Слышит, силу нажима уменьшил, но не отпускает.

-Кр… Сергей. Он мой…? – не своим голосом и обрывисто.

Смешок. Нервный. Честно не удержалась, само вырвалось.  

 -Нет. У меня просто хобби такое, своих детей именами бывших называть!

Вроде как, и сарказм, а у самой слёзы по щекам. Как же я его сейчас ненавидела. За вопросы эти, за недоверие… за себя, за сына…. За всех нас.

И опять его пальцы на моём запястье, в этот раз действительно больно, даже через куртку. Но я не чувствую. Вернее это не играет абсолютно никакого значения. Главное выражение его лицо. Почти бескровное, с плотно сжатыми зубами, желваки так и играют. И взгляд. Безумный. Почти страшный. Но я не боюсь. Я сама на грани.

-Ты должна была сказать, - как скрежет по металлу.

И тут у меня просто сносит все ограничители.

-Когда?! – кричу я, сама того не осознавая. – Когда?! Когда ты меня обвинял неведомо в чём?! Или когда уходил?! А может быть, в тот момент, когда ты упорно делал вид, что нас с Крошем не существует?! Шесть лет. Тебя не было шесть лет!

Он пытается что-то вставать, но меня несёт.

-Ты сам! Ты сам всё разрушил тем вопросом! Я же тебя ждала… Как дура последняя. Когда вспомнишь, когда наиграешься со своей свободой и со своими амбициями. Приехал. Обрадовалась. А ты… Да ну нахер… Лучше бы ты тогда вообще не приезжал! Лучше бы я просто думала, что надоела тебе или что-то подобное! Но это кем меня надо было считать! Нет у тебя сына! Ты на него все права потерял, шесть лет назад! Ты спросил, чей он. Вот и получай! Мой!

На последние слова Измайлов  реагирует неадекватно. Он орёт. Просто орёт, совсем не членораздельно. Просто громкий вопль, от которого внутри меня всё обрывается.

Жмурюсь. Была бы свободна рука, ещё бы и уши заткнула.

Он замолкает. А  так и сижу. С закрытыми глазами и текущими слезами.

-Ты должна была сказать, - он. Тихо и надломленно.

Но мы оба знаем, что это ещё не предел. Это так…. Мы лишь прошлись по верхушкам чувств и претензий.

-Но не обязана.

Не узнаю себя. И голос не мой, и слова чужие. Откуда во мне эта стерва? Не знаю. Почему просто всё не сказать? Потому что больно. Очень. До самих остов… Оказывается всё ещё не отпустило. Всё так же остро как и тогда. Говорят время лечит. Врут. Безбожно. Нефига оно не лечит, лишь прячет и маскирует. А если не выпускать, то оно прорастает в тебе… махровым цветом, отравляя тебя и твою душу. Каждый день. Каждый миг. А я слишком долго делала вид, что я в порядке.

Разлипаю слипшиеся глаза.

Измайлов отвернулся. Я его почти не вижу за спинкой кресла. Лишь его рука на моей.

-Отпусти, - обессиленно прошу я. Не слышит. – Отпусти.

Руку не убрал, но пальцы вдруг разжались.

-Я хочу… - начинает он, но обрывается. Молчит.

-Потом. Всё потом, - одними губами прошу я.

-Он. Мой. Сын.

Без вопросов. Без сомнений. И даже почти без злости. Констатация факта.

-Мой, - упрямлюсь я. Рука его дёргается, но меня не трогает. И я добавляю. – И твой.

Сказала. Странно, но стало будто бы легче. И мир не рухнул. И ад не разверзся. Впрочем, он уже давно с нами, и у каждого свой. И пока я думаю об этом, Сергей убирает руку и… с силой, чуть ли не с остервенением бьёт по рулю, через раз попадая по клаксону. Тишину нашего мира буквально прорезает. Не удивлюсь, если он там вместо руля мою голову представляют. Я больше не могу здесь, слишком тесно, слишком громко, слишком запредельно.

Выскакиваю из салона. И меня словно вырывает из вакуума. И мне страшно от того количества звуков, которыми как оказалась полнится реальность. Мы с ним будто оглохли, не сейчас, лет шесть назад, ещё до истории с Крошем. А сейчас летим обратно, на землю… и как бы не расшибиться. А мне нельзя, у меня дети.

Нервно обернулась к подъездной двери. Кроша не было. Да что же я за мать-то за такая! Опять ребёнок ушёл! Кидаюсь к подъезду. Вот если его сейчас дома не окажется, то я просто лягу и умру… Хотя нет, сначала найду, а потом уже помирать буду.

Домофон. И Анино: «Да?»

-Крош, дома?!

-Ну да… - растерянно говорит дочь. Хотя там есть что-то ещё, но я уже не воспринимаю. Прижимаясь лбом к холодному металлу двери.

-Открой, пожалуйста, - из последних сил шепчу я.

Сигнал. До меня не сразу доходит, что надо тянуть ручку на себя. Пальцы слушаются плохо. Успокойся. Сын дома. Дочь дома. А со всем остальным ты справишься.

 Уже практически скрылась в подъезде, когда меня нагоняет голос Сергея:

-Ты же понимаешь, что это ещё не конец!

*   *   *

Тошнило. Чёрная вязкая желчь бродила внутри меня.

Никогда в жизни до этого я не чувствовал себя в таком отчаянье. Даже когда Ольга сказала, что это не мой ребёнок. Даже тогда. Было больно, чертовски, разочарование, предательство… Да всё что угодно. Думал, не справлюсь. Справился. Злость помогла, мысли о дочери и… как не странно, но и всё то дерьмо, что творилось вокруг. Надо было выгребать, вот и я выжил.

А сейчас… Сейчас всё казалось в разы острее… потому что вместе с шоком, отчаяньем, злостью на Ольгу и растерянностью, на меня вдруг навалилось осознание потерянных возможностей. Потерянной семьи. Потерянного… сына. От одной этой мысли внутри меня всё сжималось и обмирало.

Одно единственное слово. Сын. У меня был сын.

И это было одновременно страшно… и невероятно.

Измайлов. Сергей Сергеевич.

Олин голос до сих пор звучал у меня в ушах. Напряжённый и испуганный. Она пережила час без своего… без нашего ребёнка. Мне же предстояло осилить шесть лет. Каждый потерянный день, каждый непознанный миг. Как это сделать я не знал.

Я кричал. Бил по рулю и приборной панели, уделывая костяшки пальцев в кровь. Я умирал. С этим надо было что-то делать. Опасался убить Олю, в то же время, желая этого больше всего на свете. Как же так… Что же ты наделала? Что же я наделал? Я ведь тогда… Ждал от тебя совершенно иного, брал на понт, играл в слепую. Мне надо было совершенно… другого. Чтобы отошла, чтобы не ждала, чтобы не мучилась. Но ты меня переиграла. Я поверил.

Понимание собственной глупости убивало остатки контроля. Ведь всё могло быть совсем иначе… Могло.

Старался вызвать в памяти образ… Кроша. И не получалось, хотя я и рассматривал отчаянно его всю дорогу, что мы ехали от клуба до их дома. Он словно ускользал от меня. Кажется, мальчик был похож на Ольгу, только очень маленький. Аня вроде бы была покрупнее в его возрасте. Глаза ещё помнил. Зелёные. Смышлёные и слегка насупившиеся.

Мой ребёнок. Мой сын. Мой Сергей.

Ольга сбегает от меня, чуть ли не кубарем вываливаясь из автомобиля. И… это было к лучшему. Потому что с каждой секундой, проведённой в одном пространстве, я всё сильнее и сильнее проваливался во мрак. Ей тоже плохо. И я даже из чувства мести не могу этим насладиться. Потому что какая к чёрту месть?! Что же мы наделали?!

Она стоит у подъезда, уткнувшись лбом в дверь. До ломоты в костях хочется подойти к ней, сгрести в охапку и… и не знаю. Не могу видеть её… и в то же время, не могу не смотреть на неё.

Дверь открывается, и она почти сбегает.

-Ты же понимаешь, что это ещё не конец?! – вырывается само собой. И совершенно не моим голосом. Она замирает в дверном проёме. Секунда, две… и тяжёлая металлическая дверь разделяет нас на сотни тысяч километров друг от друга. Как-будто нам прежних расстояний было мало…

Она ушла. А я остался. Наедине со своим бессилием, яростью, одиночеством и… первыми отблесками надежды. Где-то под всем этим, погребённое под толщами желчи и тьмы, начинало теплиться маленькое и от этого робкое счастье. У меня есть сын.


Глава 12

Глава 12.

Вечер прошёл нервно.

Сначала Аня. Уставшая, всё ещё больная и виноватая. И я вроде как злая, но не на неё же. Но она всё видит, и, конечно, всё на себя тащит. А я и разобраться толком в своих мыслях не могу. Ругаться на неё за телефон или нет? Впрочем, она сама себя и так без этого накрутила. Аж температура вновь подскочила. Напоила лекарствами, уложила в постель, поцеловав в горячий лоб.

Потом был долгий и обстоятельный разговор с Крошем. В итоге ребёнок надулся на меня из-за того, что я не оценила его сюрприза. А может быть, всё дело было в том, что я старалась сдерживать себя, а надо было дать волю чувствам… чтоб испугался? В памяти сразу всплыло воспоминание детсва, когда матушка один единственный раз подняла на меня руку. Я тогда, будучи мелкой соплячкой, упёрлась в гости, никого не предупредив. Искали всем двором. Нашли. Наорали. Всыпали. Ревела. Зато на всю жизнь в подкорке засело, что нельзя.   

Но то ли я была более мягкотелой, то ли во мне уже всё что можно было за сегодня перегорело. Поэтому разговоры. И как факт – детская обида. Этого тоже спать уложила, лишив телевизора и сладкого. Да, я очень оригинальна.

Проверила ещё раз Аню. Температура немного спала, но лоб горячий. Она зашевелилась под одеялом, продрав затуманенные глаза.

-Всё хорошо, - шепчу ей в полумраке комнаты. – Спи.

-Мам… А папа?

-Дома уже, наверное, - вру я, не имея ни желания, ни возможности, угадывать, где сейчас Сергей.

-Как он на Кроша отреагировал?

Открываю рот… а сказать ничего не могу. Просто перемыкает и всё. Дочь по-своему интерпретирует моё состояние.

-Я ему ничего не говорила… честно. Никогда. Он иногда спрашивал… как ты. Очень отдалённо. Но я про Кроша не рассказывала.

-Почему? – еле слышно.

-Когда была маленькой, злилась, ревновала. Ты на Кроша почти всё время своё тратила, мне казалось, что любишь его больше…

-Аняяя…

-Знаю. Но тогда казалось так. Нам потом психолог в школе однажды рассказывала, что это нормально. Ты не подумай, я мелкого люблю. Просто… мне хотелось больше внимания для себя. А с папой… В общем мне тогда нравилось думать, что он только мой папа. Его же в первые годы после отъезда и не так много было, только по телефону.