Даже через год после того, как все произошло, я по-прежнему слышал ее голос в своих снах. Но саму ее не видел. И от этого очень скучал. Хотя мне, конечно, не хотелось оживлять в памяти то, как она выглядела, вовремя нашей встречи. Кровоподтеки на шее, ссадины и синяки на лице. Тем более я знал, кто и как причинил ей эти увечья.

Слишком часто я видел его во сне. А Кэти? Не так часто, как мне бы этого хотелось.

Лишь в самую темную пору ночи я слышал ее мелодичный голос. Она звала меня по имени, будто давно меня ищет и уже сбилась с ног. Будто только я мог спасти ее. Во сне я чувствовал эту тяжесть. Чувствовал давление прошлого, лежащего, словно камень, на плечах, который я не могу сдвинуть, как ни стараюсь.

Раз за разом я слышал, как она зовет меня. Чем дальше я уходил, тем тревожнее. В снах о ней всегда было темно. Я искал ее, но почти ничего не видел, и оттого, что я никак не мог найти ее, мне становилось страшно. Всегда один и тот же сон.

Но больше всего во сне я боялся, что меня убьет отец. Якобы он поставил меня охранять маленьких сучек, предупредив, что они коварны, и в любой момент могут удрать от него. Никогда в жизни он не говорил мне этих слов. Во сне мне казалось, что я виновен даже больше, чем мне вменяли.

Я просыпался весь мокрый, глотая воздух ртом, в безуспешных попытках унять стук у себя под ребрами. Все эти сны сплетались и кишели в моей голове. Это очень обламывало. Каждый раз, когда мне казалось, что я все держу под контролем, что моя жизнь относительно стабильна и спокойна, отец возвращался ко мне в кошмарах.

И Кэти возвращалась.

Я никогда не винил ее в том, что со мной случилось, когда оказался заброшенным в эту дурацкую систему воспитательных учреждений. Но кого я обманываю? В этом была виновата она. Если бы Кэти отпустила меня, когда я привел ее в полицейский участок, я не оказался бы там. Мне было очень плохо в этом чертовом детском доме. Здесь было полно откровенных психов, помешанных на поджогах и воровстве. И придурков, которые только о том и думали, чтобы трахнуть первую попавшуюся согласную девчонку.

Я старался не тратить времени зря, не запускать учебу, так чтобы можно было продолжать заниматься спортом. Спорт хорошо прочищал мне голову. Только так я чувствовал себя кем-то другим, совсем на меня не похожим.

Потому что я ненавидел себя в то время.

Хотя и понимал, что могло быть намного хуже. Я мог бы по-прежнему жить с отцом. Влачить унылое существование вместе с ним. Мог бы до сих пор притворяться, что все хорошо, зная, что все далеко не так.

Как ни посмотри на мою жизнь, она полное дерьмо. Иногда я даже сомневался, стоит ли мне вообще жить. В конце концов разве это жизнь?

Но потом я вспоминал Кэти и то, что с ней произошло. Что сделал с ней мой отец. Какой ужасной, должно быть, стала ее жизнь, когда она наконец выздоровела. Обретет ли она покой? Будет ли с ней все в порядке? Сможет ли она когда-нибудь снова чувствовать себя цельной, живой, нормальной?

Когда я сравнивал себя с Кэти, то понимал, что мне не на что жаловаться.

Скоро должен был начаться суд. После всех приостановок, отложенных слушаний, опротестованных составов суда присяжных (подумать только, его адвокат утверждал, что они предвзяты, хотел сменить место рассмотрения дела, чтобы оно слушалось в другом округе, но ему отказали), после всего этого суд наконец должен был состояться. Я выступал свидетелем. Кэти тоже, как я понимал.

Получалось так, что она – единственная выжившая среди жертв моего отца. По крайней мере, о других ничего неизвестно. Никто больше не объявился, а расследованием были обнаружены еще три жертвы. Он убил трех девочек младше двенадцати лет.

О боже!

Понурившись, я достал из пачки, лежавшей на траве у моих ног, последнюю сигарету и зажал между зубов. Поднес зажигалку к кончику, прикурил и медленно, с упоением затянулся. Никотин попал в кровь, и на секунду я почувствовал полное умиротворение.

Гадкая привычка, но уровень стресса в последнее время зашкаливал. К тому же я не курил во время занятий спортом. Но по выходным и на вечеринках тайком выкуривал пару штук. От этой привычки я не мог отказаться, хотя прекрасно понимал, что она меня убивает.

Мне было наплевать на все. В особенности на самого себя.

Кэтрин

Сейчас


Как только он уходит, я возвращаюсь к своим обычным ритуалам: закрываю входной замок и замок на двери, ведущей на задний двор; убираю то, что осталось на кухне, хотя там почти все чисто; выключаю везде свет. Иду в спальню, чищу зубы в примыкающей к ней ванной комнате. Но последний ритуал я сегодня меняю.

Раздеваюсь догола, аккуратно складывая одежду на полу стопкой, и остаюсь в одних только хлопковых трусиках. В спальне уже темно, я забираюсь на кровать и ложусь посередине поверх пледа. Все тело еще трепещет от наших поцелуев, оттого, как он трогал меня, от взглядов и оттого, как его язык сплетался с моим.

В моей крови все еще плещется адреналин. Я закрываю глаза и вспоминаю его губы, руки, как он произносит мое имя, его приглушенный стон, когда мы целуемся. Я хотела бы целоваться с ним дальше, но в то же время мне было страшно. Я боялась той силы, которая возникала между нами с каждым соприкосновением губ. Это все вело нас к чему-то большему. Он трогал меня так, как никто прежде не трогал. И я знаю, чего он хотел.

Он хотел меня. Хотел со мной секса. И я тоже. Хотела и боялась.

Настолько боялась, что с облегчением вздохнула, услышав, что ему пора идти. Обрадовалась и тут же пожалела. Я хотела, чтобы он остался.

И хотела, чтобы он ушел. Совсем запуталась в своих чувствах.

Я глубоко дышу и кладу руки себе на живот. Чувствую, как кожа дрожит у меня под пальцами. Пламя, которое бушевало там, когда меня касались руки Итана, уже утихло. Но оно по-прежнему тлеет где-то внутри. Я провожу руками по животу, по ребрам и останавливаюсь под грудью. Вспоминаю, как он гладил меня, так легко, как будто дразнил, намекая на большее. Я бережно обхватываю ладонью каждую грудь, ощущаю их вес, чувствую, как набухают соски. Трогаю их, обвожу пальцами набухшие точки, от этого у меня перехватывает дыхание. Меня пронизывает сладкое чувство, оседает где-то между ног.

Никогда раньше я так себя не трогала. Мое тело совершенно деревянное в сексуальном смысле. Я совсем неопытна. Но теперь собираюсь узнать себя, почувствовать, научиться. Хочу, чтобы Итан мне показал. Хочу, чтобы он меня трогал.

Научил.

Я снова скольжу руками по животу и невольно вздыхаю. Кончиками пальцев провожу по тонкой нежной коже, которую почти никогда не трогала раньше. Веду руку вниз, пока под ней не оказывается мягкая резинка трусиков. Медлю, сердце стучит, раздвигаю ноги. Пальцы проскальзывают под трусики, и я тут же запрокидываю голову.

По крайней мере, если не с Итаном, то хотя бы сама с собой я могу быть смелой.

Раздвинув ноги, я сгибаю колени и упираюсь ступнями в кровать. Затем, все еще сомневаясь, запускаю руку глубже и натыкаюсь на лобковые волосы. Я провожу пальцами дальше, провожу ими вдоль своей щелки и, соскользнув внутрь нее, чувствую там густую горячую влагу. Я дышу сквозь зубы, зажмурив глаза, и приподнимаю бедра, чтобы рука проникала глубже.

Это… прекрасно. Могу только представить, как прекрасно было бы, если бы Итан трогал меня между ног. Одна только мысль о нем вызывает где-то внутри пульсацию, и теперь я абсолютно уверена, что это возбуждение, вызванное им.

Я позволяю пальцам продолжить себя исследовать. Внезапно дотрагиваюсь до определенной точки, и от нового ощущения перехватывает дыхание. Я веду пальцем по этой точке, и тут же возникает приятное покалывание, так что я даже урчу от удовольствия. Трогать эту точку – невероятное наслаждение.

Кода я представляю, что это его рука там, у меня между ног, что наши рты соединились и тела прижаты друг к другу, покалывание становится сильнее. Раньше мне никогда не хотелось ничего подобного. Никогда не хотелось, чтобы мужчина трогал меня, изучал мое тело, целовал мои губы, будоражил мне душу.

Я обвожу пальцем пульсирующую точку и замираю от нарастающего удовольствия. Это настолько новое ощущение для меня. Так жаль, что раньше я никогда этого не чувствовала. И я тут же клянусь себе, что больше не буду сдерживаться, буду хотеть всего этого, хотеть продолжения. Но не сама с собой.

Хочу чувствовать это с Итаном.

Когда я наконец поворачиваюсь щекой к подушке, на губах играет улыбка. В мыслях моих Итан, в трусиках рука, а на губах все еще осталось ощущение его губ. Я никогда не чувствовала себя настолько… живой.

Итан

Сейчас


Меня зовут Кэтрин Уэттс.


Я смотрю на сообщение, полученное от Кэти сегодня утром, когда я еще спал. Эта девушка встает рано. Намного раньше меня. Я протираю глаза, всматриваюсь в текст и тут же замечаю еще одно сообщение.


Ты слышал обо мне? Звучит самонадеянно, но я должна это спросить.


Я откидываюсь на подушку. Не знаю, как с этим быть дальше. Я все еще сплю, но даже в полусне прекрасно помню ее тело в своих руках вчера вечером, помню, каким оно было податливым. Если признаться сейчас, это может разрушить наши хрупкие отношения. Не хочу рисковать.


Ты знаменита?


Я – придурок. Бросаю телефон и закрываю лицо руками, как будто могу заслониться от этого гадкого чувства, что я окончательно заврался. Чем дальше, тем глубже яма, которую я копаю сам себе. И я зарылся в нее уже настолько глубоко, что живым уже не выбраться.

Может быть, я уже на самом дне.

Но, черт, если сейчас признаюсь, она жутко разозлиться, что я ей лгал. Обманул ее. И продолжаю обманывать. Она сочтет это совершенным предательством. И я не виню ее. Все начиналось так, будто я просто хочу убедиться, что с ней все в порядке. Но переросло в нечто большее. На такое я даже не рассчитывал. Конечно, было бы плохо, если бы все сложилось иначе. Между нами есть связь, этого нельзя отрицать. Она возникла много лет назад. Но теперь я могу узнать ее лучше, могу ее трогать, целовать, прижимать к себе. Да я просто счастливый ублюдок.