— А без… — я вздохнула и прижала к себе ближе вырывающегося ребенка, которому показалось скучно просто так сидеть на коленях мамы.

Но врач протянула игрушечные часы Леше, чтобы отвлечь, и покачала головой.

— Моя рекомендация такова: чем быстрее вы пройдете операцию, тем лучше для вас. Такие операции мы проводим обычно с года до двух с половиной лет, потому что именно в этом возрасте в 90 процентах случаев достигается положительный эффект. Малыши растут очень быстро, у них увеличивается вес, они становятся активнее. Вы сразу увидите результат: исчезнет слабость, затрудненность дыхания, частая утомляемость. Придут в норму гемодинамические, симптоматические показатели, установится постоянное артериальное давление. Поймите: ребенок сейчас крепкий, он очень легко перенесет вмешательство. И очень быстро – оглянуться не успеете! – как забудет этот период.

Я прижала Лешку сильнее к груди и поцеловала его в темечко.

— Хорошо, что вы попали к нам, — даже сквозь марлевую повязку я чувствовала, как сердобольно улыбается врач. — В районной поликлинике вас бы тоже направили на операцию, но явно позже.

— Да, мы никак не могли сдать все анализы…

— Такое бывает, — она покачала головой. — В этом нет ничего страшного. Но я считаю, да и все специалисты со мной согласятся, что лучше сделать операцию на сердце раньше, чем позже. — Подумайте об этом.

Я понимала, что думать и раздумывать, тянуть время было бы бессмысленно и зря. Уже не один час специалист клиники Грецких объясняла мне необходимость в проведении операции, получив результаты всех анализов и УЗИ.

— Вы можете сделать ее у нас в клинике, для этого есть все возможности, а можете – в своем городе. Направления, всех данных в этой папке будет достаточно. Только имейте в виду, что результаты анализов действительны в течении четырнадцати дней.

— Спасибо, — я тихо поблагодарила за консультацию врача, подхватила цветную папку внушительного размера – карточку Алексея, которую ему тут завели, и, взяв ребенка за ручку, осторожно вышла из кабинета.

Казалось, что ноги подкашиваются и зрение стало намного хуже – все от слез страха, которые предательски подобрались ближе. На скамейке возле кабинета я опустила голову и спрятала лицо в ладонях.

Быть родителем – это самая ответственная и самая прекрасная миссия на земле, это я знала точно. Нет тяжелее ноши – быть матерью, потому что каждый день приходится принимать решения не только за себя, но и за другую жизнь, вверенную вселенной. Забыв о себе, своем благополучии, целях и стремлениях, в первый год жизни ребенка я полностью растворилась в нем. Нет, я нисколько не жалела об этом, потому что понимала – мой Лешик будет маленьким совсем недолгое время, и мне нужно наслаждаться этим прекрасным периодом, пока я еще могу прижимать к себе его теплое, податливое тело, слышать стук его маленького воробьиного сердечка, потому что он рос действительно очень быстро.

Изменения касались нашей с ним жизни так стремительно, что я хватала ускользающее детство всеми силами, стараясь удержать его запах в руках. Вот только он был младенцем, который даже голову не мог самостоятельно поднять, а вот уже сидит и смотрит, как я корчу ему рожи и показываю язык.

Вот он задумчиво глядит на бескрайнее синее небо, и очень быстро устает от того, какой огромный мир простирается перед ним, и вот уже он бежит своими маленькими ножками за голубями, от чего они пугаются и разлетаются в разные стороны, хотя этот вояка сам размером не больше средней собачки.

Это очень тяжело – принимать решения каждый день, каждую секунду за другого человека, который сам еще не готов к этому. От моего решения зависит его жизнь и здоровье, его будущее и настоящее.

Если я хотя бы раз ошибусь, то это сразу отразится на всем – на нем, на мне, на всем нашем мире.

Будто почувствовав слезливое настроение, Лешка подошел ближе и обнял мои колени своими маленькими ручонками. Я потрепала его по голове, по тоненьким волоскам, которые больше походили на пух.

— Ничего, Алешенька, прорвемся, — сказала я ему, улыбаясь сквозь слезы. — Не в первый раз.

Я поднялась со скамьи, упаковала документы в сумку, застегнула пальто, поправила шапочку на малыше. Возле клиники нас ждала машина с водителем Алексея, так что нужно было поторопиться – не хотелось заставлять ждать мужчину.

И только я сделала несколько шагов вперед, как тут же буквально из-за угла выпрыгнула Екатерина.

— О, Таисия! — Приятно видеть, что вы уже уходите.

Она гадко улыбнулась, и мне захотелось крикнуть на нее, закричать так, чтобы на ее холеном лице с идеальным мейк-апом появились настоящие эмоции, а не те, что она транслировала мне.

— До свидания, — вежливо, насколько это было возможно, сказала и обогнула ее по дуге, чтобы лишний раз не коснуться взглядом, не задеть рукой. Мне казалось, что таким образом я могу испачкаться, заразиться ее отстранённостью и безликостью.

— А я говорю вам: прощайте! — я обернулась через плечо и увидела, как она, прижав локоть к бедру, машет мне своими холеными тонкими пальчиками. Все в ее фигуре, взгляде, жестах, говорило о высокомерной радости. Она словно лучилась превосходством.

Я развернулась на каблуках и поспешила к выходу. Мне здесь было больше нечего делать. Нужно было думать совершенно о другом – о ребенке, о жизни и о том, как и когда делать операцию, от которой, получается нельзя было избавиться.

Как быть? Всю дорогу до дома я крутила и обсасывала эту мысль с разных сторон, но не могла прийти к правильному знаменателю.


Но, как только я перешагнула порог дома Алексея, поняла, что что-то не так.

Видно, что после офиса он заезжал домой – на стуле у входа осталась небольшая сумка, какие-то вещи поменяли местоположение.


Повернулась и увидела большой раскрытый конверт на классическом белом комоде у зеркала. Я бы прошла мимо – негоже читать чужие письма, но это письмо я должна был увидеть и прочесть лично, потому что поняла, сразу поняла, что это!

Это были результаты на текст ДНК из его клиники, которые мы сделали буквально в первый час приезда в этот дом.

«Совпадение 3-5%» - было написано в самом верху, а ниже – цифры, какие-то расшифровки и прочее, прочее.

Я охнула и прижала бумагу к груди.

Не может быть.

3-5%???

И, судя по всему, Алексей уже ознакомился с этим документом. Ознакомился и ничего мне не сказал. Возможно, они с Катериной обсудили этот вопрос – не случайно она была так решительно настроена и даже не скрывала своего ко мне отношения. Была уверенна, что больше в этом доме я не задержусь.

И его слова вчера.

Он говорил серьезно.

Он был настроен серьезно.

Серьезно?!

Но…

Что ж…видимо, так тому и быть.

Глава 38

Перелет в этот раз оказался довольно тяжелым – потому что с Алешкой мне приходилось управляться самой. Он капризничал, быстро уставал от этого, замирал, засыпая, ненадолго, а потом снова приходил в себя.

Теперь-то я понимала причины его такого поведения – все дело в проблемах с сердцем. В очередной раз меня окатила ненависть самой к себе и мысль о том, что я – плохая мать, раз не разобралась, не поняла, в чем дело.

Пусть врач и сказала, что найти причину можно было как раз в то время, когда я оказалась на пороге клиники, - то есть все произошло в самый подходящий момент, - мне же казалось, что нужно и можно было сделать это пораньше.

Видимо, это чувство станет моим проклятием на долгие, долгие годы…

Перехватив ребенка под попу, ухватила его поудобнее, взяла сумку другой рукой. Теперь осталось дело за малым – добраться до родного дома, выгрузить вещи и думать, как жить дальше.

Мне нужно было собрать свое вновь разбитое сердце по осколкам, нужно было привести все свои намотанные на маховик Алексеевой жизни нервы в порядок, и при этом заняться здоровьем Алеши.

Тянуть с этим было нельзя – я понимала, что несмотря на протекцию со стороны клиники Грецких, которую мне обещала врач, необходимо было ковать железо, пока горячо.

К операции можно было приступить почти сразу же, и это была единственная хорошая новость, которую я привезла из тяжелой для меня поездки. Ее выполняли при наличии хороших анализов, которые у нас были в норме, и в случае, если в стационаре были свободные койки. Об этом врач из клиники Алексея тоже не советовала беспокоиться.

Папка с документами лежала в моей сумке, которая висела на боку, и я постоянно трогала ее пластиковый кончик, чтобы удостовериться, что она не пропала, не испарилась, не потерялась.

В автобусе малыша снова укачало, и я пожалела, что решила сэкономить деньги и добраться до дома не на такси. Но теперь, когда разрушились мои воздушные замки, когда крохотная надежда на то, что все в моей жизни еще может образоваться без моего участия и усилий, испарилась без остатка, я снова смотрела на жизнь без розовых очков. Хотя, честно говоря, они у меня давно уже были разбиты.

Наконец, родная пятиэтажка вынырнула из-за угла. Перехватив свою тяжелую для рук и легкую для сердца ношу поудобнее, я целенаправленно устремилась вперед.

На лавочке у подъезда никого не было. Тетя Соня, вопреки своей устоявшейся привычке, не дежурила у подъезда, не смотрела в окно, мониторя хулиганов или тех, кому можно устроить разнос по любому поводу. Это радовало – сейчас, после самолета, долгой дороги на автобусе, я была в таком состоянии, когда просто не могла бы сопротивляться напору хабалистой тетки. Мне кажется, скажи мне сейчас кто хоть слово, и я упаду без чувств.

Но несмотря на усталость, уже на первом этаже я кое-что заметила.

В подъезде на пятачке под лестницей, за который я долго сражалась с главной по подъезду, чтобы ставить туда коляску, не обнаружила своего агрегата на четырех колесах.