Пока наконец Гомер не орет на них, и тогда они замолкают.

– Уже недалеко, – отвечаю ей в сотый раз. Я устал от этого вопроса. Но спасибо ей, что вырвала меня из моих мыслей: вовсе не хочу представлять себе, что он с ней делал. Хватит с меня и результатов перед глазами.

– У меня все болит. Кажется, я больше не могу идти, – сказала она жалобно, тихо и замолчала. Я оглянулся. Она стояла, согнувшись. Такая маленькая, совсем затерялась в складках моей толстовки.

– Кэти, – но не успел я начать, как она замотала головой, и слезы покатились у нее по щекам.

– Уилл, я правда не могу. У меня болят ступни, ноги, все болит. – Теперь ее слезы уже капали. Их тонкие струйки сплетались и расходились, оставляя полоски на грязных щеках, а плечи дергались от рыданий. – Я больше не могу. У меня не получится.

Я подошел к ней, взял за плечи и легонько встряхнул. Совсем не грубо. Не дай бог, чтобы ей стало хуже. Но надо сделать так, чтобы она снова захотела идти.

– Давай же. Не бросай меня сейчас. Ты сможешь.

Она раскрыла опухшие веки и взглянула на меня.

– Скажи мне правду: сколько до полицейского участка?

Мимо нас проезжали потоки машин. Я глубоко вздохнул:

– Больше километра, – пробормотал ей в ответ.

– А сколько километров мы уже прошли? – Она шмыгнула носом так, что стала икать. Было страшно видеть, как она плачет. От этого я чувствовал себя странно, как-то тревожно.

– Я не знаю, – признался я. – Три, может, четыре километра.

– Как будто десять. – Она пошатнулась, хотя я держал ее за плечи. Казалось, у нее сейчас подкосятся ноги. Тогда я снова легонько тряхнул ее, и она подняла на меня глаза.

– У меня не получится, – прошептала она. – Ты сильный, а я нет.

– Ты тоже сильная. – Совершенно инстинктивно я скользнул руками по ее плечам и притянул к себе. Я хотел поддержать ее. Хотел, чтобы она чувствовала себя в безопасности, и, кажется, мне это удалось. Она поджала руки и доверчиво прислонилась лбом к моему плечу. От ее уверенности во мне показалось, что я могу свернуть для нее горы. Я обвел ее руками, прижал поближе и прошептал, почти касаясь губами ее волос:

– Осталось совсем немного, Кэти. Постарайся ради меня, ладно?

Она едва кивнула и повисла у меня на руках. Я притянул ее как можно ближе, так что между нами толстовка сложилась складками. Как передать ей часть моих сил, чтобы она взяла себя в руки? Мы уже почти пришли, нельзя было сдаваться на полдороге.

– Ладно, – прошептала она, и, кажется, я почувствовал прикосновение ее влажных губ у себя на шее, когда она повернула голову. – Но обещай, что зайдешь со мной в полицейский участок.

Я замер. Этого я вовсе не собирался делать:

– Я не могу тебе этого обещать.

– Но почему? – Кэти подняла на меня удивленный взгляд.

– Мне нужно вернуться домой. – Это прозвучало очень тупо, но другого оправдания у меня не было.

Она взглянула на меня так, как будто собиралась выругаться. Хотя я не представляю, чтобы она произнесла ругательство.

– Вернуться куда? К нему? К твоему отцу? Чтобы предупредить его, что ты меня выпустил? И вы тогда сбежите вдвоем? Или что?

– Да нет же, черт! – воскликнул я с негодованием. – Я ничего ему не скажу.

– Тогда зачем возвращаться? И куда? Твоя жизнь ведь не будет прежней. Он чудовище, Уилл! – Тут ее голос упал до еле слышного шепота, а глаза стали огромными от испуга. – Он что – бьет тебя?

Я молчал, даже глазом не повел. Не мог же я поведать ей темные тайны своей души.

– Да? – продолжала она допытываться. – Скажи мне.

Она высвободилась из моих объятий, как будто бы стоя слишком близко, боялась заразиться моей мерзостью. Наверное, я заслужил это. В конце концов ведь я его сын.

– Он не бьет меня, – пробормотал я, оторвав от нее свой взгляд.

Я смотрел себе под ноги, но чувствовал, как она рассматривает меня всего с ног до головы. Задает себе вопрос: что же он такое делал со мной? Как причинял мне боль? Я давно не чувствовал на себе его кулаков. Он любил меня стукнуть в таком месте, чтобы никто не увидел синяки: в живот, под ребра, в спину. Когда мне было около девяти лет, он щипал меня за тонкую кожу на ляжках. Выкручивал, до тех пор, пока я не визжал, орал и просил его прекратить. Похоже, ему приятно было видеть потом уродливые кровоподтеки.

Синяки у Кэти на бедрах сразу напомнили те, что он оставлял на мне.

– Ты врешь. – Она не обвиняла меня, просто констатировала факт. Я почувствовал себя гнусно, что не признался. Но что я мог сказать ей? Как рассказать ей о том, что он со мной делал? Что заставлял меня делать? На что заставлял смотреть? Я ненавидел все это все. Стыдился этого.

– Не хочу об этом говорить, – сказал я и дернул ее за руку, показывая, что пора идти. Она пошла с большой неохотой. На лице у нее было написано даже не разочарование, а раздражение.

– Нельзя постоянно держать все в себе, – сказала она, идя рядом со мной по тротуару. Я старался шагать медленно, чтобы она не отставала. А Кэти ступала практически на цыпочках и вздрагивала при каждом шаге. Я даже подумал о том, чтобы взять ее на руки и дотащить на себе, но решил, что лучше не надо.

– Ты что теперь моя наставница? Что ты знаешь о жизни? Сколько тебе, вообще, лет?

Она с достоинством задрала подбородок и попыталась выглядеть гордой. Несмотря на спутанные волосы, потеки слез на щеках, лиловые синяки на шее и мою толстовку, в которой почти утонула.

– Мне почти тринадцать.

То есть ей было всего двенадцать лет. Черт, двенадцать. О господи, ну и гад же мой отец!

– Ты ни черта не знаешь, – буркнул я и тут же разозлился на самого себя, что говорю с ней в таком тоне. Ведь я же вроде спасаю ее. Надо следить за словами.

– Я знаю достаточно, чтобы понимать, что нельзя туда возвращаться, возвращаться к нему. Это бессмысленно. – Она сжала мне руку, и я вспомнил, что все еще держу ее ладонь в своей. Наши пальцы переплелись, ладони плотно прижимались. И мне было так приятно держать ее. Это внушало надежду. – Зайди в полицейский участок вместе со мной.

Я продолжал шагать, сдерживая чувство досады, вот-вот готовое вырваться стоном. Все же она очень маленькая. Живет под чьим-то крылом. Такая наивная. Думает, будто мир по природе добрый. И абсолютного зла не существует. У нее родители, которые ее ждут и к которым она вернется. Безопасный дом, в котором ее любят, поддерживают.

Что до меня, то у меня не было ничего. Отец, который ради забавы похищал и насиловал маленьких девочек. И мать, которая бросила меня очень-очень давно.

– Меня просто отправят в детдом.

– А это не лучше, чем оставаться с ним?

Как там говорят: из двух зол выбирай меньшее. Правильно?

Не знаю, но моя жизнь вся в этом.

Я ничего не ответил, и тогда она спросила:

– А твоя мама?

– А что она? – огрызаюсь я и поджимаю губы, чтобы сдержать слезы. Чертовы слезы. Плакать из-за женщины, которая бросила меня в первый же удобный момент! Если так пойдет и дальше, у меня вырастут серьезные детские комплексы, клянусь богом.

– Где она?

– В моей жизни ее нет. – Больше я не хотел говорить. Бросил на нее недвусмысленный взгляд – никаких вопросов – и уверен, она его поняла.

Мы подошли к перекрестку и стали ждать, пока зажжется зеленый.

Полицейский участок был совсем рядом. Нужно было перейти улицу и свернуть направо. А дальше оставалось всего несколько кварталов.

Всего несколько кварталов, и я навсегда расстанусь с Кэти.

Кэтрин

Сейчас


Я беру свой ванильный латте и смотрю через стол на человека, который пригласил меня выпить кофе. Он выглядит восхитительно. У нас состоялась очень странная встреча, и он выступил за то, чтобы продолжить, захотел провести со мной еще какое-то время.

Со мной, Кэтрин Уэттс. Бедной, несчастной Кэти.

Даже не знаю, что и думать.

Как обычно в голове проносится целый вихрь объяснений. Возможно, он журналист. Знает, кто я такая, и просто пытается подобраться ко мне поближе. Или вот новая прекрасная версия: его подослала мама и Бренна, чтобы меня подставить. Решили посмотреть, так ли я глупа, чтобы попасться на его уловки.

Если все это не так и он действительно не знает, кто я, то свалит, как только узнает. Не мне его осуждать. Со мной непросто. У меня сложное прошлое. Кто захочет быть с девушкой, которую избивали и неоднократно насиловали в двенадцать лет? Которая выжила, но с тех пор не позволяет ни одному мужчине к себе прикасаться? Кто захочет во все это встревать?

Никто – вот кто. И уж точно не он, конечно, если с ним все в порядке. Любой человек моего возраста или около того убежит со всех ног.

Пока мы стояли в очереди, я рассматривала меню на доске позади прилавка. Итан советовал мне, что выбрать, говорил, что выберет сам. Когда я решила, что буду пить, он попросил меня занять уединенный столик напротив окна с видом на океан. Пока его не занял кто-то еще.

Когда я предложила ему денег за мой напиток, он, похоже, обиделся. Я прошмыгнула к маленькому столику, села и устремила взгляд в необъятную синь, усыпанную белыми барашками. Резкий ветер вспенивал воду в короткие быстрые волны. Лодок почти не было. Видимо, большинство из них уже причалили на ночь.

Вглядываться в океан меня надолго не хватило, и я стала исподтишка рассматривать Итана, как можно более осторожно. Он терпеливо стоял в длинной очереди. Место оказалось довольно шумное, но приятное. Неоштукатуренные стены с открытой кирпичной кладкой, грубые деревянные доски. Блестела подсвеченная витрина, на которой красовались восхитительно пахнущие булочки, пирожные и весьма соблазнительные шоколадные кексы, украшенные сверху ванильной глазурью. Но я была не голодна, к тому же слишком нервничала, чтобы есть.

Мимо прошли какие-то девицы, и я заметила, что они бесцеремонно рассматривают Итана, чего он, конечно, не замечал, так как был к ним спиной. Оценивающим взглядом они окинули его задницу и захихикали по дороге к выходу.