Многие мужчины предпочитают заниматься одноразовым сексом с легкодоступными горячими штучками, а женятся на краснеющих от вида члена девственницах, ошибочно полагая, что такие тихушницы никогда не наставят рога, и до конца жизни будут смотреть в рот своему мужу, и терпеть походы налево. Это распространённое заблуждение. Подавленная и нераскрытая сексуальность рано или поздно найдет свой выход, и краснеющая скромница даст такого жару, что рога на голове законного супруга будут кольцами завиваться.

Я жениться, разумеется, не собираюсь, ни на Гордеевой, ни вообще. Но более, чем уверен, что за ближайшие пару недель мне удастся раскрыть весь сексуальный потенциал Эмилии. Она очень перспективная и страстная девочка. Единственное, что ей мешает – внутренние пуританские установки, нуждающиеся в срочной перезагрузке. Именно этим я и собираюсь заняться прямо сейчас.

Затушив очередную сигарету, подрываюсь из-за стола и направляюсь в спальню. Бесшумно захожу в приоткрытые двери, бросаю взгляд на пустую идеально заправленную кровать, в которой меня никто не ждет. Гордеева в шелковом пеньюаре вполоборота стоит на фоне панорамного окна, задумчиво уставившись в свой злосчастный телефон. Огни ночной Москвы неоновыми вспышками освещают бледное лицо, она нервно поджимает губы и хмурит брови, словно прямо сейчас решает непосильную для себя задачу. Меня в упор не замечает, слишком погруженная в тревожные размышления. Судорожно вздохнув, Эмилия начинает что-то печатать тонкими, длинными пальцами. Стиснув зубы до характерного скрежета, я стремительно сокращаю расстояние между нами и грубо вырываю телефон из рук Гордеевой. Опешив от моей бесцеремонной выходки, Эмилия временно «зависает» и этой паузы оказывается достаточно, чтобы я бегло пробежал взглядом по длинной, односторонней переписке.

«Лия, я все готов объяснить. Просто ответь. Давай поговорим».

«Малышка, я не видел Самойлову больше полугода. Клянусь, что между нами ничего нет…»

«Да, признаю, был один хренов эпизод. Я сожалею, прости меня, но это случилось до того, как ты вернулась ко мне».

«Поверь, котенок, я говорю правду. Она ничего не значит. Пожалуйста, ответь. Ты единственная, никого больше нет и никогда не будет».

«Возьми трубку, Лия. Давай просто поговорим, как взрослые люди».

«Почему ты не хочешь хотя бы выслушать? Мы не можем расстаться из-за какой-то ерунды. Это просто фото. Я люблю тебя, киска, не поступай так. Я спать не могу. Ты нужна мне. Один звонок, и мы все решим. Дай нам шанс, Лия».

Поднимаю на Гордееву тяжелый взгляд. Не могу поверить, что у нее хватило наглости читать сообщения от своего любовника в моей спальне.

– Киска? – криво ухмыляюсь я, пытаясь держать себя в руках и не сделать ничего, о чем потом пожалею.

– Отдай телефон! – отмирает Эмилия, вытягивая ладонь. Ее щеки вспыхивают, в глазах ошеломленное выражение.

– Что ты нашла в этом лживом нытике? Всех этих блядей он трахал, пока ты ждала его дома. На фото указаны даты.

– Отдай мне телефон, – сквозь зубы повторяет Эмилия, вздрагивая от охватившей ее ярости. Я отрицательно качаю головой и тогда она бросается на меня, пытаясь вырвать свой чертов айфон. Я оттесняю ее плечом и поворачиваюсь спиной.

– Батлер, это моё! Ты не имеешь права! – со злостью кричит она. Я читаю дальше, пока на мои плечи сыплется град ударов.

«Котенок, я волнуюсь. Почему ты не дома? Я второй вечер торчу под твоими окнами. Где ты, черт побери?»

«Малышка, я подохну, если ты бросишь меня сейчас. Умоляю, позвони».

Не подохнешь, сучонок, ухмыляюсь я про себя, листая ленту практически одинаковых по смыслу сообщений вниз. Последнее самое длинное. Целая поэма, блядь. Именно его она читала, взволнованно кусая губы, когда я вошел.

«Черт, Лия, мы же не чужие, чтобы вот так, без права на оправдание. После всего, что мы прошли вместе. Помнишь, как я поцеловал тебя первый раз, а ты сказала, что мне ничего не светит. Я тогда подумал, что ты слишком гордая, а ты просто ни разу ни с кем еще не целовалась. Я потом еще целый год ждал, когда ты, наконец, поверишь, что я настроен серьезно. А наш первый раз? Я волновался, наверное, еще больше, чем ты. Боялся напугать, дотронуться, не оправдать ожиданий. А ты не ждала, никогда и ничего не ждала. Просто любила меня, дурака, и я любил, и люблю. Ты мой ангел, Лия. Всегда была и будешь. Неужели все это можно перечеркнуть одной ничего незначащей ошибкой?»

Первый раз? Уголки губ дергаются в циничной усмешке. Я уверен, что понял правильно. Мне должно быть наплевать, но чувствую совсем другое. Меня захлёстывает ярость, перетекающая в животное бешенство и Гордеева, словно почувствовав исходящую от меня опасность, затихает, перестав лупить кулаками по моей спине.

«Леш, не пиши мне больше. Дай мне время успокоиться. Я позвоню тебе завтра и…», – ледяным тоном читаю вслух сообщение, которое Гордеева не успела отправить. Подняв голову, я смотрю в расширившиеся от страха черные глаза. Не знаю, что Гордеева увидела в моих, но на ее лице отражается неподдельный ужас. Отшатнувшись назад, Эм прижимает ладонь к горлу, словно ей нечем дышать.

– Что ты собиралась сказать ему завтра, детка? – обманчиво спокойным голосом спрашиваю я. Делаю шаг вперед, она – назад. Хлопает ресницами и молчит. – Говори! – требую я, неумолимо наступая на перепуганную девушку. Она делает судорожный вздох, обхватывает себя руками и останавливается, наткнувшись на кровать. Поняв, что пятится больше некуда, Эмилия вызывающе вскидывает подбородок, в глазах на смену страху приходит злость.

– Ты неправильно понял, Адриан, – смело заявляет она, намекая на языковой барьер.

– Ты отлично знаешь, что я в состоянии прочитать любой официальный документ на русском языке, иначе бы требовал перевод каждого акта, который приносят мне на подпись. Не быть одураченным, не выглядеть идиотом и точно знать, что я заверяю своей визой – это была первостепенная задача, которую поставил перед собой во время подготовки к выходу на российский рынок. Поэтому попробуй еще, Эм.

– Ты не имеешь никакого права читать мою личную переписку, – продолжает Эм дрожащим голосом. Я бросаю телефон на тумбочку, не сводя с нее немигающего взгляда, под которым ее внезапная бравада рушится, как разбитое стекло. Между нами расстояние вытянутой руки, но я слышу, как громко колотится ее сердце. – Так неправильно. Алекс не отстанет, не успокоится. Я должна поговорить с ним. И поговорю, чтобы ты не думал по этому поводу.

– Я запрещаю! – отрезаю я непреклонным тоном.

– Что? – изумлённо переспрашивает она.

– Я сказал, что запрещаю тебе любое общение с Демидовым. Даже виртуальное.

– Иначе, что? – провокационно спрашивает отчаянно-смелая Гордеева.

– Хочешь проверить? – угрожающе рычу я.

– Это несерьёзно, Адриан….

– Похоже, что я шучу, детка? – вибрирующим от ярости голосом спрашиваю я. Она качает головой, облизывая пересохшие губы. Я опускаю испепеляющий взгляд на острые соски, натянувшие прозрачную ткань, почувствовав исходящие от меня волны звериной похоти, Эмилия испуганно стягивает на груди полы пеньюара, которого вообще на ней быть не должно.

– Мы планировали свадьбу. Объявили о помолвке, – Гордеева делает еще одну попытку достучаться до моего несуществующего благоразумия. – Нельзя вот так по смс поставить точку в отношениях, которые длились не один год.

– Можно, детка, – безапелляционно заявляю я. – Все проще, чем ты думаешь. Хочешь, чтобы человек исчез из твоей жизни, сообщи ему об этом, а если он не понимает, то брось его номер в чёрный список.

– Я с удовольствием воспользуюсь твоим советом через полгода! – запальчиво бросает Эмилия, одним своим дерзким взглядом выпуская всех моих демонов на свободу.

– Всё сказала? – сжимаю зубы до боли в челюсти и, подняв руки, сдергиваю с нее шелковый пеньюар. Эмилия нервно вскрикивает, пытаясь удержать сползающую ткань, та протестующе трещит, рвется и летит на пол.

– Я просил не нарушать мои правила? – грубо спрашиваю я, вцепившись пальцами в ее плечи и резко развернув, толкаю на кровать. – Никакой одежды в постели, – она падает на живот. – Никаких других мужиков, – приподнимается на четвереньки и торопливо ползет на другую сторону. Ее упругая голая задница, в мягком освещении прикроватных светильников, не способствует усмирению вспыхнувшей похоти. – Никаких разговоров, – я сбрасываю с бедер полотенце. – Полный доступ, когда и куда я захочу, – она верезжит, когда я хватаю ее за лодыжки и тяну на себя.

Эмилия цепляется пальцами и когтями за покрывало, стаскивая его за собой, отчаянно всхлипывает, не собираясь сдаваться. Заношу ладонью и хлестко шлёпаю по ягодицам, оставляя красные отпечатки на нежной коже.

– Повторить еще раз или ты запомнила, детка? – приглушенно рычу я, наваливаясь сверху и прижимаясь каменным членом к обиженной части тела. Она дергается, безуспешно пытаясь скинуть меня, только сильнее подстегивая агрессивное возбуждение. Полностью обездвиживаю ее, лишая возможности выпустить когти.

– Успокойся или тебе это не понравится, – угрожающе хриплю ей в затылок, толкаясь стальной эрекцией между ягодицами. Эмилия застывает подо мной, ощутив всю шаткость своего положения. Но уже слишком поздно, ее смирение не поможет, точка кипения пройдена, а мой самоконтроль остался валяться возле кровати вместе со сброшенным полотенцем. Я выпрямляюсь, упираясь коленями в матрас и резко дергаю Эмилию к себе, перехватываю одной рукой за талию, а второй грубо сжимаю грудь, выкручивая и щипая соски, жадно впиваюсь губами в шею, оставляя следы, которые утром ей придется прятать за высоким воротником. С недвусмысленными намерениями жестко вжимаюсь бедрами в ее попку.

– В задницу тебя тоже не трахали? Я почти первопроходец, детка? – чувствую, как Гордеева цепенеет от намеренной пошлости вопроса и грубого тона. Схватив ее за волосы, оттягиваю голову назад, больно зажимаю зубами мочку уха. Дурею от ее сладкого запаха и тихих всхлипываний. – Который по счету? – убираю руку с тонкой талии и накрываю ладонью промежность, – Сколько раз наставляла рога своему идиоту, Демидову? Мне ты дала практически сразу, – без малейшей нежности раздвигаю нижние губы, ритмично надавливая на чувствительный узелок. – Недоумок сам виноват. Надо было чаще трахать тебя, не распыляясь на клубных шлюх. Теперь я это буду делать. Так часто, чтобы на других не осталось ни времени, ни сил, – Меня несет и каждое слово нацелено на удар по ее гордыне, достоинству, которое включается только, когда дело касается меня. Я собираюсь сказать что-то еще, но она каким-то чудом выворачивается и оказывается со мной лицом к лицу.