Татьяна Осипцова - Не своя жизнь

Вечером густой бас Ефима заставил Дениса выплыть из забытья и прислушаться к тому, что обсуждают в проходной комнате.

– Он всегда был таким нервным?

– Нет, – ответила Ефиму мама. – Наоборот, был беспроблемным, уравновешенным ребенком. Учился всегда хорошо, а в институте, когда пошла специальность, даже увлеченно. В детстве немного хулиганил, как все. Нет, никаких нервных срывов я не помню…

– Просто у Дениски музыкальная, тонкая натура, поэтому он такой чувствительный, – вставила тетя Соня.

– Ой, мама, я тебя умоляю! Маниакально-депрессивный психоз бывает и у тех, кому медведь на ухо наступил.

– На него столько всего свалилось – и все подряд… Знали бы вы Ирочку, какая хорошая девочка была! Я на них нарадоваться не могла. Больше скажу: если бы у него не появилась Ира – я бы не решилась уехать.

– Да, досталось парню. Однако при нормальной психике суицидальные мысли в голову не приходят.

– Гибель Лизы его буквально добила! Он считает, что это из-за него…

Последовала долгая пауза.

– Если бандиты узнали, что он в Израиле, то могут и сюда добраться. Это же русская мафия! Они убивают и на другом конце света… Его убьют, и вас заодно!

– Ты что, Фима? – в один голос охнули мама и тетя Соня.

– Знаете, – немного помолчав, заговорил Ефим, – вам надо переехать на другую квартиру. А тебе, тетя Неля, и Денису – сменить фамилию. Ведь будут искать Колесниковых? Можно взять твою девичью. Хаим это устроит. Даркон ни ты, ни Денис пока не получите, но можно выправить ему временный загранпаспорт, уже с фамилией Сандлер. И пусть дует к Аркадию. Римма работает санитаркой в психиатрической лечебнице, это очень кстати. Последит там за ним.

«Они думают, что я псих? – вяло промелькнуло в голове у Дениса. – Может, они и правы. Тогда мне самое место в дурдоме. А троюродная сестра поспособствует».

Буквально через неделю на имя Сони сняли квартиру в другом районе, столь же тесно и неряшливо застроенном. Денис отнесся к переезду безразлично. Одна комната с забранным ставнями окном или другая – какая разница? Солнце так же полдня пытается пробиться сквозь планки жалюзи, а по вечерам, когда есть возможность распахнуть окно, вид из него не радует. Впрочем, ему казалось, что радость уже никогда не вернется в его убитую душу.

Ефим то отменял таблетки, то опять приносил. Без них Денису снились кошмары, и он боялся засыпать по ночам. Сидел у окна и смотрел на огромный диск луны на черном южном небе. Ночное светило завораживало, не отпускало взгляд, и только усиливало чувство вины и тревоги. Впрочем, тревожился он не за себя, только за маму. Чтобы обезопасить ее, надо оказаться как можно дальше.

Поэтому вместе с мамой и Ефимом он послушно ходил по каким-то инстанциям, подписывал бумаги, содержания которых не понимал. Ефим вел переговоры с чиновниками, объяснял маме, о чем речь, но Денис не вслушивался. Ему было все равно.

Через три с небольшим месяца после приезда в Тель-Авив на руках у него оказалась книжечка «лессе-пассе» – временный израильский загранпаспорт.

Только в последний момент, уже в аэропорту, когда мама, стараясь сдержать слезы, скорбно глядела на него, Денис осознал, сколько ей пришлось пережить за это время: седины в темно-каштановых волосах заметно прибавилось, нижние веки набрякли от вечных слез.

– Прости меня, мама, – вырвалось у него.

– Ничего сынок, ничего… Все будет хорошо. Ты звони, из Германии это дешевле. И дай Аркадию денег, а то неудобно. Неизвестно, сколько тебе придется прожить у него.

Она последний раз обняла и поцеловала сына, затем будто оттолкнула – иди.

Он пошел. Миновав контроль, обернулся и махнул маме рукой. В ответ она вскинула свою, попыталась улыбнуться, заплакала и пошла прочь.

Наутро он проснулся первым и, тихонько одевшись, покинул номер.

Солнце только-только показалось из-за гор, воздух был свеж и прозрачен. Вокруг царила тишина, туристы досматривали последние сны, но кое-кто уже работал.

На веранде кафе протирала столы девушка, по виду мексиканка. Заметив Дэна, она белозубо улыбнулась, и он ответил ей вполне искренней улыбкой. Настроение было прекрасным, вчерашние мысли о собственном возрасте уже не казались бесспорными.

В голову пришло, что эта официанточка могла продолжать заниматься своим делом и не посмотреть в его сторону. Могла посмотреть и нахмуриться, увидев в нем старика или урода, не стоящего улыбки.

«Ну-ну, не прибедняйся, – тут же возразил он сам себе, – женщины и девушки часто тебе улыбаются, и уж точно не считают уродом. Был бы ты уродом, разве решился бы послать Роуз? Да-да, ты ее послал. Потому что уверен: на мужской бирже твои акции котируются достаточно высоко. Пока высоко. А что будет через десять лет, через пятнадцать? Через двадцать девушки точно не будут тебе улыбаться. И ты тоже вряд ли станешь заглядываться на них – скорее всего, в этом возрасте ты уже будешь мечтать о пенсии. В России она бы светила в шестьдесят, а здесь придется тянуть лямку до шестидесяти восьми. Джози Каннигэму из отдела статистики шестьдесят шесть, он седой как лунь, страдает ожирением и одышкой, и ждет не дождется, когда сможет посвящать все свое время пятерым внукам. У тебя к этому возрасту внуки вряд ли появятся».

На веранде показались первые посетители: семья с тремя детьми, которую они видели на стоянке. Старший мальчик ростом почти с мать, второму лет семь. Для девочки пока требуется высокий стульчик. Притащив его из угла и усадив дочь, отец направился в кафе делать заказ.

Обычная семья. Основная ячейка общества, как это называлось, когда он учился в советской школе. Сердце вдруг кольнуло завистью. Этот мужик, ровесник или чуть моложе, не будет путешествовать в одиночестве, не станет прикидывать, переспать с оказавшейся под боком молодой девушкой или не стоит. Голова его забита другими проблемами, он заботится о своей семье, живет ради нее.

«А ради кого я живу? Только ради себя самого? Ведь я ни о ком не забочусь – забота о Роуз была скорее формальным исполнением принятых правил. Я никого не люблю, кроме мамы, да и эта любовь за дальностью расстояния затуманилась, почти растворилась. Смысла нет – вот в чем дело! Нет по большому счету смысла в моей жизни. Если завтра умру, заплачет по мне лишь мама, а если, что намного вероятнее, я ее переживу, то и плакать будет некому».

Мысли о никчемности и пустоте собственного бытия не отпускали его до самого завтрака. Надя с удивлением посматривала на его хмурую физиономию и тоже некоторое время молчала, а затем не выдержала:

– Что-то случилось? О чем ты так задумался?

– Ни о чем, – тряхнул он головой. – А знаешь, ведь мы можем обзвонить по телефону все отели на территории заповедника.

– Точно, как мы раньше не додумались!

– Не мы, а я! – с притворной строгостью возразил он. – Нечего примазываться.

– Жадный, да? – столь же притворно надулась она.

– Ужасно. Особенно в том, что касается идей.

– Зато во всем остальном ты щедрый, – улыбнулась Надя. – Добрый и заботливый. И вообще, ты классный.

Чтобы не показать, как тронут ее словами, Дэн рассмеялся.

– Это у тебя любимое словечко? Мама классная, а теперь и я. Доедай, пойдем узнавать телефоны.

В номере он раскрыл свой лэптоп, Наде вручил айфон. В течение часа они обзвонили пару десятков гостиниц, расположенных на территории национального парка Йосемити и вблизи него. Дэби как сквозь землю провалилась, и сотрудницы по фамилии Янг нигде не было.

– Ну почему я такая бестолковая! – простонала Надя, получив последний отрицательный ответ. – Надо было спросить у нее название отеля.

– Мы обзвонили все, – напомнил Дэн. – Даже те, от которых до водопадов семь верст и все лесом.

Когда сдавали ключ от номера, он на всякий случай поинтересовался, не служит ли в этом отеле кто-нибудь по фамилии Янг.

– Янг? – переспросила портье. – Эмили Янг работала в прачечной. Она уехала буквально вчера. Кажется, в Вайоминг. У нее тяжело заболел отец.

– А Дебора, – быстро спросила Надя, – ее дочь?

– Такая высокая? В прошлом году она работала здесь в сезон. Вероятно, отправилась с матерью к дедушке.

– А ее номер телефона вы случайно не знаете?

– Нет. Я с Эмили не слишком хорошо знакома. И вообще – это конфиденциальная информация.

Молча они вышли из отеля и направились к стоянке. Надя сокрушенно вздохнула:

– И что мне теперь делать?

Она взглянула на Дэна так, будто знать, что ей делать, должен именно он. Он этого не знал. Но вовсе не чувствовал огорчения оттого, что расставание с Надей откладывается.

– Не беда. Вернемся в Сан-Франциско, я посажу тебя в самолет и полетишь к маме. А если хочешь, поехали со мной дальше, а домой потом, – неожиданно для себя самого предложил он, и тут же принялся уговаривать: – Представляешь, полторы тысячи миль в дороге, по нескольким штатам. После гор пойдут плодородные калифорнийские долины, затем покатим по пустыням Аризоны и Невады, потом опять горы в Юте. По пути заглянем в Лас-Вегас. Ты там не была?

– Нет, конечно.

– Я был однажды, давно. Фантастика, а не город!

– Туда ехать по прямой дороге через пустыню, которую всегда показывают в кино?

– Через Долину Смерти? Можно и так, хотя этой дорогой почти не пользуются. Она считается мемориальной, специально оставили старомодные заправочные станции в духе пятидесятых, для туристов, а так – ни городов, ни поселков. Есть более живописная и удобная трасса.

– В американских фильмах герои вечно катят на машине через всю страну под какой-нибудь классный саундтрек. И при этом подпевают, и пританцовывают за рулем от счастья.

– Что-нибудь в духе «кантри», как в «Бонни и Клайде»?

Надя кивнула и хихикнула:

– Но они ведь были грабители?

– Можем по пути грабануть какой-нибудь банк… – хмыкнул он.

– Купим колготки, чтобы натянуть на голову… – включилась в игру девушка. – А пистолет у тебя есть?