сражался твой наставник.

– Надо ехать к генералу, – решил он, и больше к этой теме пока не возвращался. «Этот вопрос мы решим завтра».

А сегодня надо выдержать паузу с госпожой Орловой. Конфликтовать с любимицей босса Игорь не хотел. Но и себя подставлять не позволит. И угадал.

Орлова позвонила ему в Москве на следующий же день после окончания саммита. Позвонила в 9 часов утра – то есть это было первое, что она сделала, войдя в офис. Игорь оттянул встречу до вечера, чтобы посмотреть, как дама будет держаться на брифинге у Маркина по итогам саммита.

Маркин был недоволен всем, включая текст своего доклада, который увидел только в самолете по дороге в Ереван, за что аналитики получили жестокий разнос. Недоволен протоколом за роскошное размещение в стиле 1001 ночи. Без неприязни отозвался только о работе пресс-службы (Виктория) и департамента безопасности (имелась в виду активная операция Медникова, хотя имя его названо не было). Но Виктория то ли поняла, то ли что-то знала, она подняла на Игоря темные с поволокой глаза и милостиво улыбнулась, как бы поддержав одобрение начальства. Игорь чуть не потер руки с энтузиазмом: замечательная соперница, кремень баба. Из таких и надо вербовать союзников.


– Ну-ка, сядь сюда. – Она похлопала по дивану рядом с собой. Усмехнулась: – не пугайся так. Если я решу тебя совратить, предупрежу заранее.

Виктория была хороша, но на вкус Игоря чуть-чуть слишком гламурна. Чуть-чуть слишком идеальная прическа, чуть-чуть слишком глубокое декольте, немного лишнего загара. Но держалась в свои 38 лет в отличной форме, что говорить. Те, кто знал Вику Шварц молоденькой, рассказывали, что была невероятно хороша. И уж попользовалась своим шармом вволю! Это тоже известно, да.

– Я позвонила Третьякову, он тебя помнит. Говорит, ты очень грамотно прячешь концы. Но сейчас вроде прятать концы полагается мне, да? – Виктория хорошо знала, когда улыбаться, когда нет. Сейчас в этом нужды не было. – Ты ведь меня прямо за хвост поймал. С поличным, да?

– Разве? Хотя, на первый взгляд, похоже, что так. А что по этому поводу думает господин Третьяков?

– А господин Третьяков в который уже раз велит мне не ссориться с господином Медниковым, – легкий поклон в сторону Игоря. – И помнить, что делаем общее дело.

Ох, не любил Игорь эту формулу. Зря она ее повторяет. И неточно: генерал-полковник Третьяков говорил «В конце концов, делаем общее дело». В конце концов. В этих концах и есть весь смысл. Дело вроде общее, но общее оно только в конце концов, а пока до это конца доберемся, общего дела может и не стать. А если напрямую, то когда выгодно, оно общее. А когда невыгодно, такое не общее. Говорят, у Третьякова нет не только друзей, но и учеников. Может, потому и нет, что «в конце концов». До таких чинов дослужился, а своей команды не оформил, одни подчиненные? Вопросы, вопросы.

Игорь мысленно сделал себе заметку: и по этому поводу надо посоветоваться с наставником. Задумчиво протянул:

– Делаем общее дело. Общее дело мы делаем в какой организации и каком корпусе? – впору было рассмеяться. Конечно, девушка попалась тертая, но навыками Игоря в словесных баталиях не владела. – В этом? – Он обвел глазами хоромы департамента по связям с общественностью, намекая на владения концерна. Виктория оценила замечание, попробовала его на вкус и проглотила:

– Значит, торговаться будем.

– Видно будет. Для начала я должен быть уверен, что твои игры на стороне не наносят ущерба концерну и лично Михаил-Львовичу. Здесь ты должна меня убедить.

Виктория внимательно осмотрела Медников, смерила глазами с ног до головы и обратно. Ох, хорош чекист Медников. Косая сажень, медный профиль, точеная фигура то ли спортсмена, то ли тореро. И одевается с иголочки, как ведущий с телевидения. Завидный мужчина, но не время. Хотя… Виктория Орлова вздохнула с улыбкой, мол, жаль, не про нашу честь. Но нить разговора она не теряла никогда:

– Убедить, да, наверное. Только убеждать буду не я. Думаю, наш седоусый друг будет рад с тобой увидеться по старой дружбе. – Виктория поднялась медленно, давая возможность рассмотреть свою слегка отяжелевшую и очень женственную фигуру. Достала из стола маленький блестящий телефончик, как бы в шутку заметила: – По этому аппарату можно смело говорить даже здесь.

Игорь даже глазом не моргнул: он знал наверняка, что благодаря его усилиям и политике господина Маркина в этом здании нельзя «смело говорить» ни по одному телефону. Только спросил:

– Ты уже по нему звонила господину Третьякову?

Виктория недоуменно посмотрела на аппарат. Игорь усмехнулся:

– Если да, то играть в секретность больше не стоит, не имеет смысла.

Виктория Орлова (Шварц) посмотрела удивленно, поняла, слегка прикусила губу. Лицо напряглось, глаза отрешенные – включился знаменитый орловский внутренний компьютер. Виктория считала варианты.


Волгоград

Марина вспомнила себя тогдашнюю, с крашеными волосами – мелированными по тогдашней моде, и улыбнулась невесело. И прически той нет, и тех надежд на веселую, беззаботную жизнь давно нет, да и людей многих рядом нет. Некоторых и не будет: переделы собственности прошлись по городку Волжскому, как косой. Да и по Волгограду тоже. Что за жизнь, как волки все.

Марина понимала, что тогда, несколько лет назад, она легко отделалась. Стаса убили без помпы, застрелили в спину, когда он оставил автомобиль на стоянке и шел домой. А Тарханов остался. Он всегда оставался. Недолго поговаривали, что, мол, не его ли рук дело, но потом в один час эти слухи испарились, как отрезало. Тарханова на заводе не было почти месяц. Потом милиция успокоилась, допросы закончились, и все само собой вошло в норму. Вернулся Тарханов со своим потертым портфелем, и опять стал ездить на работу каждый день. Только теперь ездил кортежем, двумя большими черными джипами с охраной.

Быстро привыкли и к этому.

Стаса похоронили вроде и пышно, но с оглядкой, без особого шума. Стасово наследство перешло к заводским. Девочки быстро нашли себе новое место в жизни. Двоих пригласил к себе Тарханов. Марина и ее подруга Тоня – в народе Тонька-Тина – устроились на секретарские места в заводоуправлении, но жили в основном на виллах, в «Тархановке». История со Стасом многим вправила мозги. Та же подруга Тонька, которая прежде отличалась длинным языком, теперь притихла и вроде даже повзрослела. Марина тоже сделала свои выводы, но обсуждать их ни с кем не стала. И с кем? С кем?

Жить в нищей квартирке родителей, делить с сестрой убогую комнатку в родительской двушке она уже не могла. Тогда она сказала себе:

– Не вернусь. Лучше побираться буду, хоть на вокзале, только не сюда. Что-то очень плохое должно случиться со мной или с ними, чтоб я вернулась.

Побираться не пришлось. Но на содержание пришлось идти довольно скоро. Тарханов еще вел себя прилично. При Стасе все было куда как жестче. Слава Богу, выручала внешность и характер. За неимением других капиталов выбора не было – ни в родном городке Волжском, ни в большом Волгограде. Куда девочки без толкового образования, протекции и связей попадали после школы, все вокруг знали.

Знала и Марина.

Звонок Игоря через пять лет мог ничего не значить. Но после ослепительной поездки в Марокко, жизнь начала наполняться новым смыслом. Игорь, с его ироничной улыбкой, литыми плечами, с его серьезными занятиями и увлечениями плэйбоя из глянцевого журнала был похож на волшебника из сказки. Он умел творить чудеса. Он творил чудеса.

Встречи с Игорем она ждала, замирая при каждом телефонном звонке. На этот раз он позвонил вдруг и весело заявил:

– Поехали в Петербург. Или Ленинград, шут знает, как там правильно. Можешь быстро собраться?

В ответ пролепетала что-то вопросительное и не по теме. Он ее не слушал:

– Ну да. То есть привет. Ты как там сама? Я соскучился. Ромашина помнишь? Он тут один без Лизы, чуть меня не загрыз. Или загрыз? Нет, не успел.

Игорь говорил еще что-то веселое, смешил ее и радовался сам, а она все слушала себя – как отзывается? Марина всегда принимала решения медленно, но уж решенное было похоже на судьбу, не уйти. Встреча с Игорем выбивалась из общего заранее решенного ряда, и заставляла думать, смотреть по сторонам, вокруг себя и думать, думать самой.

А Игорь уже все продумал. Секретарь оплатил электоронный билет бизнес-класса, слава богу теперь не нужно связываться с бланками и самолично стоять в в кассах, прогресс, однако. Паспорт не забудь, Малыш. В Пулкове я тебя встречу, хотя пока, кажется, буду безлошадный. Черт с ним, такси никто не отменял. Прилетай, тут здорово, хотя белых ночей еще нет. У меня тебе сюрприз. Эй, Малыш, ты там просто молчишь или спишь уже?

– Нет, я не сплю, все хорошо. – Она вздохнула судорожно, как у холодной реки. – Я прилечу. Только попробуй меня не встретить. Тогда тебя загрызу я.

Он рассмеялся, положил трубку, а она еще долго стояла у окна и писала пальцем по стеклу «Ленинград, Ленинград, Ленинград»…


В советские времена Ленинград частенько называли Питером, и в этом был своего рода стиль, ссылка на дореволюционные еще времена.

Лет двести сами жители города считали петровское название Санкт-Петербург длинноватым и помпезным, сначала укоротили до цельного «Петербург», а после в быту свели до краткого Питер, что вовсе не отменяло столичного снобизма и любви к своему роскошному городу на северных канала. С началом первой мировой войны стольный город Санкт-Петербург превратился ненадолго в русскую версию под названием Петроград – на волне русского ура-патриотизма и антинемецкого шовинизма, видимо. Потом была большевистская революция, первые события которой в форме октябрьского переворота происходили как раз в северной столице, где обитало правительство. Уже после, когда идеологические соображения требовали пристроить куда-то имя покойного лидера, город назвали Ленинградом. И прижилось. Целые поколения советских петербуржцев связывали свою судьбу с городом этого имени. Этим гордились, этим страдали, о событиях своей жизни вспоминали под этим названием.