Алекс Джиллиан - (Не)строго бизнес

Ободренный своей «госпожой» Баррет подходит ко мне, с силой дергает за волосы, поднимая на ноги. Он скалится и с неприкрытой злорадной похотью смотрит мне в лицо. Я ударяю его головой в челюсть и пытаюсь убежать. Он бьет меня по лицу, хватая за волосы и подтаскивает к себе, разъярённо рыча мне в лицо. Отчаянно дергаюсь, пытаясь предпринять хоть что-нибудь, но мышцы чертовски слабы от стресса. Беспомощно взвыв, я получаю в ответ очередную оплеуху.

– Прибереги свои связки, Эми. Они тебе пригодятся, пока ты будешь орать подо мной, – глумливо ухмыляется ублюдок. Я плюю ему в лицо, хотя понимаю, что только сильнее раздразню это бешеное животное. Новая пощечина и, горько заскулив, я оседаю на пол. Щека, челюсть и даже десна горят от мужского удара, и без всяких сомнений на моем лице остался синяк, который сейчас меня волнует меньше всего.

– Ну что, Эми, попалась на свою же глупость? Думаешь, ты не заслужила хорошую взбучку? – кряхтит Баррет, нависая надо мной и хватая за лодыжки, когда я отчаянно пытаясь лягнуть его, и мне это удается: судя по истошному крику, попадаю острием своего каблука в лицо Пола. От этого пес срывается со своей цепи только сильнее и, приставляя к моему горлу пистолет, широко раздвигает мои ноги. Свободная рука ныряет под мое платье, и звук порванного белья и колготок окончательно срывает мои нервы, вызывая в груди отчаянный вой. Нет, это все не со мной происходит. Как же так, нет…неужели нет способа остановить этот кошмар наяву, проснуться? Какому Богу молиться не знаю…моего, особенного, рядом нет и не будет. Он крепко спит, а когда проснется…для меня уже все закончится. От меня ничего не останется.

– Отвали. Ублюдок! Отвали от меня! – собрав последние силы надрывно ору я, но Баррет даже не думает останавливаться. С треском рвет мое платье на груди, превращает бюстгальтер в бесполезный клочок ткани.

– Не смей, мразь, – хрипя от ужаса воплю я, пытаясь сбросить со своей оголившейся груди поганые лапы Баррета. Он намерено грубо терзает меня, щиплет, стараясь причинить как можно больше боли. Схватив одной рукой за горло, ублюдок задирает подол моего платья выше, опуская горящий вожделением взгляд на мою промежность.

– Нет, не надо, – задушенным шёпотом умоляю я.

– Расслабься, сука, кому сказал, – рычит Пол, грубо лапая меня между ног своими мерзкими пальцами. Я с леденящей душу обречённостью понимаю, что никакие мои слова, угрозы и мольбы не остановят Баррета. Шакал почувствовал вкус крови и запах страха. Все бесполезно.

Мной овладевает отвращение и отрицание реальности, мозг гаснет, отключается, позволяя телу на автомате дергаться, зажиматься, и защищаться настолько, насколько это возможно… Разум накрывает поволока густого тумана, с сухих губ срываются истошные крики, а где-то глубоко внутри себя, я мысленно прижимаюсь к Адриану, находя в своей душе образ безопасности, надежности и любви. «Я никогда не дам обидеть», болезненным эхом отдаются в памяти его последние слова. Никогда.

Я должна была остаться с ним.

Очень жаль, что слишком многое для самих себя мы осознаем только в роковые, переломные моменты….

В критических ситуациях все мы испытываем страх. Это базовый инстинкт, отключить который нельзя. Если человек боится, он сражается, ищет пути отступления, защищается так, как умеет. И если смотреть с этой позиции, то страх – правильная необходимая эмоция, ответственная за функции самосохранения. Он помогает нам выживать, двигаться вопреки, идти напролом или пережидать в окопе. Его широта, размах и сила зависят от масштаба бедствия и зоны покрытия. И если однажды страх поражает сердце, то естественной защитной реакцией является закаленная броня из ярости и гнева. Но все это самообман. Сердце – всего лишь клапан, перекачивающий кровь и одеть его в оковы неподвластно ни одному человеку. Клетка самообмана находится гораздо выше. В нашей голове, там, где мы хотим казаться себе сильнее, успешнее, бесстрашнее, неуязвимее. Я построил свою, находясь в настоящей тюрьме, и последующие годы упорно укреплял стены. Мне было там по-настоящему комфортно и со временем выдуманная маска настолько слилась со мной, что границы стерлись, создав того, кем я стал в итоге…. Пока ее с меня не содрали. Живьем, с кровью, без анестезии.

Это случилось не в тот момент, когда все таблоиды и заголовки бизнес журналов взорвались обличительными заголовками, а ролики на ютуб с моим участием начали набирать миллионы просмотров и тысячи комментариев, щедро поливающих имя вчерашнего миллиардера Адриана Батлера грязью и общественным негодованием. Ничего не меняется. Прошли века со времен гладиаторских сражений, но толпа по-прежнему жаждет крови и зрелищ, но в более цивилизованном формате, хотя многие злопыхатели заверяли, что не погнушались бы разобраться со мной физически, сыпали угрозами, не стесняясь в выражениях. Однако без прикрытия анонимности, даруемой нам сетями, никто не рискнул тявкнуть мне в лицо. Наверное, я бы даже этого хотел, но по большому счету мне было плевать, что происходит вокруг. Без стального забрала оказалось тоже можно выжить, включив режим автопилота. Дурак сдается после первого плевка, а умный группируется и приспосабливается к существованию в новых реалиях, влияя на них по мере своих возможностей.

Пик моего крушения произошел раньше, чем начались многочисленные ток-шоу, журналистские расследования, выступления недавних партнёров, бесконечные разоблачительные интервью и публичные заявления людей, которых я никогда не видел.

Раньше, чем акции «ADcom Global» упали до критической отметки за все время функционирования корпорации. Раньше, чем я продал за бесценок «Распутную Джен».

Раньше, чем вышел из совета «Эталон Групп», расторгнув сотрудничество на невыгодных для меня условиях.

«– Ты даже не понимаешь, что происходит.

– А что происходит?

– Катастрофа, Батлер…»

Катастрофа. Так емко и хлёстко, одним словом.

«Я собираюсь разбить твое сердце.»

Не ты, малышка. Я сделал это сам. Именно тогда я расчетливо и беспринципно забил последний ржавый гвоздь в собственное сердце, растоптав то, что только начало пробуждаться. Да, детка, во многих моментах ты была мудрее меня, честнее и искреннее, отрицая контрактные отношения и агрессивные методы захвата и контроля, которые я перетянул из стен офиса в личную зону. Я затащил тебя в свою любимую игру, озвучил правила и бесился, когда у тебя ничего не получалось, и еще сильнее злился на себя, потому что рядом с тобой у меня тоже ни черта не получалось… играть.

Совершая тот или иной выбор, я никогда не задумывался о цене. Был уверен, что заплачу любую, и не думал, что однажды счёт окажется неподъёмным. Но всегда случается первый раз, к которому ты оказываешься абсолютно не готов, и вся выстроенная годами идеальная система взаимодействия с миром рушится, оставляя после себя черное поле и раскуроченные обломки железных прутьев.

И я был не готов к тому, что увижу, когда внедорожник подъехал к заброшенному цеху, окружённому черными автомобилями, среди которых бледным пятном выделялся реанемобиль с выключенными мигалками. Я смотрел на машину неотложки, как на гребаный белый флаг невидимого, но вызывающего панический ужас противника. Этот страх оказался сильнее всего, что я когда-либо испытывал в жизни. Против него бессильно любое стратегическое оружие.

Тот самый момент, когда понимаешь, что отдашь все, но этого будет недостаточно, ничтожно мало. Тот самый момент…

Люди Райана Блейка прибыли на место первыми и в общих чертах обрисовали картину случившегося еще до того, как я вышел из автомобиля, ступая кроссовками в вязкую после дождя жижу. Сухие факты, озвученные по телефону, как краткий репортаж на фоне масштабного катаклизма. Надо находиться в эпицентре событий, чтобы осознать степень понесенных потерь.

– Батлер, она в порядке, – ударяет мне в спину резкий голос Клайда. Не оборачиваясь, я стремительно направляюсь к «скорой», минуя поставленного на колени и скрученного бывалыми оперативниками Пола Баррета и сыплющей грязными ругательствами Дженнифер Уэбстер, закованной в металлические браслеты наручников. Они в надежных руках парней Блейка. Эти две твари никуда не денутся, пока я не решу, что с ними делать дальше. Райан ясно дал понять, что выбор – закопать их здесь или депортировать и предать суду в Америке, оставляет за мной. Его ребята прошли огонь и воду и способны работать, как согласно букве закона, так и вне… Широкий спектр услуг, теневая сторона большой игры. Подобная услуга выльется мне в миллионы долларов, и я оплачу ее, не задумываясь, но сначала должен убедиться, что Баррет и Уэбстер заслужили смерть.

Уверенно сдвинув боковую дверь, я захожу в реанемобиль. Сердце грохочет, словно выпущенные из обоймы автоматные залпы, пальцы дрожат, как во время наркотической ломки. Яркий свет бьет по глазам, в нос ударяет специфический больничный запах, вызывая приступ панического удушья. Я задерживаю взгляд на носилках, вокруг которых суетится бригада из трех врачей и выдыхаю, поняв, что пациент в кислородной маске, обвешанный датчиками и подключенный к издающим резонирующий писк мониторам – не Эмилия. Молодой парень. Стас Серов. Я уже знаю, кто он такой. Программист, работающий в «Эталон Групп». Продажный ублюдок, из-за которого гордячка оказалась здесь. Здесь… Я тряхнул головой, пытаясь найти взглядом Эмилию.

Один из белых халатов отошел в сторону, освободив обзор на обтянутое клеёнкой сиденье, на котором обхватив себя руками, сжалась хрупкая женская фигурка. Сердце дергается, рухнув в пятки, клокочущий бессильный рык застревает в онемевшем горле.

Я шагаю к ней, почерневшим взглядом осматривая внешние повреждения. А их до хрена. Слишком много, чтобы не свихнуться от жалящих подозрений. Разорванное, обвисшее лоскутками офисное платье, пиджак с чужого плеча, запястья с чернеющими отпечатками наручников и мужских пальцев. Эмилия меня не видит, не замечает ничего вокруг, смотрит вниз, на свои покрытые синяками и ссадинами колени, поджав под кресло босые ноги с травмированными ступнями. Спутанные волосы скрывают от меня ее лицо. Я подхожу вплотную и присаживаюсь на корточки, подыхая от давящей боли в груди и раздирающего на ошметки страха.