– Хорошая дорога, да? – не стерпел молчания Гия и принялся сравнивать дороги в Израиле с грузинскими. Потом переключился на дорожную службу, возмущаясь, что со здешними гаишниками невозможно договориться.

– Слушай, я ему говорю: «Очень спешу, дорогой, будь другом, возьми деньги без квитанции!» А он меня тюрьмой пугает! Вот что мне здесь не нравится по-настоящему, так это полиция и гаишники! У нас всегда со всеми можно было найти общий язык. Каждый хочет получить немного денег сверх зарплаты, да?

«Ну и зачем ты из своей прекрасной Грузии сюда приперся?» – хотелось спросить Денису, но он смолчал, и вновь уставился в окно, пропуская мимо ушей разглагольствования шофера.

«А может, он тоже скрывается от кого-нибудь, как и я? – вдруг пришло ему в голову. – В Грузии сейчас беспорядки, а бандитов развелось столько, что в своей республике не умещаются, барсеточники вахтовым методом в Москву катаются воровать. А зачем я-то здесь оказался? Что я здесь буду делать? Смогу ли вызвать к себе Иришку – ведь даже не знаю, можно ли просто знакомым, не евреям, не родственникам, послать вызов?»

– До чего же я рада видеть тебя, сынок, – вздохнула рядом мама. – И Сонечка обрадовалась, что ты приезжаешь. Сейчас она на работе, в детском саду. Она недавно туда устроилась, я тебе говорила? Хотела в школу искусств, аккомпаниатором, но здесь столько музыкантов – по десять человек на место! Думаю, и мне преподавателем музыки не быть, разве что найду пару частных учеников. Но с этим нужно очень осторожно: если в социальной службе узнают о дополнительных заработках, то лишат пособия. Тут очень много разных законов, и следят, чтобы они строго соблюдались. Не то, что у нас… Но это ведь, наверно, правильнее – жить по законам?

Денис кивнул, не отвечая. На табличке при въезде в Тель-Авив угловатые крючки названия города были продублированы по-английски. Потянулись неряшливые тесные улицы, застроенные однообразными приземистыми строениями: кубизм с минимумом окон, и те в большинстве задраены жалюзи; облупившиеся стены часто утыканы кондиционерами. На первых этажах лавки, лавки, лавки с крючковатыми буквами на вывесках. Много граффити – раньше Денис назвал бы это просто хулиганством, но здесь роспись служила украшением однообразных беленых строений. Редкая зелень оживляла пейзаж, но впечатления не улучшала: Восток, провинция, дыра. Как мама может жить здесь? Как он здесь будет жить?..

Заметив недовольное брезгливое выражение на его лице, Нелли Леонидовна поспешила предупредить, будто извиняясь:

– Наш район чуть поприличней, расположение удобное – до рынка можно пешком дойти. И люди кругом хорошие.

Вскоре Гия свернул на узкую улочку, по которой едва могли разъехаться два автомобиля. Но между тем на тротуарах через одинаковое расстояние высились деревья, с виду похожие на клены.

– Платаны, – пояснила мама. – Их здесь для тени сажают. Вот мы и приехали, это Ха-Рааба. Наш дом в конце улицы.

На каком-то отрезке белые дома отступили за палисадники, но затем опять придвинулись к самому тротуару и тянулись сплошняком Некоторые походили на старые гаражи с неумело прилепленными сверху мансардами. Хибары, иначе не назовешь. Решетки, ворота, ржавые жалюзи, мусорные бачки, перегораживающие и без того узкий проход… Под слепящим солнцем все это убожество смотрелось особенно удручающе.

– Приехали, – сообщил Гия.

Машина остановилась перед донельзя облупленным трехэтажным домом, утыканным разномастными балконами. Через улицу, за низким каменным забором, стояло вполне приличное новое двухэтажное здание. По изображению зуба рядом с крючковатой вывеской можно было догадаться, что это стоматологическая клиника.

Нелли Леонидовна проследила за взглядом сына и пояснила:

– Тут везде так, вперемешку: новое и старое. Спасибо тебе, Гия, – обернулась она к водителю. – Ты меня очень выручил.

– Ерунда, Неличка. Всегда рад помочь, чем могу.

Распрощавшись, Нелли Леонидовна распахнула ржавую решетку, закрывающую щель между домами, и вступила на выщербленные ступени ведущей во внутренний двор крутой лесенки.

«Какое убожество, – бушевало в голове у Дениса, – как может мама здесь жить! Я – не смогу!»

– Сынок, я вижу, ты удивлен и разочарован, – будто услышала его мысли мама. – Но согласись, и в Ленинграде немало разрухи, только вдобавок хмурое небо, частые дожди, холодные зимы. Соня говорит, здесь зимой тоже холодновато. Отопления нет, а электричеством обогреваться дорого. Зато зима короткая, и море рядом. Я была один раз на пляже, так красиво: море и бесконечный белый песок! Город я пока почти не знаю, но Соня нам обязательно покажет. Все две недели каждый день будем куда-нибудь ходить. И в Иерусалим съездим. Здесь его называют Ершалаим.

Пока Нелли Леонидовна говорила, они пересекли внутренний дворик с раскидистым узловатым деревом посередине и по узкой темной лестнице поднялись на второй этаж. Перед выкрашенной бежевой краской дверью в квартиру Денис признался глухим голосом:

– Мама, я не на две недели. Возможно, навсегда.

Нелли Леонидовна замерла на несколько секунд, забыв вставить ключ в замок, затем с тревогой оглянулась на сына и постаралась улыбнуться:

– Ну и хорошо, ну и прекрасно! – быстро открыв дверь, она вошла в квартиру первой. – Проходи. Ты, наверное, голоден? Мой руки и за стол. Санузел здесь совмещенный, это сюда.

Пока в крошечной кухне кормила Дениса гречневой кашей с гуляшом, Нелли Леонидовна ни о чем не спрашивала, только извинилась, что ничего вкусного не успела приготовить: телеграмма пришла буквально за три часа до прилета самолета. Предложила добавки, а когда он отказался, принялась тщательно заваривать чай, озабоченно косясь на сына. Наполнив две чашки, поставила одну перед ним, и уселась напротив.

– Ну, а теперь рассказывай, что случилось.

– Валентина Артемьевича убили… – вывалил Денис.

– Что? – схватилась за грудь мама. – А что же ты… А как же Ирочка?..

Денис с силой прижал ладони к глазам, удерживая готовые прорваться слезы, через пару секунд отнял и принялся рассказывать все – с самого начала, с тех чертовых компьютеров для Седого.

Нелли Леонидовна его не перебивала, только услышав имя Мишки Федорова, не сдержалась:

– Откуда он взялся? Он же сидел!

– Выпустили…

Денис ничего не стал скрывать: рассказал, как оказался в доме бандитского главаря, обо всем, что слышал там, о том, как сам, не зная, участвовал в подготовке преступления… Безжалостно к себе добавил:

– Я должен был сразу обратиться в милицию…

– Но тебя бы посадили за соучастие! – протестующее воскликнула мама.

– Вот именно. Потому и струсил, – опустил он голову.

Когда он дошел до конца, Нелли Леонидовна прошептала, горестно качая головой:

– Ужас какой… Бедная Ирочка!

– А я здесь, мама, а не там, с ней! – процедил Денис, кусая губы.

– Ну и правильно сделал, что приехал, – оправдывала она его, – ведь охотятся за тобой, а не за ней.

– Но Иришка там совсем одна!

– Не одна, у нее тетя… Дениска, мы что-нибудь придумаем, мы обязательно что-нибудь придумаем… Сделаем ей вызов. Тесть Ефима работает в МВД, он устроит.

– Мам, – ему необходимо было спросить о главном, – скажи, как мне теперь жить со всем этим на душе, как Иришке в глаза смотреть?

– А может, она не узнает? И ведь на самом деле ты не виноват, сынок.

– Как не виноват! – почти простонал Денис.

– Если они уже решились Валентина Артемьевича убить, так все равно убили бы. А ты все-таки пытался предотвратить… – слабо возразила мама.

– Сергей Петрович сказал, что автобус с ОМОНом минут на десять застрял по дороге, там авария была. Если б не это…

– Вот видишь, сынок, случайность… Не ешь себя поедом, ты не виноват!

Не в силах смотреть, как он мучается, Нелли Леонидовна вскочила с места, прижала к себе голову сына, а он, как в детстве, уткнулся в ее теплый живот и заплакал.

– Ничего, Дениска, ничего, – гладила она русые, в отца, густые волосы, – мы что-нибудь придумаем, как-нибудь все устроится…

Вскоре она проводила его в одну из двух небольших комнат.

– Здесь будешь жить, а я буду спать у Сони, на кресле.

– Мама…

– Ничего-ничего. Кресло даже мягче этого дивана. Ложись, отдохни с дороги, пока Соня с работы не вернется.

– Мам, ты ей сама скажи, ладно?

– Хорошо. Придется рассказать и ей, и Ефиму. Не беспокойся, мы что-нибудь придумаем, – повторила она и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Денис огляделся. Небольшое, забранное снаружи решетчатыми ставнями оконце. Света и сквозь щели достаточно. Покрашенные водоэмульсионкой стены без обоев, скромный коврик над диваном, похожий на парту письменный стол, а над ним гравюра, прежде висевшая у них в коридоре: вид на Неву и Петропавловскую крепость со стороны Ростральных колонн. Узкий платяной шкаф, две подвесные полки с женскими мелочами. Обстановка с бору по сосенке… Не чета маминому гарнитуру под орех, которым она так гордилась.

Он плюхнулся на диван и уставился в потолок.

Только что он избавился от части тяжести, давившей на сердце, перевалил ее на маму. Слабость, трусость… Пусть мама все уладит, все устроит… Будто он до сих пор ребенок. Но что было делать? Приехать, остаться и молчать?.. У мамы есть Соня, ее сын Ефим, у того тесть влиятельный – какие-то связи в этой стране. А что он может один? Без гражданства, без языка – куда бы обратился, не зная здешних порядков? Как бы смог помочь Иришке? Не сегодня-завтра она вернется в Питер. Сергей Павлович обещал послать на адлерский адрес телеграмму.

Завтра он попробует позвонить ей. Конечно, будет тяжело объяснить, отчего он не там, с ней… Надо что-то придумать, ведь если он скажет правду, то потеряет Иришку навсегда. Может, сказать, что мама заболела и он… Нет, лгать о мамином здоровье нельзя. Выдумать, что здесь предложили фантастически хорошую работу, по специальности, с отличной зарплатой, а ждать не хотят, и мама настояла?.. Да, так лучше. Пока Иришка приедет, может, и найдется какая-нибудь работа? Хотя по специальности вряд ли, тем более без диплома. Вот Ефим, доцент Первого медицинского, здесь трудится простым ординатором, и считает, что ему повезло.