- Зачем? – мрачно сказал Артур. – Давайте сразу отвезем к Неве и притопим.

- Пробки. Ты же видел, пока ехали, - меланхолично заметил Иван. – Можем на концерт не успеть.

- Дотащим? – скривился Сергей. – На ручках. Я вот готов.

- Тогда сами. Охранников не привлекать, - поморщился Томбасов. – Хотя, Нева, по-моему, замерзла.

- Очень жаль.

- Слушайте, ну, надо же что-то делать! Может, докторов? Промоют, откапают.

Олесину гуманность никто не оценил.

- Не надо, - отрицательно покачали головой остальные. – Встанет и отработает.

Олеся и Томбасов переглянулись удивленно. Потом посмотрели на Левино тело – оно как раз всхрапнуло – внимательно. Лева поводов для подобного оптимизма не подавал. Он снова пытался свернуться клубочком. И практически упал с диванчика.

- Вы уверены? – Олеся недоверчиво посмотрела на остальных троих.

- Главное, надо сказать нужные слова с правильной интонацией.

- Какие?

- Пой, урррод!

Получилось дружно. Действительно, с какой-то незнакомой интонацией. И – самое странное – Лева раскрыл глаза и спросил, совершенно осознанно:

- Что работаем?

…

А на концерт Ирина пошла.

Зачем? Мало ей вчерашнего шока было, когда Лев заговорил о сыне. Да еще так, словно она что-то была певцу должна. Она не сдержалась и высказалась. Много чего. И правильного. И лишнего. И справедливого. И не очень. Умом понимала, что не совсем права, и Лева, точно так же, как и она ему, ничего не должен.

В конце концов, он ничего не знал.

А она понесла на него, как сварливая жена с многолетним опытом совместной жизни. Но идея о том, что он заявится в их с Сашкой жизнь – вот просто потому что его перемкнуло с какой-то радости, показалась ей настолько возмутительной, ненужной, что… просто взбесило это все.

Ну, поёшь ты. Богат, знаменит, живешь в другой реальности. С чего бы там и не остаться? «Общаться» его потянуло. В промежутках между концертами, гастролями, любовницами. И вообще – у него некая Олеся есть. Вон, какие фотографии замечательные. И смотрят они друг на друга настолько нежно, настолько понимающе, что…

Красота же просто!

Так. Это совершенно не ее дело. Сложится – и дай Бог. Пусть будет счастлив. А вот слушать его пение, как и всего остального квартета – это же редкое удовольствие. Тем более, что поют они в правильном составе. Так отчего же себя радости лишать? Тем более, что она же не собирается дарить цветы, просить автограф и заниматься какой-нибудь подобной чушью. Как же. Она хочет прекрасной музыки. Только музыка. Ведь без музыки нельзя.

Перед концертом объявили, что по техническим причинам концерт будет в одно отделение, в два с половиной часа. Сначала кольнуло в груди – не случилось ли чего. Потом как-то странно заметались парни, вытаскивая стойки под микрофоны.

Свет медленно гас. Мгновение темноты – и прожекторы высветили четыре фигуры.

- Дорога без конца. Она когда-то выбрала тебя.

Твои шаги, твою печаль и песню. Только вот идти по ней

С каждым шагом все больней,

С каждой ночью все светлее, с каждой песней все смертельней,

С каждым шагом все трудней.

Честно говоря, Ирина опасалась. Что она услышит голоса, а сказка ее не позовет с собой. Сейчас же она поняла, что ошибалась. Стоило только поплыть первым звукам: сначала оркестра, а потом и сильным, звучным голосам, рассказывающим о любви, о разлуке и о жизни так, что хотелось верить и плакать. Она закрыла глаза, чтобы певцы на сцене ее не отвлекали – и разрешила себе погрузиться в чудо.

Они чуть изменились. Ирина вспомнила, как прочитала как-то, когда писала книгу, один из комментариев. Какая-то дама, послушав что-то из романсов, грустно заметила: «Да, мальчики, мало вы любили. Что это такое, толком не знаете». Теперь же они знали. Да. Точно. И еще… похоже, все четверо подустали играть в вечных зажигающих мальчиков. И превратились в крышесносных мужчин.

Сергей. Чуть печальный, погруженный в пение, как будто оборвись оно – и он не сможет дышать.

Иван. Убравший волосы с лица, словно увидевший весь мир. Он сегодня дирижировал. Как крылья его руки выпевали каждую мелодию вместе с квартетом.

Артур. Необычайно сосредоточенный. Необычайно серьезный.

И Лев. Прекрасный. Расслабленный. Погруженный в музыку настолько, что казалось – его здесь и нет вовсе. Осталась только музыка.

И поняла вдруг, с чего на самом деле она вчера сорвалась. Поняла – и вздрогнула. Ей хотелось, до дрожи, до покалывания кончиков пальцев, подойти и обнять его. Не разговаривать, не делить, не выяснять. А тем более, не ругаться. Подойти. Прижаться. С пониманием, что ты имеешь на это право. Даже не так. Что это для него так же желанно, как и для тебя. Что ты подходишь, а зеленые глаза вдруг загораются радостью. И ты видишь в них любовь, купаешься в этой любви. И у тебя в голове просто нет сомнений, что это так.

Какая восхитительная, прекрасная, несусветная чушь! И надо же – она лезет в голову ей. Как будто она не изучила жизнь этого музыканта вдоль и поперек, когда работала над книгой.

Жесты, отточенные, совершенные, в котором чудился оттенок самолюбования, по временам ядовитые интонации во время прямых эфиров, метания на репетициях, вот даже ей убить хотелось. Нехорошая история с Сергеем, странно, что бас вообще вернулся. Многочисленные любовные похождения, гадкое совсем расставание с последней любовницей. И – в противовес всему этому редкий талант. И изумительной красоты голос… Летящий, легкий. Волшебный.

На сцене тем временем произошла какая-то заминка: Лев направился к роялю. Ей показалось – или он покачнулся? Рядом тут же оказался бас, подставил плечо и к роялю они пошли вместе. Какие-то выразительные взгляды теноров – зал переживал эту пантомиму с восторгом, словное им открылось что-то неведомое, тайное, скрытое, но такое притягательное. Понятно, что все срежессировано – смотрится просто завораживающе. Все их безмолвные разговоры, перевзгляды – производить просто крышесносное впечатление.

Сергей кивает, отходит к микрофонам, что установлены на стойках чуть поодаль.

Лев касается клавиш:

- Такого снегопада, такого снегопада давно не знали здешние места…

Ирина понимает, что остальные трое работают на бэк-вокале. Даже нет. На подголосках, нежно-нежно, по краешку оттеняя пение Льва.

У нее сердце зашлось, словно прекрасный баритон звучал только для  нее, словно никого не было вокруг и он – как только отзвучит последний аккорд – поднимется из-за рояля. И сделает тот самый, нужный, правильный шаг к ней навстречу.

- Заметает зима, заметает. Все, что было до тебя…

…


- Да я больше всего переживал, когда он за цветами наклонялся, - басил Сергей. – Думаю: сейчас как рухнет под ноги восхищенным зрителям. Вот это будет просто триумф.

- Ну да. Пока стоял – еще как-то. Держался. А вот любые проходы туда-сюда. Я вот, честно говоря, нервничал, - голос Артура звучал устало.

- Ну, ты нервничал. А я ловил.

- А как он к роялю попер!

- Мы ж его предупреждали – сольники убираем. Не до них. Просто стоим около микрофонов. Ванька дирижирует.  И поем. Без изысков.

- Ага. ЩАЗ.

- Я никогда не думала, что в таком состоянии можно мало того, что петь. Так еще и на рояле играть, - вздохнула Олеся. – И вообще вы, парни, прекрасные лжецы. Как послушаешь интервью: «Мы не пьем. Мы за голос». За голос они. Ага.

- Ну, по молодости бывало всякое, - в голосе Сергей появилась задумчивость. И даже какая-то легкая мечтательность.

- Да и когда с семи лет по гастролям, тоже многое чего видишь, слышишь. И в разном состоянии разобранности выходить работать приходилось. И, кстати, не обязательно что-то связано с алкоголем.

- А слова волшебные чьи?

- Руководителя хора, понятное дело. Хоровое пение у нас было поставлено…

- «Пойте, урроды» – это же классика. Сначала спеть. Сдохнуть потом.

- Любого поднимало. Проверено.

Лева слушал голоса, доносившиеся до него как из-под слоя ваты, чувствовал себя как-то странно. Не собой. И – самое странное и жутковатое – совершенно не помнил вчерашнего дня. И вообще – что обсуждали эти трое? Почему не слышно голоса Ивана? И самое главное – что с концертом?

Концерт!

Его аж в жар бросило. В висках заломило, он огляделся. Его номер в питерском отеле, только вон система стоит, бутылки, капельница прикручена, незнакомая женщина в больничной одежде дремлет в кресле. А голоса доносятся из соседней комнаты.

Что с ним?

Он вскочил, голова закружилась, внутри черепной коробки отчаянно  задолбило. Лев ухватился за спинку кровати, чтобы не рухнуть.

- Не надо резких движений, - негромко, привычно проговорила женщина. – Тихонько. Спокойно.

- Что?..

Лева обвел взглядом все великолепие номера, обнаружил брошенный на пол смокинг, брюки, измятую рубашку – ну, просто выкинутый белый флаг поражения. Кто так обошелся в его концертной одеждой! Понял, в каком виде стоит перед женщиной.

Да твою ж!

Даже голова перестала болеть.

Женщина рассмеялась и поднялась:

- Если вы в душ, то не надо дверь закрывать. На всякий случай. А то у вас всю ночь давление скакало. Сначала рухнуло, потом поднялось. А потом спазм – вы вообще задыхаться начали. Так что…

Лева схватил чемодан и покатил его в сторону ванной. Уже прикрывая дверь, услышал ироничное:

- Пациент скорее жив.

И какое-то обидный и очень многообещающий смех.

Так. Что с ним вчера было?

Ирина. Ее слова. Жестокие. Как вонзающийся нож. В чем-то справедливые. В чем-то – нет. Но от них как-то сразу стало больно дышать.

А потом? Провал.

Вода рухнула на голову. Стало чуть легче. Но вопросы-вопросы-вопросы. И главный. Концерт. Он его отработал?