Анна Веммер - Не прикасайся!

 - Малыш, я схожу за кофейком и заодно напинаю Сереге. Купить тебе что-нибудь?

 - Возьми плюшку с манго, - рассеянно говорит она.

 - А не стошнит?

 - Тебе жалко, чтобы меня стошнило булочкой с манго?

 - Мне просто жалко. Тебя.

 - Тогда зачем спрашиваешь, что купить?!

 - Ладно-ладно, - фыркаю и целую Настасью в макушку, - не злись. Куплю.

 Наверное, было ожидаемо, что если сидеть и спать рядом с болеющей ангиной девицей, то можно заразиться, но мне сначала было плевать, а потом – весело. Оплата больничного счета – и мы переезжаем в двухместную палату, где и кукуем до выписки еще как минимум неделю. Неделю, потому что у меня-то легкий насморк, а вот Настасью лечат и обследуют основательно и осторожно.

 - Зырь, чего есть, - сую Сереге в руки снимок УЗИ. – Это Андрюха.

 - Врач?

 - Чего?

 Мы непонимающе друг на друга смотрим.

 - Узист Андрюха? Русский что ли?

 - Дурак ты, Серый. На фотке – Андрюха. Твой племянник.

 - Хм… а если это племянница?

 - Ну… тогда не Андрюха.

 - Вот сразу видно, что ты спортсмен. Не жалеешь, что тратишь отпуск на больничку?

 - Неа. Жрешь, спишь, смотришь сериальчики, занимаешься сексом – чем не санаторий?

 - О, господи, как тебя еще не выгнали…

 - Да ладно, мы осторожненько и под одеялом.

 - Жрете?

 - Иногда и жрем.

 - Я рад, что у вас все нормально. Но вообще я по делу.

 Он умолкает, когда мы подходим к кафетерию и терпеливо ждет, пока я расплачусь за кофе и ароматную сдобную булочку со сладким манговым пюре внутри. Судя по напряженному молчанию – повод серьезный, раз Серега даже хочет поговорить вдали от посторонних ушей, которые с высокой долей вероятности ничего не понимают по-русски.

 Поэтому мы отходим как можно дальше, и я готовлюсь слушать.

 - Игорь звонил, они нашли Калугина.

 - Та-а-ак. Интересно. Он еще живой?

 - Об этом я и хотел поговорить. Игорехе сейчас пиздец как не нужны лишние следы на репутации. Никольский готов разобраться с Калугиным сам, но ты же понимаешь, он вроде как тебе мстит. Игореха, конечно, оставил тебе на откуп и не станет ставить палки в колеса, но сам понимаешь…

 - Плевать, - отмахиваюсь я, и у Сереги самым натуральным образом отваливается челюсть.

 - Чего? Да я думал, ты ему шею свернешь!

 - Я хотел. И хочу. Но Настя просила не плодить ненависть и криминал. И меня, и Никольского, и даже брату позвонила со строгим напутствием. Ходила два дня канючила. Поэтому скажи Игорехе, что меня устроит, если Калугин просто сядет. И при этом нужные люди проследят, чтобы он там не как барин сидел, а по-нормальному, от души. Если мы предъявим Настьке, что Калугин ответил по закону, она успокоится, перестанет выносить всем мозг и тихо-мирно родит.

 - Она волнуется за вас. У нее никого больше нет.

 Да что ж мне все уже  неделю рассказывают сказки в стиле «Ну, ты конечно тот еще долбоеб, но девушка тебе досталась приличная, не тупи, чувак, не беси мать своего ребенка!».

 - Я понимаю. И поэтому даю карт-бланш на любой план по устранению Калугина, какой только устроит главу клана. Главное чтобы этот недоделанный мститель больше не приближался к моей семье, потому что тогда я его коньком на ленточки порежу.

 - Доходчиво, - хмыкает Серега. – Тогда я поехал, Крис ждет. Когда вы домой?

 - Через неделю, если все будет нормально. Пару деньков погуляем и посмотрим город.

 Черт, как странно использовать в отношении Настасьи слово «посмотрим», но при этом жутко интересно знакомить ее с миром, который она еще не видела. В свое время мы помотались по миру и сборам, но редко видели что-то кроме катка. Огромной удачей считалось выбраться хотя бы один-два раза за двухнедельный интенсив.

 А теперь все иначе. Можно часами бродить по улицам, есть всякую гадость, пить вино в номере, трахаться в ванной, просыпаться после обеда. И знать, что скоро на работу, скоро сезон. Дети там программы ставят и отчитываются мне по видеосвязи, а Азарова старательно тренирует триксель: Настька пообещала, что если исполнит его в первой половине сезона, то будет крестной ребенка. Я, если честно, против назначения крестных и мечтаний о светлом будущем до получения результатов всех скринингов, но, в конце концов, будут проблемы – будем их решать. Если ей так хочется дружить с Леной, хоть это и не очень хорошая идея, пускай.

 Когда я возвращаюсь, Настасья уже закончила с книгой и слушает музыку, притоптывая ножкой, кокетливо высунутой из-под одеяла. Я чувствую громадное облегчение от того, что Калугин больше ей не угрожает. И остается решить только насущные проблемы.

 Где нам жить.

 К какой клинике прикрепить ее для ведения беременности, ибо я хочу быть уверенным на миллион процентов, что ребенку ничто не повредило.

 Чем ее занять, чтобы не случилось депрессии.

 - Настька, замуж пойдешь? – спрашиваю я неожиданно даже для самого себя.

- Пойду. Но после родов. Не хочу блевать на собственной свадьбе или выходить замуж толстой.

- Как у тебя все сложно. Только ребенка запишем как Крестовского Андрея Александровича.

 - Или Елену.

 - Ты уверена, что стоит так приближать Азарову? Я против дружбы с ученицами.

 - А против свадьбы с ученицей ничего не имеешь.

 - Только с одной конкретной.

Она счастливо улыбается, забавно потягиваясь. Приподнявшаяся рубашка обнажает пока еще плоский живот, и мне очень хочется к нему прикоснуться. И я не отказываю себе в удовольствии, подтягивая теперь уже невесту к себе и покрывая поцелуями тонкую чувствительную кожу.

 - У тебя же насморк!

 - А я ширнулся ксилометазолинчиком. Тайком.

 - И этот человек воспитывает детей!

- Я их не воспитываю, я их тренирую. А когда родится воспитуемый, я уже вылечу этот ебучий насморк, чтоб его через апчхи!

Она что-то там пытается ворчать, но вскоре затихает, когда я стаскиваю пижамные шорты и губами прохожусь по внутренней стороне бедра. Мне не хочется тратить время на прелюдии, в любой момент может заявиться медсестра, чтобы принести лекарства или измерить температуру. Правда, она обычно тактично стучит прежде, чем вломиться, но некоторая незащищенность добавляет остроты.

А еще этой самой остроты добавляет то, что Настасья старается вести себя тихо. И это становится нашей игрой: я делаю все, чтобы вырвать у нее хотя бы стон, а она выгибается от дразнящих движений моего языка. Я неторопливо ласкаю клитор, проникаю внутрь нее, пробуя на вкус, подчиняя себе остатки воли.

Ее очень легко завести: отсутствие зрения обостряет остальные органы чувств. Из наушников, которые все еще на ней, играет музыка, и я стараюсь подстроиться под ее ритм, удовлетворенно ловя дрожь тела Никольской.

Если кто-нибудь спросит, как убить скуку, будучи запертым с любимой девушкой в замкнутом пространстве, то вот мой ответ: доводить ее до оргазма раз за разом, пока не останется сил, пока с искусанных губ не сорвется стон. Оторваться от набухших влажных складок, подняться выше, обвести языком затвердевший сосок, чуть прикусить и подуть, мучая контрастом горячего поцелуя и холодного воздуха.

Целоваться, пока не закончится дыхание и забить на все, что может помешать. Войти в нее одним движением, не дав привыкнуть, и увеличить громкость в наушниках. Чтобы в ее мире не осталось ничего, кроме музыки в голове и меня внутри. С каждым толчком подводя к новому всплеску наслаждения.

 Ну и какой дурак откажется от такого отпуска?

 А от перспективы провести так всю оставшуюся жизнь?

3 года спустя  

Настасья

 - Ну что, Анастасия Борисовна, - врач заходит в смотровую, где от моих нервов уже остались жалкие клочки. – Готовы?

 - Нет, - честно признаюсь я.

 - Это плохо. Придется вас помучить, вы у меня не одна.

 - Может, меня связать?

 - Да бросьте, Настенька, давайте не будем впадать в крайности.

 - А если не сработает, швы снимут сразу?

 - О том, что сработало, а что не сработало, можно будет говорить через год. Зависит от ваших ожиданий. Я не обещал, что вы сегодня же сможете заняться стрельбой или рисованием. Через год, вероятно, можно будет чуть поднять остроту зрения коррекцией, но, полагаю, вы с очками теперь лучшие друзья.  У вас есть водитель, Настенька?

 Врач как может меня отвлекает, но это все пустые усилия. От страха дрожат руки, ноги, к горлу подкатывает тошнота, а единственная причина, по которой я еще не отключилась – сила воли, доставшаяся из фигурного прошлого.

 - Да, есть.

 - Поразительно! А я вот езжу на работу на метро. Вы бывали в метро?

 - Да. Иногда… давно.

 Он весело смеется. Надо мной вообще здесь подшучивают: дочка олигарха легла в государственную клинику, на общих основаниях. В платную палату, правда, но все же это совсем не Швейцария и не штаты. Но это единственный шанс на повторную операцию. И единственный врач, который за меня взялся и… не взял ни копейки денег.

 Мне очень стыдно, правда. За то, что игнорировала российских врачей, за то, что испугалась, когда предложили оперироваться у Герасимова, за то, что в коридоре у моей палаты постоянно дежурит охрана, пугая медсестер и санитарок. Саша ржет над тем, как я ем манную кашу на завтрак, предлагает выкладывать в инстаграм «борщ простых смертных» и возит тонны всяких вкусностей в количестве, которого бы хватило на десять Насть: он знает, что я подкармливаю медсестер и соседок по отделению.