Настя Ильина - (не)порочное отмщение

— Зачем ты пришла, Анна? — спросил Оскар, едва открыл.

Я потянулась к нему, чтобы обнять, но Горский не позволил. Он отошёл назад и посмотрел на меня ледяным взглядом. Он так же разглядывал меня, когда пришла молить за Даньку.

— Оскар, нам нужно поговорить. Так больше не может продолжаться!

— Господи! Что за речи? О чём ты хочешь поговорить? Я освободил твоего братца, а взамен ты дала мне потрахать себя… Я помог тебе выпутаться из передряги с Сабуровым. Что ещё не так? Живи и радуйся!

Он говорил каким-то неестественным голосом, но от каждого слова мне становилось ещё больнее. Хотелось рыдать, но я держалась. Принимала каждое оскорбление Оскара, как удар Сабурова, с достоинством. Почему-то именно его он и напоминал мне в эту секунду, когда смотрел на меня с ненавистью, которой не было раньше.

— Действие наш-нашего договора не закончится, пока ты его не порвёшь! Помнишь? — пыталась достучаться до Оскара я, хватаясь за каждую соломинку, встречающуюся на его пути. — Я всё ещё принадлежу тебе!

«И я люблю тебя».

— Ах да! Договор! Подожди минутку!

Горский зашёл за перегородку, отгораживающую его рабочую зону, а затем вышел с договором. Он принялся рвать листы, а мне казалось, что вместо них он кромсал мою душу, с мясом выдирал её из тела. Слёзы уже так щипали глаза, что мне хотелось выцарапать их, только бы не видеть того, что он делал… И залить уши парафином, только бы не слышать этот звук.

— Всё! — Горский подкинул клочки бумаги вверх, и они медленно начали оседать на пол. — Договор закончился, Бестия. Ты свободна! Вали!

— Но всё не может закончиться так! Я же знаю, что ты чувствуешь ко мне… Это было по-настоящему…

Горский рассмеялся, режа меня без ножа. Я фактически на коленях перед ним стояла и молила не разрывать договор, который привязывал меня к нему, как собачонку, но он уже сделал это.

Могла ли я как-то помешать ему совершить безумство, о котором он и сам будет жалеть. Ведь будет же?!

 — Неужели ты не понимаешь, что всё это я делал для того, чтобы отомстить твоему брату? Частью моего плана было влюбить тебя! Влюбить! Понимаешь?! А ты повелась, как наивная дурочка! Оскар меня любит! Так думала? Да ни хрена подобного! Я не могу полюбить такую, как ты! Никогда бы не смог! Я выполнил то, ради чего затевал всё это. И знаешь, что, Бестия? Теперь ты будешь страдать, а твой вонючий братец будет загибаться вместе с тобой.

Мне хотелось закричать, зарыдать и показать, как мне больно, но я не смела, не могла! Я обещала себе, что буду сильной. И я буду! Даже если душа прямо сейчас подохнет от той боли, которая уже осела на ней толстым слоем и теперь тянет ко дну. Грудную клетку сцепило, словно кто-то взял в захват. Я смотрела на Оскара и пыталась доказать себе, что он врёт, но как же убедительно он выглядел…

Взгляд скользнул по пустым бутылкам от элитного алкоголя, который Горский выпил за эти дни. От него даже сейчас пахло перегаром.

Он был не в себе.

Ведь так же?

Или я снова рисовала себе идеальный мир, в котором Оскар бы любил меня?

— Ты совсем не понимаешь, что говоришь! — не унималась Бестия.

Ну на кой-чёрт она явилась сюда? Мне итак сложно было держаться на расстоянии, когда так сильно хотелось поехать к ней и прижать к себе. А теперь она стояла передо мной, и мне с трудом давалось каждое слово. Я выдавливал из себя слова, от которых сам себе становился противен. Но раз уж принял решение, должен был идти с ним до конца. Иначе к чему были все эти уговоры о том, что я недостоин её? Ведь я недостоин на самом деле! Я собрал всю силу воли в кулак и посмотрел ей в глаза, стараясь видеть сестру насильника, а не девушку, которую люблю.

— Нет, я как раз понимаю, что говорю! Это ты не понимаешь, Бестия! Я осуществил свой коварный план мести! Я не такой хороший, как ты думала! Мир не крутится вокруг единорогов, срущих радугой. Поняла, Бестия?

Каждое слово било её прямо в сердце. Я слышал, как оно разбивалось, как внутри появлялась ненависть ко мне и непонимание того, как сама влюбилась в такого Ублюдка, как я.

— Ты уверен, что не пожалеешь? — спросила Бестия, а её голос дрогнул.

Она изо всех сил пыталась скрыть, как ей хреново, но боль не спрятать. Мне хотелось молить её о прощении и ползать на коленях, но я не смел. Ей не место рядом со мной! Сам ведь уже решил, что постараюсь принять то, что она будет жить с другим человеком, с тем, кто достоин такой принцессы.

— Ты ещё не поняла? Вали к своему братцу, Бестия! — последние слова убили меня самого, а когда из её глаз всё-таки брызнули слёзы, я едва сдержался, чтобы не броситься следом за ней.

Бестия выскочила в подъезд и побежала вниз по ступенькам. Ноги тянули меня следом за ней, но я упорно отказывался двигаться с места. Может быть, Сабуров не до конца был неправ в своих суждениях — я такой же трус, как отец… Вот только степень трусости у нас разная. Или нет?

Да плевать!

Я услышал скрип собственных зубов, едва доплёлся до стола, а когда оказался рядом с ним, отпустил эмоции, бушующие в груди. Я закричал, как умирающий зверь. Я кричал так громко, что голосовые связки надрывались, а я чувствовал вибрацию их боли и кричал сильнее. Хотелось уничтожить самого себя за каждое слово, которое я произнёс ей…

Убить себя!

Вырвать язык и скормить его собакам за оскорбления, которые летели в её адрес!

Прости меня, маленькая!

Как же сильно я люблю тебя!

Так тебе будет лучше!

Без меня!

С кем-то другим!

У самого перед глазами появилась пелена слёз. Одним движением руки я смёл всё со стола, и ноутбук вместе с ручками, бумажками и стикерами полетел на пол. Кажется, крышка треснула, но мне было плевать на эту грёбаную технику!

Я убил свою любовь!

Сев на пол, я обхватил голову руками и уткнулся в колени. Меня колотило лихорадочной дрожью. Никогда не испытывал ничего подобного. Даже на похоронах родителей меня не разрывало так сильно, как сейчас. Я умирал. Умирал и не хотел воскресать. Вот бы просто взять, закрыть глаза и больше не открывать их…

Зачем это нужно, если я не могу стать тем единственным, которого достойна Бестия?

Я не помнила, как добралась до дома. Слова Горского звучали в ушах, как смертельный приговор. Он был моим личным палачом, фразой за фразой выбивая из меня частичку жизни. Каждое его слово, каждый звук, слетающий с губ, каждый взгляд… Всё это было плевком яда на нежную разорванную мелкими кусочками плоть. И самое ужасное в этой ситуации было вот что: он наивно верил, что я приму его слова за чистую монету.

Я ведь никогда не была дурой! Я слышала по интонации его голоса, видела по дёргающимся желвакам на лице, что он врал. Он нагло врал, глядя мне в глаза. Убивал нас обоих, потому что это он так решил.

С чего он взял, что с кем-то другим мне будет лучше?

Он дополнял меня и делал немного иной. Он показал мне другой мир и научил быть сильнее. Он подарил мне крылья, а потом с корнем вырвал их, оставляя куски рваной плоти по краям раны.

Смогу ли я жить дальше без него?

Жить нет… Существовать если только… Даже нет — влачить жалкое существование.

Найду ли в себе силы бороться?

Бороться против Горского практически нереально. Он слишком упёртый. И если он вдолбил себе в голову, что мне будет лучше без него, его сложно будет переубедить в обратном. Только наглядным примером… Показать, что я умираю без него…

Я знала, что он продолжит следить за мной. У него не получится не делать этого. Думал, что я не замечу пристроенного ко мне охранника?

А я заметила…

И плевать, что там пытался доказать мне Горский, я была уверена в том, что не безразлична ему. Вот только как бороться, если он не хочет сдаваться? Он просто взял и отказался от меня. Вёл себя так, словно я вещь какая-то… Моё мнение его ничуть не интересовало. Горский решил, что он главный и может поступать, как ему захочется.

Рыдания потихонечку стали отпускать меня, превращаясь в редкие всхлипывания. Я обхватила себя руками и стала раскачиваться вперёд и назад.

Когда я успела забраться на кровать и согнуть ноги по-турецки?

Да неважно всё это было…

В замочной скважине провернулся ключ. Я знала, что пришёл Данька, но не собиралась бежать и запирать дверь в комнату, чтобы он не видел моих слёз. Мне надоело врать. Хватит.

— Мелкая, я думал, что ты у своего… — брат прикрыл рот и посмотрел на меня.

Он прошёл в комнату и сел рядом. Совсем как раньше, он обнял меня за плечи. И мне снова захотелось реветь. Внутри таилось сильнейшее желание поделиться с родным человеком грузом, который не отпускал, но я не могла никому говорить о случившемся.

— А теперь расскажи, что случилось? Этот гад тебе изменил?

Я отрицательно помотала головой и шмыгнула носом.

— Тогда что случилось? Почему ты заплаканная вся? Ань?

— Он меня люби-и-ит! — протянула я, сама не до конца уверенная в том, что говорю.

Хотя нет, почему же не до конца?

Я была уверена в этом на все сто процентов, потому что, если бы Горский не любил меня… Господи! Если бы он не любил меня, то не стал отталкивать. Он пользовался бы моей поддержкой, когда так сильно нуждался в человеке, с которым можно поговорить об этом убийстве, а потом мог бросить… Но он любил. Потому и отталкивал меня от себя. Теперь я точно знала это.

— Тогда почему ревёшь, дурёха?

— Он меня бросил… — ответила я.

— Бросил? Как это случилось? Я должен поговорить с ним…

— Нет! — я схватила брата за руку и принялась отрицательно мотать головой. — Пожалуйста, не надо с ним говорить. Оскар переживает сейчас не лучшие времена. Дань, просто поверь мне. Не вмешивайся в наши отношения, ладно?