– Я и не собиралась. Просто неожиданный, на мой взгляд, выбор.

– Ну да, было время, когда я запоем читал романы Кристофера Пайка и комиксы про Супермена, но суть не в этом. Мама тоже любила в детстве «Черного скакуна». Она читала мне на ночь по главе, потом мы закончили книгу, и я упросил ее начать сначала. Я прослушал эту историю раз сто, не меньше. Мама могла бы читать мне ее до бесконечности.

– А почему вы остановились?

– Я перестал просить. – Я кручу в руках травинку. – После того, как Сара попала в тюрьму, я стал больше времени проводить у Маршалла. Я ухаживал за его лошадьми, и это помогало мне забыть о домашних неприятностях… и помогало почувствовать себя ближе к матери.

Эйми смотрит на меня с загадочной улыбкой.

– Что такое? – смущенно улыбаюсь я в ответ.

– Ты ее испанский рыцарь, и ты же ее укротитель. В каком-то смысле твою маму можно было назвать неприрученной, и ты пытался справиться с этим. Пытался сделать все, что было в твоих силах. Если же она становилась совсем неукротимой, ты просто присматривал за ней. Когда ее не стало, в твоей жизни возникла пустота. Ты утратил смысл существования. Думаю, именно так будут чувствовать себя жители деревни, если лишить их этих лошадей.

– Интересная мысль. Если честно, мне такое и в голову не приходило… Ну, что у нас там на очереди – политика, новая энергия, дети?

Эйми бросает на меня испытующий взгляд. Я вздыхаю.

– Знаю, знаю. Я сам хотел отложить этот разговор, но… Ты действительно хочешь второго ребенка?

– Да.

– Это не побочный эффект от посещения больницы? От зрелища тех умилительных свертков?

– Эти свертки напомнили мне о том чувстве, которое преследует меня вот уже несколько месяцев. Я собиралась поговорить с тобой еще летом, когда ты вернулся из Испании, вот только… – Отвернувшись, она начинает счищать колючки, налипшие на шнурки ботинок.

– Что только? – спрашиваю я, так и не дождавшись продолжения.

– Ситуация изменилась.

Я снова чувствую тяжесть в груди.

– Хочешь сказать, Джеймс объявился.

Эйми кивает.

Я вздыхаю.

– Знаешь, как насчет того, чтобы снова сосредоточиться на нас, а не на том, что творится вокруг нас?

Несколько секунд мы молча смотрим друг на друга. Потом Эйми кивает.

– Я не против.

Остаток дня проходит в приятном безделье. Мы лежим, обнявшись, подставив лицо теплым лучам солнца. Ближе к вечеру табун начинает перебираться на другой склон, и я решаю сделать еще несколько фотографий.

– Подожди меня десять минут, – говорю я Эйми. Та кивает и начинает сворачивать одеяло.

В скором времени я возвращаюсь к ней. Не в силах сдержать восторга, я показываю ей некоторые снимки.

– Хороший был денек, – говорит Эйми, когда мы пускаемся в обратный путь. – Похоже, тебе удалось найти все, что ты искал.

Не все, думаю я. Возможно, во вторник мне повезет больше.

* * *

На следующее утро я сдаю ключи от номера, а Эйми болтает по телефону с Кэтрин, посвящая ее в наши планы. Прямо сейчас мы едем на побережье, чтобы сегодня днем вылететь в Америку. Ночь мы проведем в гостинице, а с утра пораньше поедем к моему отцу. Это будет первый мой визит домой с момента окончания университета.

Эйми берет свою сумку.

– Ну что, готов?

– Да.

Мы направляемся к выходу, и тут я замечаю Риз, которая в полном одиночестве завтракает в столовой. Она машет нам рукой, предлагая подождать.

– Задержись на секундочку, – говорю я Эйми.

Вчера вечером я отправил Риз три сообщения и два письма. Я просил прощения за то, что пригрозил саботировать статью. Еще я сообщил, что мы нашли табун и мне удалось сделать замечательные снимки. Жаль, что ее там не было. Ей бы наверняка понравилось.

Ответа я так и не получил. Похоже, Риз не особо заинтересована в этой статье. Боюсь даже подумать, что она там напишет.

– Привет, – кивает нам Риз. – Я надеялась перехватить вас тут.

– Что такое? – Я даже не предлагаю ей сесть.

– Как я понимаю, вы нашли лошадей.

– Верно.

– Когда ваш рейс?

– Ближе к вечеру, а что?

– Не мог бы ты проводить меня к тому месту, где пасется табун?

– Увы, у нас другие планы, – отвечаю я.

– Их можно отменить, – неожиданно заявляет Эйми.

Я удивленно смотрю на жену.

– Он проводит тебя к табуну, – говорит она Риз и поворачивается ко мне. – Иди, тебе нужно довести начатое до конца, – многозначительно заявляет она.

Эйми права. У меня три часа на то, чтобы переубедить Риз. Донести до нее свою точку зрения.

– Спасибо, – кивает Риз.

В скором времени мы поднимаемся по склону холма. Камеру и штатив я держу наготове. Табун вчера перешел на другое место. Не исключено, что снимать придется на расстоянии.

Мы быстро добираемся до гребня того холма, на склонах которого пасся вчера табун лошадей. Но сегодня здесь пусто. Утреннее солнце пробивается сквозь белую пелену тумана. Здесь можно было бы сделать неплохие фотографии. Вот только лошадей тут нет.

– Прости, Риз, – говорю я. – Понятия не имею, куда нам теперь идти.

– Это я должна извиниться перед тобой. Похоже, мое знакомство с твоей женой прошло не очень удачно.

Я невольно поджимаю губы.

– Да, это был не лучший момент в моей жизни.

– Прости ради бога. Могу я как-нибудь загладить свою вину?

Единственное, что приходит мне на ум, – статья. Мне бы не хотелось, чтобы Риз отнеслась к ней с предубеждением. Я уже собираюсь сказать ей об этом, как вдруг глаза у нее округляются.


По гребню соседнего холма скачет табун лошадей, взбивая копытами клубы пыли, отчего кажется, что мчатся они не по земле, а по воздуху. Из этого может выйти превосходный снимок для обложки!

Я быстро навожу камеру на табун – так, чтобы в фокус попали только лошади, а фон остался чуточку размытым. Затем я нажимаю на пуск, и камера выдает серию снимков.

– Только взгляни на них. – Голос Риз дрожит от неподдельного восхищения. Она неотрывно смотрит на лошадей, пока те не исчезают за гребнем холма.


– Надо же, а мне казалось, ты от них не в восторге. – Я быстро просматриваю снимки.

– Почему ты так решил? – с удивлением смотрит на меня Риз.

– Ты же сказала, что тебе не нравится «Рапа».

– Это не совсем так. Просто мне трудно понять, зачем набивать в загон так много лошадей. Но я здесь не для того, чтобы высказывать свое мнение. Я хочу отразить в статье то, что думают жители деревни.

Я убираю камеру в рюкзак.

– Что ты имеешь в виду?

– Эта деревня и эти лошади нуждаются друг в друге.

Я с любопытством смотрю на Риз.

– Что заставило тебя поменять свою точку зрения?

– Я побеседовала с жителями деревни. Провела с ними вчера весь день. Послушай-ка, – бросает она взгляд на часы, – ты еще пишешь статьи?

– Не так уж часто. А что такое?

– Времени у нас в обрез, но мне хотелось бы знать и твою точку зрения. Мне важно понять, почему ты в таком восторге от этих лошадей. Что именно зацепило тебя? О чем ты думал, когда летел за этими фотографиями?

– А тебе не откажешь в проницательности, – усмехаюсь я.

– Я журналист. Я умею разбираться в людях. Сможешь набросать что-нибудь для меня к вечеру вторника?

– Вторника?

Во вторник я встречаюсь с Лэйси, которая что-то знает о судьбе моей мамы.

– Я получила письмо от своего редактора. Статью решено опубликовать раньше запланированного. К среде она уже ждет мой текст.

К среде. Только этого мне не хватало.

– Эл тебе ничего не говорил?

Я качаю головой. У меня на руках десять тысяч снимков. Мне нужно сократить это количество до трех тысяч и отредактировать те, которые я рассчитываю увидеть в журнале. И сделать это необходимо до четверга, хотя я думал, что в моем распоряжении неделя. А во вторник еще встреча с Лэйси.

Вторник – день перемен.

– Слишком рано? В принципе, я могу попытаться сдвинуть сроки, но гарантий никаких.

Я быстро надеваю рюкзак.

– Ничего, я справлюсь.

И это правда, поскольку мне нужно все сразу. Я хочу найти маму и хочу, чтобы мой снимок попал на обложку National Geographic. И если для этого нужно уложиться в кратчайшие сроки, то я это сделаю.

– И еще один момент, – добавляет Риз, когда я пускаюсь в обратный путь. – Я должна тебе кое в чем признаться.

Я замираю и выжидательно смотрю на нее. Она нервно переступает с ноги на ногу, словно пытаясь собраться с мыслями.

– Ты вовсе не должна ни в чем признаваться.

– Должна. Ты хороший человек, Ян, и заслуживаешь того, чтобы знать правду. – Она набирает в грудь воздуха, будто пловец перед прыжком. – Когда мы расстались… я все еще любила тебя.

– Почему же ты ушла?

– Я… я была напугана. Ты пытался устроить за меня мою жизнь…

– Устроить твою жизнь? О чем это ты?

– …А я этого не хотела, – в тот же миг говорит она.

– Что ты имеешь в виду? – настаиваю я.

– Мои проблемы с животными. Тот кот, которого ты принес мне… Это был не первый случай, когда ты пытался навязать мне домашнего питомца. Помнишь бродячего пса, которого мы подобрали на обочине дороги? Ты все хотел, чтобы мы забрали его домой. Тебе казалось, если я начну ухаживать за ним, мне будет проще справиться со своей давней фобией. Мне пришлось потратить немало сил, чтобы убедить тебя отдать его в приют.

Да уж, мы тогда здорово поругались. Впервые с начала наших отношений Риз настояла на том, чтобы спать одной. Всю ночь я проворочался на стареньком диване.

– И вместо того, чтобы поговорить со мной, ты просто сбежала?

– Я пыталась объясниться, и не раз, но ты не желал меня слушать. Ты слишком зациклился на решении моих проблем.

– Ничего подобного!

Я ненавижу оправдываться, но Риз, признаться, задела меня за живое.

– Брейден увидел как-то фотографию твоей мамы – ту, что стояла на каминной полке. Он-то и указал на сходство между ней и мной. Даже странно, что сама я этого раньше не замечала. С тех пор мысль о том, что я так похожа на твою мать, не давала мне покоя. А вдруг ты будешь донимать меня с тем же упорством, с каким когда-то фотографировал Сару… даже после того, как она сама попросила тебя не делать этого. Мои проблемы с животными – только мои, и я превосходно научилась справляться с ними.