Я мог поступить как брат. Выбрать одну из миллионов бедных девушек, которые были бы только рады прыгнуть ко мне в постель. Или сойтись с Надей – и поставить рядом с собой сильную и уверенную в себе стерву.

 Но меня тянет к Анастасии Никольской, и это чертова проблема, потому что если я не придумаю как объяснить нашу с ней химию, то Никольский-старший попытается сравнять меня с землей, а это неизбежно вовлечет все семейство Крестовских.

 Я сейчас очень рискую. Но, кажется, риск – своего рода наркотик. Я никогда без него не мог.

Я захожу в квартиру и сразу же чувствую знакомый запах. Обычно мне плевать на запахи, если это не вонь, но один конкретный я всегда могу услышать.</p>

 - Я опоздал, - кричу из прихожей.

 – Но у меня уважительная причина. Хочешь знать?

 Настасья выходит бесшумно, она снова босая. Сколько раз я говорил ей не снимать обувь? Но ей, похоже, нравится привидением бродить по квартире. Она изучила ее за час с небольшим, и с тех пор оставляет трость в прихожей.

 - Что за причина? – на ее губах легкая улыбка.

 - А что мне будет, если скажу?

 - Я не буду сидеть остаток вечера с унылым лицом и дуться.

 Аргумент беспроигрышный. Учитывая, что от этого вечера осталось-то всего ничего.

 - Ладно. Азарова выехала квад.

 - Что?! – Настя подпрыгивает на месте, чудом избежав столкновения с люстрой. – Лена?! Сальхов?!

 - Не радуйся так бурно. Выехала криво, едва избежала степ-аута. И один раз из десятка.

 - Докрутила?

 - Докрутила, - улыбаюсь я.

 - Как я рада за нее!

 - Я запретил тренировать его дальше. Скоро сезон, она и так просидела больше недели на больничном. Но в следующее межсезонье начнем сразу и добьем к этапам или финалу, если пройдет.

 И если ей дадут деньги на тренировки. Порой кажется, что я жду начала сезона больше, чем Азарова и Никольская вместе взятые, хоть за это меня и надо гнать в три шеи из тренеров. Я убеждаю себя, что всего лишь делаю ставку на талантливую и перспективную спортсменку, но истинная причина в том, что если Лена провалит сезон и уйдет из спорта, Настасья, скорее всего, уйдет следом. И у меня больше не будет поводов пригласить ее в кабинет, чтобы обсудить оплату костюмов или позвонить в субботу вечером и поинтересоваться как продвигается оплата билетов и проживания на первом этапе юниорского гран-при. Ну и заодно выяснить, какая на ней пижамка и не хочет ли она развлечься по телефону. Как правило не хочет, но я умею уговаривать.

 - Я хочу что-нибудь ей подарить.

 - Эй. – Я строго смотрю на нее, хоть и знаю, что Настасья не увидит мой взгляд. – Мы договаривались. Нельзя создавать у нее ощущение абсолютного благополучия и уверенности в том, что денежки спонсора проплатят грибы и места.

 - Я не говорю об айфоне, Алекс! Просто хочу поздравить ее с успехом. Книгой или игрушкой…

 - Подари ей салфетницу, у нее какая-то стремная. На этапах будут снимать.

 - Да. Это хороший подарок. У меня, кстати, в шкафу тоже кое-что припрятано для Никольской, но пока не время доставать все козыри.

 - Что ты сказала отцу?

 - Как всегда. Что поехала на репетицию и буду поздно, потому что Светка тупая и с первого раза не понимает объяснения тренера. Он часто это слышал, хотя за четыре года, наверное, отвык.

 - А что сказала твоему придурку?

 - Хватит называть так Макса! Без него я бы вообще не выбралась. Сказала правду. Что мне нужно к тебе, он заберет меня в девять.

 - Боже, как в детстве, - недовольно бурчу я, ибо до девяти немногим больше двух часов. – Ты не боишься, что он сдаст нас?

 - Максу плевать. Он не станет лгать отцу, но ответит на прямой вопрос, а не подведет разговор к моему вранью. Он и не знает, что я вру папе. Но если сбегу от Макса, то папа точно узнает. А так есть шанс…

 - Может, проще ему рассказать?

 Возможно, мне кажется, или все это игры освещения, но Настасья чуть бледнеет. И я думаю: что такого сделает ее отец, если узнает, что между нами что-то есть? Ну что? Ей почти двадцать, она при всем желании не тянет на малолетку. Ну да, мне за тридцатник и, пожалуй, тренер среднего возраста в кризисе этого же возраста – не лучшая партия для наследницы миллионов.

 С другой стороны наследник миллионов с мировой известностью, громкой фамилией и неплохой прической – чем не партия? Так, стоп, вот она, проблема. Какая, нахрен, партия? Я не хочу жениться. Я хочу ее, хочу перестать ныкаться по углам, но вряд ли вдруг резко стал пригоден для семейной жизни.

 - Мне спокойнее, когда папа пребывает в счастливом неведении.

 - Тогда придумай какую-нибудь сказочку и останься на ночь.

 - Я не могу. Завтра утром уезжает Ксюха, я хочу попрощаться и проводить.

 - Ужасная ты женщина, Никольская. Не оставила мне шансов понравиться папе. Не оставила надежд на жаркую ночь.

 - И еды не оставила, - хихикает Настя. – Съела остатки роллов, а заказать другие не смогла.

 Боже, в моей квартире завелись свежие роллы, которые можно съесть. Не удивлюсь, если в конце августа вдруг пойдет снег.

 - Что ты хочешь съесть? Пойдем в ресторанчик на двадцать первом? Там вкусно.</p>

 - Нет, - морщится Настя. – Увидят.

 - Черт, Никольская, мне надоело прятаться. Я люблю свою квартиру, но мне мало тебя на два часа в неделю.

 - А зачем тебе больше? – фыркает эта девчонка, словно не понимает.

 И я решаю, что раз уж мне оставили всего пару часов перед адским загрузом документами и планами, то еда и все остальное подождет. Я подхватываю Настасью, увлекая поцелуем, прекрасно зная, что она теряется в пространстве, когда исчезает опора. Мне нравится власть, которая открывается при этом.

 Один вид постели, на которой я в первый раз ее взял, способен завести до предела. Дурацкие короткие встречи… я хочу трахаться с ней всю ночь, а перед этим сходить в ресторан и надраться там шампанского, целоваться у окна с видом на огни ночного города. И не беспокоиться, что нас кто-то заметит и донесет Никольскому-старшему или этому ее припизднутому братику.

 Наша связь уже вышла из-под контроля. И называется не мимолетным увлечением, а вполне себе романом.

 - Зачем мне больше? – довольно улыбаюсь я, расстегивая пуговичку за пуговичкой на ее платье. – Например, потому что мне никогда не хватает времени научить тебя всему, что мне нравится. И что понравится тебе.

 Рисую контур губ, обхватываю грудь, играя пальцами с соском. Ее глазки закрыты, а на чуть загоревшей за лето коже виднеются крошечные белесые шрамы. Она не любит, когда их касаются, но когда забывается в моих руках, прикосновение к ним отдается внутри странным теплом.

 Я уже несколько недель хочу взять ее сзади, стоя, но не могу отказаться от приятного чувства власти мужчины над женщиной, лежащей под ним. От ощущения, когда напряженные набухшие соски касаются моей груди, а ноги сжимают мои бедра, когда она выгибается от подступающих волн оргазма.

 Все мои проблемы решились бы, будь у нас целая ночь, но Настасья категорически не хочет оставаться. Я не боюсь ни ее отца, ни тем более брата, хотя на самом деле ее страх совсем в другом, его слова вырвались в нашу первую ночь. Она боится снова остаться одна, а мне не хватает духу пообещать ей быть рядом.

 Даже сейчас, когда я медленно проникаю в нее, вырывая короткий стон, Настя цепляется за мои плечи и чувствует только меня: на себе, в себе. Но все равно через два часа уйдет, оставив только легкий шлейф дорогих духов.

 Отпущенные два часа тают непозволительно быстро. Подняться сил нет, заказать еду – тоже. Я лениво поглаживаю ее живот и пребываю на границе между реальностью и фантазией.

 - Мне пора сушить волосы. Скоро приедет Макс.

 - Знаешь, в мыслях я сейчас не провожаю тебя к лифту, а несу на кухню.

 - Чтобы сожрать? Всегда знала, что ты маньяк.

 - Чтобы взять на столе.

 - И под столом?

 - Не препирайся. Сначала взять тебя на столе. Потом заказать ужин. Потом подарить подарок, а потом поработать, пока ты валяешься на моей кровати…

 - Погоди-погоди, - плечу неуютно от вдруг пропавшей тяжести головы, которую Настасья поднимает, чтобы…

 Посмотреть на меня? Такой привычный для обычного человека жест оборачивается щемящим сердцем. Она поворачивает ко мне лицо, а красивые огромные глазища смотрят в одну точку, не двигаясь. Я готов отдать любые деньги, чтобы донор для нее нашелся, чтобы появился хотя бы шанс на спасение, но деньги здесь ровным счетом ничего не решают. А чуда все никак не случается.

 - Что за подарок? Ты не говорил про подарок!

 - Ты же уедешь

 - И что? Мне нельзя подарок? Подарки выдаются только тем, кто остается на ночь?

 - Ты не сможешь использовать его одна, это опасно. Твой отец – не тот человек, который будет следить, чтобы ничего не случилось, пока ты развлекаешься. Твой брат в Лондоне, а Ксения сегодня уезжает.

 - А Макс? Он всегда мне помогает. И выходной у него только послезавтра.

 Я легонько шлепаю ее по заднице, и Настасья, смешно фыркнув, кусает меня за плечо.

 - Не поминай при мне этого дебила. Я ему яйца выкручу, если он войдет к тебе в спальню.

 - И как же ты узнаешь?

 - Настя-а-а… не дразни меня.

 - И что же это за подарок, что его нужно использовать в спальне? Крестовский, ты думаешь хоть о чем-то, что не связано с постелью?

 - На самом деле не поверишь, но это просто подарок. Без возрастных ограничений. Но испытывать его ты будешь только в моем присутствии.

 Следующая фраза вырывается у меня против воли: