– Как ты? – Она запнулась и нерешительно продолжила. – Я скучала. Ты давно не писал мне.

По совету юриста. Да, у меня был адвокат, потому что шел суд над моим отцом. Ради моей безопасности юрист посоветовал мне не поддерживать больше связь с Кэти Уэттс.

Как ни тяжело мне было это сделать, но я перестал ей писать.

С тех пор в душе зияла пустота.

– Я был занят в школе, на работе и всяким… – Я тоже запнулся и подумал, что надо не бояться показаться ей гадом и покончить с этим раз и навсегда. Не хотелось выглядеть подлецом, но она стопроцентно отвернулась бы от меня, если бы я задел ее чувства.

На самом деле я хотел этого меньше всего на свете. Если бы только дружба, или что это было между нами, могла продолжаться! Причинять ей боль было невыносимо. Но я и сам знал, что так будет лучше. Я не годился ей в друзья. Она должна отпустить свое прошлое.

А я как раз и был уродливым, мрачным напоминанием о ее прошлом.

– Так занят, что не смог написать? – В ее голосе слышались боль и надежда, такое сочетание, от которого я почувствовал себя негодяем.

– Типа того.

Мы оба молчали и впервые за долгое время между нами возникла неловкость. Я двинулся в сторону дома, того дерьмового дома, который собирался скоро покинуть. Мне страшно захотелось курить.

Сделать хоть что-нибудь, чтобы как-то унять эту подступающую тоску.

– Ты злишься на меня, – проговорила она наконец, но я тут же запротестовал.

– Совсем нет, Кэти. Я не могу на тебя злиться. Просто все дело во мне. – И это была правда. Всегда все дело было только во мне, а не в ней.

– Какое дело? Ты больше не хочешь быть моим другом? – Ее голос дрогнул, казалось, она сейчас расплачется. Мое сердце сжалось.

– Я всегда буду твоим другом, – прошептал я и достал из кармана пальто пачку сигарет. Зажав телефон между ухом и плечом, я вынул из пачки одну, поджег ее и, прежде чем снова начать говорить, глубоко затянулся. – Просто все это дерьмо сейчас усложнилось. Лучше будет, если мы перестанем с тобой общаться.

– Как хочешь, Уилл. – Она уже плакала по полной, и ее голос в трубке стал злым. – Ты был моим единственным другом. Только ты понимал, что произошло. А теперь даже ты перестанешь разговаривать со мной. Спасибо. Большое спасибо тебе за это.

– Кэти, стой, – начал я, но она нажала отбой, и я так и остался стоять, прислушиваясь к тишине.

Затем сунул в задний карман телефон и зашагал вперед. Злость разливалась огнем по венам. Я только что поругался с единственной девочкой, которая что-то для меня значила.

И понятия не имел, как это исправить.

Кэтрин

Сейчас


Я просыпаюсь от толчка. Хлопаю открытыми глазами, перед которыми все еще стоят картинки сна или, скорее, кошмара. Не шевелясь лежу и жду, пока утихнет бешеный пульс, от которого даже стало шуметь в ушах. Прислушиваюсь к звукам глубокой ночи. Они успокаивают, убеждая меня, что я там, где и должна быть.

Одна, в своем доме. И никто не стоит надо мной.

Где-то лает собака. Скрипит, оседая, дом. Мне всегда было интересно, сколько нужно времени дому, чтобы фундамент совсем осел. Вдалеке я слышу звук машины, и размышляю, кто и к кому приехал или, быть может, уезжает.

Может, это парень едет домой от девушки, потому что они только начали встречаться и он у нее не ночует. Может, он даже не считает ее своей девушкой. Но они делают то, что мужчина и женщина всегда делают, оставаясь наедине. Она пригласила его к себе после свидания. Он охотно и благодарно согласился, весь вечер думая лишь об этом. Не мог дождаться, когда можно будет дать волю рукам. А она не могла дождаться, чтобы ему позволить.

Я чувствую, как глубоко внутри возникает боль, и поворачиваюсь на бок посмотреть на будильник возле кровати. Дисплей подсвечивается красным: 01:09. Эту боль я уже знаю. Она возникает от некоторых книг или фильмов. Однажды я почувствовала ее, находясь с мамой и Бренной в ресторане и увидев за соседним столиком пару. Они держались за руки, обменивались страстными взглядами.

В конце концов я поняла, что эта боль – желание.

Желание соприкасаться с человеком – с мужчиной. Мне казалось, я никогда этого не захочу. Ощущение всегда было мимолетным. Вот оно есть, а через пару минут уже нет. И я о нем забывала. Жизнь продолжалась, и я говорила себе: «На самом деле ты этого не хочешь. Тебе это не нужно».

Но теперь я это чувствую: теплое, неясное, где-то глубоко внутри. Что-то горячее разливается по венам, по всему телу, напоминая мне, что у меня оно есть. Тело, которым я не пользуюсь, которое я не понимаю, не трогаю.

И никому не позволяю трогать.

Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь на этом чувстве. Тепло. Напряжение. Руки и ноги наполняет истома, кожу – нега. И я уже знаю, почему оно ко мне сейчас пришло.

Это из-за того, что я встретила Итана. Из-за хулиганов, которые нас свели, из-за того, как он внезапно вмешался и спас меня. Мне стыдно, что меня возбудила грубая сила, то, как он справился с ними. Стыдно за то, как я вспыхнула, испугалась и оживилась, когда увидела, что он схватил юнца за футболку, ожидая, что он ему задаст. И, боже правый, мне это нравилось. Мне этого хотелось.

Еще больше меня взволновало несоответствие между тем, каким милым был этот незнакомец, и тем, как он меня защищал. Заинтриговало. Он прикоснулся ко мне, но я не отпрянула. Его пальцы были как раскаленное железо. Сейчас, вспоминая этот момент, я хочу еще.

Хочу его еще.

Со вздохом я пускаю свои мысли плыть по ветру. Из-за сонливости в голову лезут дурацкие идеи. И кошмары. Почему после в целом хорошо проведенного дня мне снится Аарон Монро?

Потому, что ты была там, где он похитил тебя, глупая.

Это правда.

Я разворошила старые воспоминания: поехала в парк аттракционов, чтобы бороться со страхом. Но сделала даже то, во что мне самой не верилось.

Ко мне прикоснулся мужчина, и я позволила ему. Мужчина позвал меня выпить с ним кофе, и я пошла. Мужчина попросил у меня номер телефона, и я дала. Мужчина написал, что хочет снова меня увидеть, и я согласилась.

Может, у меня и вправду получается бороться со страхом.

Итан

Сейчас


Я горжусь Кэти. Пару дней назад я позвонил ей, чтобы наконец пригласить на ужин. Я так нервничал, что, кажется, у меня дрожал голос. Она согласилась неохотно. Сказала, что пойдет, но только если мы встретимся где-нибудь на улице.

Согласившись, я понял, что это ее успокоило.

Меня не задевает, что она не доверяет мне до конца. Я беспокоюсь о ней. Она не должна слишком легко открываться ни мне, ни кому-то еще. После всего, через что ей пришлось пройти, нет ничего удивительного, что она ведет себя осторожно. Особенно сейчас, когда поведала свою историю на всю страну. Не знаю, сколько людей смотрели телевизор, но уверен, что миллионы. Такие истории интересны всем.

Мне же интересна эта девушка, а не ее прошлое, которое меня тоже коснулось. И все же какая-то часть меня – точнее сказать, почти весь я – хочет забыть об этом. Мне не хватает той связи с Кэти, которая была у нас, но я не хочу помнить все подробности.

Я хочу все начать с чистого листа. Но при этом у меня преимущество. Я знаю о ней все, а она обо мне ничего. По крайней мере, не знает сегодняшнего меня. Не знает Итана.

Да и старого меня она знала плохо. Вряд ли бы он ей понравился. Имея перед собой такой пример, я не был прекрасным мальчиком. Без мамы, с отцом, который больше требовал, чем давал. Пока был маленький, я не мог играть ни в младшей бейсбольной лиге, ни в футбол для юниоров. А мне очень хотелось. Но за это нужно было платить, а денег у отца никогда не было. И он говорил мне нет. В субботу утром я часто приходил в парк и глазел, как другие дети играют в футбол, бейсбол, баскетбол. Ребята моего возраста, с которыми я ходил в школу. Меня съедала зависть. Я злился, расстраивался, но кому до этого было дело.

Никому.

И все же я тренировался везде, где только мог. Пока был в младших классах, на физкультуре и на каникулах я все время тренировался. Пинал мяч, бросал его, забивал в корзину. В третьем классе я боготворил нашего учителя – мистера Эллиота, который каждый день в любую погоду подолгу играл с нами в флаг-футбол. Боже, как мне нравился флаг-футбол! В школе никто не трогал меня, не приставал, не называл никчемным. Все это было дома.

А школа была убежищем.

В старших классах занятия спортом стали моим спасением. Какое же это было счастье – играть наконец в команде и не платить за это. Я вкладывал в это все свое время и силы. Старался не отставать в учебе и упивался победами. Мне важно было погрузиться во что-нибудь с головой. Чтобы хоть кто-нибудь похвалил мой труд. Потому что отец этого никогда не делал.

И у меня стало получаться. Тренеры обожали меня. Я посещал все спортивные секции, какие было возможно, кроме разве что борьбы. Этот вид спорта мне никогда не нравился. Уж слишком он напоминал мне о доме. Кто-то валит тебя на землю, толкает в драку, надо освободиться…

Ненавижу.

Когда мне исполнилось семнадцать лет, я сбежал из интерната. Но продолжал ходить в школу, потому что, черт, мы вышли в четверть финала. Я не мог их бросить. Мне нужен был этот кубок. Иногда я слышал у себя за спиной презрительное хмыканье отличников. Но никогда не останавливался на достигнутом – ни в учебе, ни в спорте. Я поставил себе цель закончить последний класс. К этому времени уже никто не звал меня Уиллом. Я стал Итаном. Никто не спрашивал почему, даже учителя. Выглядело так, как будто они все знают.

Может, они и знали.

Я жил тогда у своего друга Дэниэла. Спал прямо на полу в его спальне. Постоянно повторял благодарности его маме, а она всегда отвечала, что все это пустяки. При этом она страшно краснела, как будто знала, что я от нее без ума, и чувствовала, что отказывает мне в ответном чувстве.