Я стал прислушиваться к словам матери. Общался с ней и впитывал всю ее ненависть и неприязнь до тех пор, пока мне не стало казаться, что это исходило от меня всегда. Было проще считать ее алчной байстрючкой, которая метит на мое место, на часть компании, наследства. Той, которая пыталась одним своим присутствием разрушить нашу семью, потому что каждый раз при виде Камиллы мать страдала, вспоминая предательство отца.

В итоге я не видел решения проще, кроме как уехать. Просто взял и свалил в другую страну. Самокопание, ненависть и вражда ничего не меняли — когда она приезжала и постоянно была рядом, я злился, бесился, ненавидел ее, хотел ее уничтожить…

Я укатил за бугор, ударился в учебу, драл девок, менял их постоянно, забывался, и спустя год я решил, что моя болезнь прошла. Я перестал о ней вспоминать, напрочь ее забыл. А когда вспомнил, то испытывал отвращение. Ничего хорошего о ней не помнил, потому что в последнее время ничего и не было, просто ее ненавидел. И находился, сука, в полной уверенности, что все… я переболел.

Я думал, что все прошло, что все устаканилось, пришло в норму. Четыре года, разве этого было мало, чтобы разобраться в себе?!

И ведь вернулся в полной уверенности, что вышвырну ее подальше отсюда, чтобы испарилась, забылась и перестала существовать. Иногда я хотел этого на физическом уровне — чтобы ее просто не было. Не существовало. Так сделать собирался, чтоб даже название города забыла, чтобы на мою фамилию у нее аллергия была.

Я до сих пор хотел следовать своему плану. Но это оказалось нереально тяжело, хотя я уже знал, что если у меня не получится, то дальше будет только хуже. Всем. Ей хуже остальных. От бессилия, ненависти и ярости — я ее уничтожу. В порошок сотру. Разобью на маленькие осколки, которые она никогда уже не соберет, если только не свалит отсюда.

Кретин! В аэропорт поехал ее встречать, как лошара! А как увидел ее, меня захлестнула ненависть с новой силой, жгучее чувство, которое только разрасталось внутри меня с геометрической прогрессией.

Ей нужно было тогда еще чесать обратно в самолет. Уносить свои ноги как можно дальше и не будить во мне зверя. Но маленькая сучка решила, что она была смелая, самая умная…

Мы повзрослели, а кое у кого еще и когти появились, Камилла стала еще больше огрызалась, царапалась, кусалась и пыталась меня ужалить как можно больнее.

А во мне в этот раз вместо забытого чувства умиления и желания ее обнять проснулось совершенно другое желание! Я хотел от нее избавиться, хотел, чтобы она уехала и больше никогда не возвращалась. Если раньше я испытывал к ней какие-то положительные чувства, то сейчас во мне кроме ненависти больше не осталось ничего! Исключительная ненависть.

Глава 10


— Между вами я вижу еще меньше сходства, — от того, как он держал меня за волосы, от напряжения заныла шея, а повернуться было совершенно невозможно. Иначе я рисковала оставить в его хватке все свои волосы.

Да и смотреть сейчас в его противную рожу у меня не было никакого желания. Егор был пьян, напился до чертиков и причины, по которым он это сделал меня мало волновали! Пускай валит из моей комнаты и прожигает свою жизнь дальше, но вместо этого этот урод решил, что имеет право вот так врываться ко мне и еще говорить гадости?

— Ну, в отличае от тебя, я-то не нагулянный, — Егор потянул еще сильнее, заставляя меня встать на носочки и всем телом податься по направлению движения его руки, — у матери твоей, потаскухи, не получилось увести отца из семьи еще тогда, а ты настырнее. Все еще что-то пытаешься.

Его слова казались очень обидными. Он, даже несмотря на то, что знал, что мама забеременела, когда его родители временно расстались, продолжал обвинять в этом меня, а мою маму называть разлучницей. И так все последние годы. Видимо, семя раздора, посаженное Региной, проросло в Егоре, и прижилось слишком хорошо, потому что сейчас приносило свои плоды. Свои ядовитые плоды ненависти.

За то время что его не было, парень, видимо, ни то, что не изменился — остался такой же гнилью, но и стал вести себя как последний подонок. Раньше он меня и пальцем не тронул, зато сейчас мне было страшно. Физически страшно. К его оскорблениям я привыкла давно и научилась давать сдачи так, чтобы и ему тоже было неприятно, но вот против его силы… Я ничего не могла поделать.

Особенно в такие моменты как сейчас. Когда в нем и так плескалась ярость, мне захотелось вывернуть его наружу. Захотелось посмотреть на его крайности и границы, через которые он мог переступить.

— Конечно пытаюсь. Но не потому, что мне нужны отцовские деньги, а чтобы тебя вышвырнуть. Оставить за бортом. Стереть. Раздавить. Размазать, — и пока я говорила, то начала смеяться. Гомерически. А он резко замер от моих слов и смотрел так, будто в его руках змея была. Маленькая и не опасная, но до омерзения противная.

— Сука, так вот зачем ты приехала?! — прорычал братишка и дернул меня за волосы так, что слезы покатились градом по щекам.

— Конечно, я тварь, которая хочет испортить твою жизнь. Так же тебе будет проще? Ты же это хочешь от меня услышать?! — я орала так, что у самой уже звон стоял в ушах.

— Наконец-то призналась, — прорычал Егор.

— Тугодум недоделанный! В чем призналась?! Я лишь сказала то, что ты хотел услышать! Потешила твое самолюбие?! — я не знала, откуда во мне взялись силы, но я ударила Егора ногой и, улучив момент, вырвалась из его цепкой хватки, — я потешила твое больное самолюбие, придурок?! — я кричала так, что мой голос стал срываться на хрип, — а теперь пошел на хрен отсюда! Выметайся из моей комнаты, больной ублюдок!

— Не то что? — на этих словах я запрыгнула на кровать и в несколько прыжков подскочила к тумбочке, где стоял ночник.

— Не то ты пожалеешь, что оставил меня почти без волос! — схватив этот небольшой торшер, я была настроена использовать его как оружие, если этот придурок надумает приблизиться.

— Ты лампой собралась меня остановить? — может ему и было смешно, но в моем доступе не было предметов опаснее, поэтому, да, буду отбиваться не на жизнь, а на смерть. Только бы стереть эту самодовольную ухмылку и опасный блеск в глазах.

— А ты рискни! Ну, давай, проверь! — я не толкала его “на подвиги” и не брала “на понт”, просто хотела спрятаться за напускной бравадой и показать, что я его не боялась.

Хотя боялась. И даже очень. Кто знал, как ведут себя психи в период обострения. А, судя по состоянию Егора, помноженного на алкоголь, то передо мной стоял просто идеальный экземпляр для поведенческого психиатра.

— Не прибью, так покалечу! Такую скотину не жалко, — я бросила на него оценивающий взгляд и всматривалась в меняющееся выражение лица, словно он действительно внял моим угрозам.

— Дура тупая, — кинул мне парень и я как будто на физическом уровне почувствовала исходившую от него неприязнь.

— На себя посмотри! Кровь не водица! — он больше не угрожал и не делал попыток ко мне приблизится, поэтому я почувствовала себя на коне. Мне бы заткнуться, но я почему-то решила, что за мной должно остаться последнее слово.

А раз спать я этой ночью все равно не смогла бы, то хоть буду дожидаться утра с открытыми глазами и отомщенным самолюбием.

Мои слова достигли его сознания и от них Егор отшатнулся как будто я ему и в самом деле заехала торшером по роже. Будет знать, как оскорблять, недоумок. Забыл видимо, что от осинки не родятся апельсинки, а раз мы дети одного родителя, то, как бы ему не хотелось, у нас с ним много общего.

Видимо, протрезвев, Егор наконец-то принял верное решение и покинул мою комнату, не забыв, напоследок, хлопнуть двери так, что любой нормальный человек после этого стал бы заикаться. А я лишь рухнула на кровать в полном шоке и недоумении.

Сон как рукой сняло и, к счастью, за окном уже показались первые лучи рассвета. Немного придя в себя, я сняла с подушки наволочку и спустилась на пол. Очень аккуратно я старалась собрать осколки в кучку и, после того, как сложила их в сторонку, снова подошла к комоду и задвинула его.

Уровень безопасности — “так себе”, но уже скоро я собиралась поговорить с отцом и сказать ему, что его старшая Неапельсинка Егор — немного того, чокнулся. Ему бы провериться.

Глава 11


Я все-таки уснула. Пускала слюни на подушку и видела розовых единорогов. Мое подсознание, видимо, так боролось со стрессом из-за произошедшего, что в подкорке отвергало случившееся.

Проснувшись, я поняла, что времени было уже ого-го, но, хорошо хоть выходной. Мой родитель мог еще спать, хотя он и был ранней пташкой, но все же я была уверена, что так или иначе застану его дома.

Из комнаты я кралась как шпион. А точнее как Розовая пантера из одноименного мультика, в своей розовой маечке и шортиках, вот только характерной музыки не хватало для антуража.

Особенно тихо я кралась, когда спускалась мимо второго этажа, чтобы не разбудить никаких ползучих гадов, но, кажется, Егорка крепко спал, давая возможность парам этилового спирта покинуть его организм.

На первом этаже, как ни странно, никого не оказалось, хотя в это время обычно Регина смотрит какие-то ток шоу в гостиной и запивает моральный шлак кофе. Чтобы лучше усваивалось.

Но на этот раз меня встретила тишина. Даже аромат кофе не витал в воздухе. Где, черт его дери, все? Надеюсь, я сейчас не осталась одна в доме с одним дебилом, который вчера не поленился заглянуть ко мне в комнату на огонек?!

И как только эти ужасные мысли нашли отклик в моем теле, во дворе раздался звук автомобильного мотора.

Я аж выдохнула вслух, так рада была услышать этот грохот. Побежала к выходу, но лишь для того, чтобы увидеть, как отец и Регина складывали в багажник чемоданы.