– Спасибо, Адриан, – неожиданно шагнув ко мне, шепчет Эмилия и прячет лицо у меня на груди, я инстинктивно обнимаю ее руками, сжимая в своих объятиях. – Это важно для меня. Все, что ты сказал. Твоя откровенность. Я люблю тебя, Батлер, – доносится до меня ее трогательно-дрожащий голос. Ее ладони хаотично скользят по моим плечам, она плачет и прощается, не говоря этого вслух. Но я знаю, слишком хорошо знаю свою гордячку, чтобы верить в чудо. Когда я вернусь вечером, ее здесь уже не будет, и я ни черта не могу сделать. Сердце ноет и колотится так, что хочется выть, но я запрокидываю ее лицо и улыбаюсь.

– Выше нос, гордячка. Ты обставила Батлера, а это мало кому удавалось. Я же говорил, что ты особенная, детка.

– Я тебя сейчас ударю, – сквозь слезы шипит Эм, шмыгая носом.

– Лучше поцелуй, малышка, – наклонившись, выдыхаю я в приоткрытые губы и снова принимаю решение за нее – целую сам. Бесконечно-долго и бесконечно-мало. До опустившихся легких и головокружения. Жадно и неистово, не щадя, чувствуя на языке ее кровь из треснувшей ранки. Контроль летит к чертям, снося напрочь крышу. Не могу насытиться и отпустить, не хочу отпускать. Не умею. Возбуждение течет по венам, пульсирует, горит в каждой мышце, отдаваясь тяжелым напряжением в окаменевшем паху.

Сминаю ее задницу под тонкими шелковыми шортиками, толкаю на себя и рычу, как голодное, первобытное животное, вдавливаясь разбухшей эрекцией в развилку между разведенными бедрами. Она запрыгивает на меня, обхватывая ногами, цепляясь за плечи, трётся затвердевшими сосками о мою грудную клетку, остервенело отвечая на поцелуи, полосует мою спину острыми коготками. Я сжираю ее губы, забирая остатки дыхания, клеймя и присваивая. Эм не остаётся в долгу и нетерпеливо жмется ко мне, словно то же самое чувство поджигает ее изнутри, запускает безумный вирус одержимости в вены. Ни одного гребаного шанса на исцеление, ни секунды на вдох. Я впечатываю ее в стену, до хруста сжимая тонкую талию, и застываю оглушённый, когда слышу болезненный стон. Вскинув голову, всматриваюсь в раскрасневшееся запрокинутое лицо, стирая пальцами ручейки слез, взгляд ошалело скользит по синякам и ссадинам, по распухшим губам с выступившими алыми капельками. Но не они заставляют меня остановиться, а испуганное выражение черничных глаз, горькое, отчаянное.

Она боится, у нее стресс и шок, а я до боли хочу ее. Мужская психология устроена иначе: жалеем, заботимся и лечим мы тоже собственными методами. Если бы Эмилия позволила, я еще ночью вытравил бы все воспоминания о домогательствах Баррета. Но она другая, слишком хрупкая, слишком нежная. Ей сложно понять, что мной движет не грязная похоть, а естественная потребность, инстинкт собственника, требующий полностью заполнить ее собой, оставить свой след и запах на ее теле.

Эмилия

В какой-то момент, всего на мгновение, пелена всепоглощающей страсти рассеивается перед моим взором, и глядя в голодный, требовательный, переполненный оттенками первобытных инстинктов взгляд Адриана, я хочу остановить его и прошептать «прости, я не могу».

Страх парализует каждую клеточку моего тела, скапливаясь жгучими слезами в уголках глаз.

Кажется, внутренняя моралистка просто не может позволить себе заняться сексом с убийцей, получать удовольствие из рук того, кто способен хладнокровно лишить жизни. Все равно, что кормить с руки зверя, который в любой момент может её проглотить…, но правда в том, что я уже слишком давно поглощена Адрианом Батлером. Слишком поздно остерегаться или бояться, все самое страшное в нашей истории уже случилось. Урок, который обещали карты таро, уже давно подан, осталось только правильно его расшифровать…

Чтобы не происходило в моей жизни дальше, как бы далеко я не убегала от Адриана Батлера, где бы ни пряталась от него и своих собственных чувств к нему, уже слишком поздно. Он навсегда поселился внутри, окутал с корнями все жизненно важные органы, оставив неисцелимый и глубокий шрам на сердце.

Любимый шрам, который не залатает никакое время, но мне этого больше и не хочется.

Пусть будет там, пусть кровоточит выжженными на плоти буквами, из которых складывается его имя. Напоминает мне о том, что я в этой жизни самозабвенно и безусловно полюбила.

Побывав в шаге от смерти, я осознаю, что раствориться в любви, пусть в больной, всепрощающей, одержимой и неправильной – это дар, а не проклятье. И я не знаю, чувствовала ли бы себя живой, если бы кто-то украл у меня хотя бы одно воспоминание об Адриане…мой второй день рождения был не вчера, а в тот день, на круизном лайнере, когда я осмелилась подойти к нему ближе.

И я бы сделала это снова, Адриан, даже если бы знала, как нелегко будет принимать твое давление, жестокость и точечные удары по моей судьбе. Если бы знала, как будет больно гореть заживо, когда увижу тебя с другой женщиной. Если бы заранее знала твои самые темные стороны, в том числе и не способность щадить тех, кто перешел тебе дорогу. Если бы видела, как бесстрастно ты способен убирать «лишних» со своего пути.

Кто-то сказал, что полюбить – значит, дать в руки человеку нож, которым он может защитить или уничтожить тебя. И теперь я знаю, что Адриан никогда не хотел меня разрушать, даже когда насильно принудил к контракту, лишив в жизни всего и превратив её в ад…он делал все это, потому что уже тогда выбрал меня. Но Адриан не умеет выбирать иначе, кроме как забирать желаемое на своих условиях – полностью и без остатка.

И я знаю, что всю свою жизнь он просто отнимал, подавлял и поглощал всё, что ему нравилось или было необходимо, только потому что не хотел ставить себя в положение, где придется мучительно долго доказывать то, что он достаточно хорош для той или иной женщины, компании, уровня жизни…чего-угодно. После первой же нашей встречи, я дала понять ему, что он недостаточно хорош, идеален, успешен для меня, но только потому, что я хотела избежать необъяснимого влечения к мужчине, которого нельзя «построить», подогнать под себя по старой привычке.

Мы оба больше не будем прежними, Адриан. И тебе не нужно быть достаточно хорошим для меня. Достаточно быть собой. Как бы жутко это не звучало в собственных мыслях, но кровь на твоих руках не может отменить или испепелить мои чувства к тебе. Наверное, я сумасшедшая, и мои чувства аморальны, но я знаю, что Адриан не хладнокровный убийца, а просто хищник, который будет защищать свою территорию до последней капли крови. В тот момент, когда он нажал на курок, им управлял лишь один инстинкт – защитить свою женщину, обезопасить меня и отомстить за меня. Это его не оправдывает, и его поступок далек от милосердия, но я не буду больше судить его, оставив это Вселенной. Кто-то назовет это слепотой и глупостью и будет по-своему прав. Ну, а у нас своя правда…

Ты показал мне каково это быть ведомой, защищенной, хрупкой. Научил быть гибкой, но не сломленной. Склоняющей голову, но не теряющей внутреннего достоинства. Позволил ощутить на себе всю твою защиту, силу, власть и раскрыть в себе плавность, женственность, чувственность, наличие которых определяет интенсивность пламени в отношениях между мужчиной и женщиной.

Ты стал в моей жизни первым и последним настоящим мужчиной, рядом с котором я почувствовала себя живой и желанной женщиной. А не биороботом, что прислушивается только к командам мозга, механически проживая каждый свой новый день, ни эмоциями, ни действиями не отличающийся от других. Даже сейчас в моих мыслях витают десятки противоречивых мыслей и отягощающих сокровенный момент нашей близости, убеждений.

Я не могу спать с убийцей.

Я не могу любить такого мужчину.

Я не могу позволить взять себя, когда каждая клеточка моего тела горит и ноет от боли, а на коже багровеют отвратительные синяки.

Не могу, не могу, не могу…

Сколько ещё я буду подчиняться всем этим «не могу», которые являются лишь моей проекцией страха любить, открывать сердце, доверять своему мужчине? Проекциям страха и обиды на своего отца, которого пора давно простить, потому что я уже давно выросла и больше не являюсь маленькой девочкой, которой проще сбежать от своих чувств и эмоций, спрятавшись от них под кроватью, подавив и похоронив глубоко в себе? Нет ничего хуже, чем истреблять свои настоящие чувства. Необходимо с благодарностью проживать их, наслаждаться каждым граммом боли и счастья, на которое способно твое сердце. Пока оно бьется – мир вокруг тебя движется, неумолимо идёт вперед, сверкая калейдоскопом твоих уникальных эмоций в этом идеальном, огромном хаосе.

Разве жизнь не этого от меня хотела? Научить слушать свое сердце и тело. Разум – это хорошо, но иногда, лучше оставить его на работе.

Всем нутром, с головы до ног, каждой клеточкой кожи…я нуждаюсь в Адриане прямо сейчас, отчаянно хочу слияния с ним, ощущения его возвышающегося и заполняющего собой все пространство вокруг меня. Я умираю от жажды его теплых прикосновений, и не хочу следующие несколько месяцев вспоминать ублюдка Баррета: его дикий и уродливый оскал голодного шакала, ощущать на себе грязные лапы этого псевдомужчины на своем теле, просыпаться ночью в холодном поту от звуков его похабного шепота из своих воспоминаний.

Я хочу быть окутана Адрианом, только им, несмотря на принятое мной железное решение – расстаться с ним. Может быть, на время. Возможно, навсегда.

«Это в последний раз», – беззвучно выдает мой взгляд, и я знаю, что Адриан понимает и чувствует это.

Наша близость – акт исцеления, мой прощальный подарок и страстный языческий танец тел и душ одновременно. Адриан до боли сжимает мою талию, читая в моем взгляде немой приговор. Прежде, чем он успевает, что-либо сказать, я с надрывом выдыхаю:

– Люби меня, Адриан, – горячо прошу я своего мужчину срывающимся шепотом, порывисто обхватывая его горячие, мягкие и чувственные губы. Словно впервые их пробую, ощущая вкус более остро и ярко, чем во все последние наши поцелуи. – Хочу твоих прикосновений, хочу твои губы, и твой запах на себе. Хочу тебя глубоко во мне. Люби меня, Адриан, – едва ли не плача, вновь жадно прошу я. Сталкивая нас лбами, заклинаю его, едва касаясь его губ своими. На мгновение красивые черты лица мужчины искажает агонизирующее выражение…мои слова бьют его, впиваются в сердце ледяными иглами, потому что он прекрасно знает, что я прощаюсь.