За этот эпизод мне немного стыдно, но исправить я ничего не могу. Нет, я сожалею, но, черт, тогда я зашел слишком далеко.

Зато ты ее нашел, ведь так? А это и было твоей целью.

Не обращая внимания на этот голос в голове, я иду по дорожке прямо к входной двери. В одной руке у меня бутылка вина, а в другой – букет цветов в осенних тонах. Поднимаюсь три ступеньки на ее крыльце и стучу в дверь донышком бутылки.

Через секунду ее гибкий силуэт уже появляется в дверном проеме. По лицу видно, что она ждала. Распущенные волосы мягкими золотыми волнами падают ей на плечи. На губах едва заметный блеск, на щеках румянец. На ней черный бесформенный свитер и облегающие джинсы, в которых ноги выглядят очень длинными.

Бесконечными.

– Привет, – говорит она и, видя, сколько всего у меня в руках, добавляет: – Я же сказала, что ничего приносить не надо.

– Мне захотелось. – Я протягиваю ей цветы. – Это тебе.

Она берет у меня цветы, и, встретившись с ней взглядом, я вижу, как горят ее глаза. Все лицо прямо светится. Я порадовал ее букетом цветов. Такой простой подарок сделал ее счастливой. Надо будет сделать это хорошей традицией, чтобы всегда видеть у нее на лице такую улыбку.

– Спасибо, – шепчет она. Окунает голову в букет цветов и глубоко вдыхает их аромат. На какую-то долю секунды Кэти закрывает глаза, приоткрывает губы… И в этот момент она так прекрасна, что лучше и быть не может.

Хотя, наверное, может, я хочу это увидеть. Например когда раздену ее, и она, обнаженная, будет лежать подо мной… Или сразу после того, как я доведу ее до оргазма. Позволит ли она мне это сделать? Могу ли я зайти с ней настолько далеко или она выстроит между нами стену?

Я просто обязан это выяснить.

– Заходи, – говорит она, отступая назад и немного в сторону. Открывает шире дверь, чтобы меня впустить. – Ты и вино принес.

– Надеюсь, оно подойдет к тому, что ты готовишь на ужин. – Я совсем не разбираюсь в вине. Я не из тех, кто его пьет. Я пью пиво. Иногда водку. Хотя обычно вовсе не употребляю алкоголь. Слишком уж это похоже на моего отца, грязного пьяницу. Он стал пить, потом – употреблять наркотики. Затем – приводить в свою спальню женщин, а позже – тащить туда и меня…

Да. Усилием воли я изгоняю его из своих мыслей хотя бы на сегодняшний вечер.

Кэти сначала смотрит на меня так, как будто вовсе не понимает, о чем я. А потом смеется мягко и мелодично.

– Я не эксперт по части вина, – говорит она и запирает за мной дверь. Теперь мы в ловушке.

В лучшей на свете ловушке.

– Я тоже, – признаюсь я.

Она перестает смеяться и смотрит на меня с откровенным упоением. По сравнению с прошлым разом у Кэти куда-то пропали ее обычная неуверенность и стеснительность. Сегодня она доверчивее и беззаботнее. Как будто темная тень больше не нависает над ней. Как будто она сбросила с себя все тревоги. И этого происшествия в кино просто не было.

– Ну, надеюсь, что вино подойдет к курице. Потому что на ужин – она. – И Кэти проходит на кухню.

– Уверен, что да. Я специально выбирал столовое вино. Мне хочется рассмотреть ее дом. Хоть на мгновенье представить жизнь Кэти среди всего этого. Но я слишком заворожен движением ее бедер и легким цветочным ароматом, исходящим от нее, который чувствуется, несмотря на то, что из кухни тянет пряным запахом вкусной еды.

Запах Кэти я мог бы вдыхать вечно.

– Я приготовила курицу в соусе Марсала, – объявляет она. Потом заходит за маленький кухонный островок и кладет на стол букет. – Еще салат и чесночный хлеб.

За всю свою жизнь я никогда не ел курицу в соусе Марсала. Я вырос на лапше быстрого приготовления и фастфуде. Отец был не из тех, кто считал, что нужно питаться здоровой пищей. И я абсолютно уверен, что мы никогда не ели ничего, что называлось и выглядело бы так шикарно.

– Звучит неплохо, – говорю я и становлюсь с другой стороны кухонного островка. Ей все же приятнее, когда нас что-нибудь разделяет. Я не против. Все, что угодно, лишь бы она уверенно себя чувствовала. Я на ее территории, так что не буду наседать. Сегодня она заказывает музыку. Я доверил ей право командовать, хотя Кэти, наверное, не понимает этого.

– И пахнет тоже неплохо, – продолжаю я.

– Надеюсь, на вкус тоже ничего. Я первый раз готовлю по этому рецепту. – Она краснеет и, опустив глаза, гладит кончиками пальцев бархатный бордовый лепесток. – Нужно найти для них вазу.

Поворачивается ко мне спиной, открывает шкафчик и отступает, стараясь заглянуть на самую верхнюю полку. Взглянув поверх ее головы, я замечаю на полке одинокую вазу, которую ей, по всей видимости, никак не достать.

– Давай я тебе помогу, – вскакиваю я с места. Но она возражает, говорит, что сможет сама, хотя мы оба знаем, что не получится. Тогда я становлюсь позади нее, так близко, что приходится к ней прижаться. Одной рукой снимаю вазу с полки и вручаю ей. По-прежнему стоя у нее за спиной, я держу перед ней согнутую руку. Когда она принимает у меня вазу, наши пальцы соприкасаются, и по ним проходит что-то вроде электрического разряда.

– Спасибо, – говорит она, почти не дыша. И остается стоять на месте, будто боится шелохнуться. Я протягиваю руку к ее щеке, играю с прядкой выбившихся волос. Потом медленно заправляю ее за ухо, легко-легко провожу по его нежной округлости, касаюсь жемчужной сережки и опускаю руку.

– Ты так прелестна сегодня, Кэти, – говорю я ей очень тихо. А мысли мои совершенно разлетелись. Я весь в напряжении. Не пробыл здесь и пяти минут, а все, о чем могу думать, это как далеко она позволит мне зайти.

Все потому, что я хочу ее трогать. Целовать ее.

Хочу безумно.

Кэти

Тогда


– Ну вот, – сказал он, когда мы остановились напротив низкого невзрачного здания, построенного, видимо, в 60–70-х годах. Здание выглядело неприятно. Низкая пологая крыша, кирпичные стены, выкрашенные в бледно-зеленый. Почему-то я сразу подумала, что так, должно быть, выглядит тюрьма. – Вот мы и на месте.

Оказывается, в своих мыслях я не так уже сильно ошиблась.

– Это что, полицейский участок? – Я по-детски протерла воспаленные глаза грязным кулачком.

Я страшно устала. Мозг совсем отключался. Я не могла ни на чем сосредоточиться. Хотелось пить. И прилечь, чтобы хоть на секунду закрыть глаза. И еще к маме и папе. И домой.

– Да. Так что иди. – Он толкнул меня в плечо довольно грубо. Я отступила и повернулась к нему лицом. – Чего ты ждешь? Иди, давай.

– Что значит «иди давай»? Ты что, не зайдешь туда со мной? – спросила я подозрительно.

Он покачал головой, и ему на глаза упала черная, вороная челка. А губы стали тонкими, как нитка. Но кольцо на губе все равно было заметно. Он то и дело быстро облизывал его языком. Закрыв глаза и затаив дыхание, я ждала, что он скажет. Кажется, прошла целая вечность. И когда наконец он выпалил, сбивчиво и прерывисто, я уже знала, что не хочу этого слышать.

– Я… я не могу, Кэти.

В его темных, воистину бездонных глазах было столько боли.

– Если я войду с тобой туда, вся моя жизнь изменится.

– И почему это плохо? – Я не могла понять, почему он не хочет ничего изменить. Что хорошего в том, чтобы жить с таким отвратительным отцом? Что он делал Уиллу? Издевался над ним? Заставлял его…

– Я не знаю, но мне очень страшно, – ответил он резко. – Я лучше сбегу от отца и не буду иметь к этому всему отношения, понимаешь?

– Нет, не понимаю, – разозлилась я. Из-за того, что он не хотел зайти со мной в полицейский участок. Из-за того, что он толкнул меня, как будто бы я ему неважна. Я не понимала его. Он весь состоял из противоречий. Запутавшийся, испуганный одинокий мальчик, который решил, что лучше остаться с отцом-чудовищем, чем попросить о помощи. – Ты должен зайти со мной.

Он ринулся ко мне, схватил за плечи и немного тряхнул меня. Это было не больно и не страшно. Потому что я видела в его глазах страх и чувствовала, как дрожат на моих плечах его руки.

– Твоя жизнь прекрасна. Ты это понимаешь? У тебя папа, мама и сестра, семья, которая тебя любит, друзья, которым ты нравишься, учителя, которым не все равно. Ты не знаешь, каково это – голодать, потому что папа спустил все деньги на выпивку и наркотики. Над тобой никогда не смеялись из-за того, что у тебя одежда не по размеру и дырки в ботинках. Не знаешь, каково это, когда папа затаскивает тебя в спальню и заставляет смотреть на то, как он…

Он вдруг замолчал и только дышал прерывисто. От этих последних слов я посмотрела на него с ужасом. Моя жизнь изменилась. Я это точно знала. Но он был прав; я и понятия не имела, каково ему.

Я имела дело с его отцом всего пару дней, а Уилл прожил с ним рядом всю жизнь.

– Все будет хорошо, – сказала я и дотронулась до его руки. Он вздрогнул. Ослабил хватку. Потом наконец опустил свои руки с моих плеч. От этого я вдруг почувствовала странный холод. – Ты много выстрадал. Они помогут тебе.

– Нет, не помогут, – сказал он с горечью в голосе. – Наверняка решат, что я как-то с этим связан.

– Но ты всего лишь ребенок, – заметила я. Ребенок, как и я. Хотя на самом деле это было не так. Его жизнь не имела ничего общего с моей. Он столько видел и столько сделал такого, что назад не вернешь. – Они позаботятся о тебе.

– Я попаду в систему воспитательных учреждений, и они обо мне забудут. Или обвинят меня в изнасиловании и бросят в тюрьму.

Тут я к нему бросилась, схватила его за руки и заглянула в глаза.

– Я им этого не позволю. Я все расскажу. Они мне поверят. Пожалуйста, Уилл, зайдем внутрь вместе.

Он смотрел на меня с сомнением. У меня получилось. Я уже понимала это, поэтому потянула его за руку, и вместе мы стали подходить к зданию полиции. Я вела его прямо к двойным стеклянным дверям. Прямо за ними сидят мужчины и женщины, которые быстро помогут связаться с родителями. Я торопилась.

Уилл вырвал свою руку и покачал головой: