Мы подошли к одной из дверей, он остановился.

— Хотите продемонстрировать одиночную тюремную камеру, где мне предстоит отбывать срок наказания? — не удержалась и съязвила.

— Что ты, радость моя, у нас будет одна на двоих камера, не могу же я оставить свою женщину томиться в одиночестве. Придётся и мне испытать все «тяготы» совместного пребывания, — не менее ехидно ответил он, открыв дверь. Я подошла и остановилась у входа в комнату. Он слегка надавил мне рукой на поясницу, чтобы не стояла на месте. От прикосновения я не произвольно вздрогнула. — Страшно? — поинтересовался он вкрадчивым голосом.

— Ещё чего, — хмыкнув, шагнула, как выяснилось, в спальню.

Разумеется, мой взгляд сразу упал на огромную кровать. «Ничего себе! Вот это поле для любовных утех!» — чуть не вырвалось у меня.

— Нравится?

— Безразлично, — пожала непринуждённо плечами, пытаясь скрыть, что я впечатлена размерами кровати и шикарным убранством комнаты.

— Заметно, — со смешком ответил он, — потом испытаешь кровать на прочность, а сейчас в душ и переодеваться.

Не стала отвечать на его реплику, не давая повода подкалывать меня. Его веселье не особо расслабляло, наоборот, настораживало — если он так спокоен, значит, у него что-то есть, что действительно заставит меня быть с ним. Интересно, что за козырь у него?

Вошла в ванную — она тоже поражала размером и убранством, в ней ещё было ещё две двери. Интересно, куда они ведут?

— Одна дверь в комнату с джакузи, другая в душ, — видимо, он прочёл вопрос в моём взгляде.

— Мне это неинтересно, — отмахнулась я.

— Умывайся, — проигнорировал он мой ответ, — а я пока принесу вещи переодеться после душа. Наверное, вспотела, пока сбегала от меня.

— Я не собираюсь переодеваться и принимать душ! Достаточно смыть грим.

Калагов не ответил, молча вышел. Я сняла парик и умылась. Он вернулся с вещами в руках.

— Раздевайся и в душ, — коротко дал приказ.

— Не собираюсь я раздеваться, тем более при вас!

— «Тем более при вас», — передразнил он, покачал головой, положил вещи на столик из светлого мрамора и двинулся на меня. Я молча стала отступать, пока не упёрлась в раковину, и застыла, с ужасом смотря на него. — Придётся, — произнес он и неожиданно резким движением — я даже пикнуть не успела — разорвал на мне платье. — Мне продолжать, или сама от лохмотьев избавишься?

— Совсем охренел! — заорала я, находясь в состоянии аффекта.

— Неверный ответ.

Он закрыл мне рот таким… сокрушающим поцелуем, что у меня ноги подкосились, и я забыла обо всём на свете.

Но на этом он не остановился: послышался треск рвущейся ткани — он разорвал моё нижнее бельё. Я на это никак не отреагировала. А как можно реагировать? Когда, казалось, что его руки были везде, а властные прикосновение их к моему телу заставляли сердце замирать от восторга. Не знаю, что подействовало на меня, его умение обращаться с женщинами или адреналин, стукнувший в голову — теряюсь в догадках, но я испытала такие… эмоции, что у меня мир перевернулся. А когда он перешёл к более откровенным ласкам, которые бывший никогда мне не дарил, я потерялась окончательно, вцепилась в него руками, боясь упасть, не смогла сдержать рвущиеся из груди стоны, которые он глушил страстными поцелуями. Калагов придержал меня рукой, чтобы не упала, а второй продолжал сладкую пытку, и когда казалось, что ещё немного — и я взорвусь от нахлынувших чувств… он вдруг остановился и отстранился от меня. Я не смогла сдержать возгласа разочарования.

— Признаки твоего отвращения и равнодушия налицо, — произнёс он ровным голосом, словно и не было страсти с его стороны.

Я попыталась сфокусировать на нём взгляд — от пережитого всё плыло перед глазами, тело продолжала сотрясать дрожь перевозбуждения. Сквозь пелену тумана видела, как он, усмехнувшись, смотрел на свою руку, которой меня ласкал.

— Ты всегда так истекаешь соками, когда презираешь и ненавидишь мужчину? — спросил, не скрывая ехидства. Эти слова, словно пощёчина, стало мерзко из-за того, что поддалась на его провокацию. — Надеюсь, твоя гордость не сильно пострадала от того, что в руках мерзавца сгорала от желания? — продолжая издеваться, он выкинул порванное им же нижнее бельё в корзину для мусора.

— Ненавижу!

— Хорошее чувство, ещё один шаг и …

— И не мечтайте, — взорвалась я, пытаясь прикрыть наготу остатками разорванной одеждой.

— Я не предаюсь мечтам, а лишь прогнозирую будущее, — усмехнулся он и направился ко мне и прижал к раковине своим телом. Казалось, он собрался обнять меня, но нет — смотря мне в глаза, открыл кран за моей спиной. И я поняла — он моет руки. — Ты мало того, что сочинение писать не можешь, так из тебя актриса отвратительная.

Я молчала.

Вымыв руки, он резко отстранился, прошёлся по мне равнодушным взглядом, отошёл, взял полотенце и, демонстративно вытираясь, произнес:

— Даю тебе пять минут привести себя в порядок. Не уложишься — я сам это сделаю. И поверь, лучше до этого не доводить, я не ручаюсь, что смогу сдержаться и не отымею тебя жёстко. По-другому, извини, радость моя, сегодня не получится. А ты хоть и … — сделал многозначительную паузу, дав прочувствовать, кем он меня считает, — но моя женщина, поэтому делаю последнее предупреждение — не провоцируй, пожалеешь.

— А вы, оказывается, и насилием не брезгуете?

— Если это нужно для дела — нет.

— И часто вам приходиться угрозами «уговаривать»?

— Никто не выёживался, в отличие от тебя. Да и ты не особо, тебе напомнить? Или я ошибся, и это были не стоны удовольствия?

— Может, хватит!

— Ты права, не стоит тратить время на озвучивание очевидных вещей. Так что иди и прими душ, успокой свои гормоны, заодно и нервы. Тебе же ещё предстоит узнать причину, по которой ты станешь ручная, как домашний питомец. Забыла? — Я молча испепеляла его взглядом, полным ненависти. — Ты хоть ядом захлебнись, милая, но теперь будешь делать то, что я велю. Пять минут, — напомнил ледяным тоном и оставил меня одну.

Сволочь! Ненавижу его! И себя за слабость.


Глава 10

Отвёз её домой, позвонил Глеб и, смеясь, стал рассказывать, как девушки решили объединиться в борьбе против нас. Они же не знают, что наш Глеб по просьбе Артура ту квартиру жучками нашпиговал и убрать не успел — это оказалось нам на руку.

Итак, моя радость собралась от меня сбежать? Ну-ну. Глупая, неужели рассчитывает, что я ей это позволю? Да за ней слежка идет, как за особо опасным преступником! По крайней мере, пока.

Забавно, Глеб с Кириллом заинтересовались подругами Лизы. Возможно, и несерьёзно, но на парней напал такой… азарт охотника, что их дичи не позавидуешь. Ребят понять можно, им никто не отказывал, а тут на тебе — не только отказали, ещё и псами смердящими обозвали. Не думаю, что Глеб и Кирилл такое спустят.

* * *

Уже прошло четыре дня после того, как друг установил жучки в квартире беглянки и принёс мне запись разговора девушек. С одной стороны было весело это слушать, а с другой — противно. Значит, дай мужику то, что он хочет? Пусть напоследок порадуется?

Прошло четыре года с лишним, она всё такая же подлая, лицемерная дрянь: трепещет в моих руках, когда её целую, и строит план побега. Я уже проклинаю тот день, когда с ней встретился! Может, действительно, послать её ко всем чертям? Не хочет, и бог с ней! Не буду унижаться больше. Мерзко на душе. Лучше терпеть эту боль, чем потерять уважение к себе. Тем более должны же чувства когда-нибудь пройти! Ничто не длится вечно. Перетерплю, возможно, через определённое время моя одержимость сойдёт на нет.

Ладно, сейчас Глеб придёт, скажу, что всё отменяется. Пускай эта лицемерная дрянь катится ко всем чертям! Не хочет полноценной семьи и отца для своей дочери — не буду навязываться.

* * *

— Марат, а что такой скорбный вид, кого хороним? — ехидно поинтересовался друг, входя в мой кабинет с папкой в руке.

— Не кого, а что, — поправил я его, — Глеб, я подумал и решил всё отменить.

— А… — потянул он, — чувства, значит, свои хороним, — хмыкнул он, садясь в кресло перед моим столом.

— Что-то вроде того.

— Я бы на твоём месте не спешил, я тут такое узнал…

— Мне безразлично, — ответил, невзирая на пронизывающую боль в сердце. Решение принято… с этого дня я знать о ней ничего не хочу, — решил прекратить бессмысленный разговор. Хватит.

— И всё же я настаиваю, — в упор, смотря на меня, с нажимом в голосе произнес друг, — я не хочу потом выслушивать, что не поставил тебя в известность.

— Хорошо, — махнул рукой, зная, что он не отстанет, пока не расскажет.

— Ты же знаешь, что у меня фотографическая память?

— Глеб, давай без предисловий, а?

— Не перебивай, — смерил меня строим взглядом и продолжил, — хочу поинтересоваться — ты дочь Юли видел? — он затаил дыхание в ожидании ответа.

— Да, видел, — попытался вспомнить образ девочки, но не смог вспомнить её личико, — только издали.

— Тогда это всё объясняет, — хмыкнув, он полез в папку, достал фотографию и протянул мне.

Тяжело вздохнув, я решил посмотреть фотографию Лизы и понять, что Глеб пытается сказать. Но когда взглянул на фотографию ребёнка, у меня перехватило дыхание — девочка почти копия моей мамы в детстве!

— Теперь ты понимаешь, что я пытаюсь до тебя донести? — услышал я, словно издали, слова друга — голова закружилась от переизбытка чувств. Закрыл глаза, попытался взять себя в руки, сердце стучало, как молот, казалось, что пробьёт грудную клетку. — Эй! Новоявленный папаша! — наклонившись, друг водил рукой перед моим лицом. — Мне за корвалолом сбегать, или так оклемаешься?