— Подержи вот здесь.

Взял мою руку и приложил к плитке, слегка балансирующей на зыбком, скрепляющем материале. Посмотрел на меня и усмехнулся.

— Ты словно дьявола увидала. Такой жуткий?

Отрицательно качнула головой, а он ловко замешивал еще раствор в тазу, волосы упали ему на лицо, мешая смотреть, и я невольно убрала их назад. Он тут же вскинул голову, глядя на меня снизу вверх. Приподнялся на колени и вдруг рывком обнял меня, пряча лицо на моем животе, сильно сдавливая меня руками. Потом молча потянул вниз, к себе…

Какие-то доли секунд, и я просто потеряла разум. Нет сил оттолкнуть, нет сил сказать ему «нет». Я просто сдалась. Так безжалостно обреченно. И застонала, когда его губы нашли мой рот. Внутри меня разлетелось на осколки желание сопротивляться, дать отпор, отвергнуть. Я зарылась руками в его волосы и со стоном ответила на поцелуй. Яростно и жадно обхватывая своими пересохшими губами его губы, притягивая к себе.

Его руки срывают с меня домашнее платье, стягивают с плеч, вниз, обнажая мою спину. Схватил меня за талию и усадил на себя. Чувствуя промежностью его вздыбленный член, жесткую ткань штанов.

— Всеее… не отпущу… не могу, понимаешь? — шепчет страстно мне в рот и сдирает платье еще ниже. Я больше не я. Не могу себя взять в руки. Я сдавливаю его бедра коленями, и сама ищу его наглый язык, чтобы сплести с ним свой. Боже… я на себя не похожа. Я как наркоманка, которая трясется от его шепота, от его порывистых движений. Какими-то призрачными оттенками сомнений… а что, если это не он…

— Я не могу… — с отчаянной мольбой, надеясь, что отпустит.

— Можешь… — так многозначительно пошло, и снова эти наглые пальцы, которые знают, что творить с моим телом. И оно запомнило… оно откликается адским жаром.

— Не могу…

— Тогда скажи мне нет…

Хрипло шепчет и ласкает. Так умело… и под его пальцами рвутся все те тросы-сомнения. Его голос и это сладкое, быстрое проникновение внутрь, ожидаемое и желанное.

— Скажи, — толчком посильнее, поглубже, — мне, — губы обхватывают сосок и втягивают сильнее в рот, — нет!

Но вместо нет я так развратно насаживаюсь на его пальцы, трусь о них, улавливая знакомое уже томление и начинающуюся пульсацию. Выдохнула его имя, безотчетно впиваясь своим задыхающимся ртом в его губы.

— Не могу…

— Сказать нет?

Переспрашивает, но я его не слышу. Я вся превратилась в комок оголенных нервов. Бесстыжая, развратная. Мне хочется сильно насаживаться влагалищем на его пальцы, хочется самой потираться о них клитором. Ведь он так остро пульсирует от одной мысли, что мой муж так сильно меня хочет. И его язык у меня во рту, с запахом слюны, дыхания. Это же его запах. Я бы так не сошла с ума, будь он чужой. И я хочу его. Я так адски его хочу, что у меня нет сил оттолкнуть.

— Да… — шепчу и закатываю глаза.

— Да?

— Дааааа, — со стоном и нетерпеливыми движениями бедрами. Оргазм приближается, он, как прилив, подбирается легкими зыбкими волнами, заставляя содрогаться все тело. Остановился, и оргазм завис где-то далеко… наверное, так и должно быть. Теперь он… Сейчас будет сильно толкаться внутри и… вместо этого горячие руки потянули мои волосы назад, заставляя прогнуться, и его рот жадно терзает мои соски. Он не двигается, весь дрожит, но не двигается. Целует мою шею, плечи, снова губы. Я начинаю двигаться сама, но ладони сдавливают мою талию, и он не дает.

— Еще один оргазм… для меня, — шепчет мне в губы.

Дааа… да, конечно. Как раньше. Я все помню. Снова пытаюсь извиваться и громко стонать, он смотрит на меня, как я двигаюсь, изгибаюсь, но вдруг сильно сдавливает мои бедра и дергает к себе так, что штаны сильно трутся о клитор, и я замираю на секунду.

— Не так… по-настоящему.

Вся кровь приливает к щекам, но он не дает думать, приподнимает и снова опускает на себя, берет мои пальцы в рот и тянет туда, где мой лобок соприкасается с его пахом.

— Почувствуй нас… даааа, здесь. Хочешь?

Высовывает язык и цепляет мой напряженный сосок, и вместе с этим сам касается меня там, раздвигает плоть, потирая напряженный узелок. И подносит свои пальцы ко рту, облизывает их, глядя мне в глаза. И меня бросает в дрожь.

— Ты кончишь по-настоящему… ты будешь плакать и кончать, обещаю.

И низ живота сильно тянет от его слов, сокращаются мышцы. Никогда раньше слова так не сводили меня с ума. И вдруг одним сильным толчком заполняет меня собой. И у меня перехватывает дыхание. От его разрывающего размера. Во мне так долго не было мужчины, что мне кажется, я сейчас разорвусь.

Голодно смотрит мне в лицо. Дышит очень тяжело, со свистом. И мне в эту секунду кажется, что невероятно красив, ослепительно обжигающе красив. Каким никогда для меня не был. Меня сводят с ума его стоны, его похоть, его страсть.

Он похож на возбужденное и опасное животное. Очень сексуальное животное. Толкнулся внутри первым сильным толчком, и я застонала. Толкнулся еще раз, глубоко, так чувствительно, так сильно. Не переставая ласкать пальцами, впиваясь голодным ртом в мою шею, подбородок и снова отстраняя меня назад.

— Внутри тебя так тесно… ты… маленькая моя девочка. Я сейчас спущу туда, как пацан, слышишь?

Он говорит, а меня начинает трясти. Где-то внутри его член задевает какие-то точки и толкается все сильнее, быстрее. И его лицо… оно исказилось, как от страдания, и это подхлестывает меня сильнее. Я не знаю… мне хочется вырваться и хочется еще чего-то… Наверное, вот этого хаотичного насаживания, сильного неумолимого. Когда он быстро двигает моим телом. Как глубоко, так непривычно глубоко вонзается его плоть… трется и вонзается. О боже… мне кажется, я умираю. Пульсация теперь нарастает не только между нижними губами, но и внутри. Глубоко внутри, соединяясь паутинкой, охватывая огненными клубами наслаждения. Мы издаем звуки. Наши тела так бьются друг о друга, что мне становится стыдно… но мыслей нет. Он выбивает их этим темпом. И я становлюсь дикой, мне надо еще. Надо, чтоб двигался, чтоб вбивался. Там… внутри. Туда, где все зудит.

— Дааа… по-настоящему. Вот так, — пьяно выстанывает мне в губы, — чувствуешь? Как оно… чувствуешь, как ты приближаешься? Я чувствую. Вот так сжимай меня. Сильнее…

И я не понимаю, что происходит. Я ослепленная, я сама не своя. Мне, и правда, хочется кричать от невыносимости и впиваться в него ногтями. Закрывает мне рот своим ртом, чтобы не дать слишком громко. И все, и меня срывает в какую-то оглушительно адскую бездну. Ослепительно яркую. Все мое тело сотрясается, сжимается вкруг члена, и эти спазмы усиливают удовольствие… оно похоже на боль… но это и близко не боль. Насаживает сильнее, мощнее, жестче, пока не рванул к себе, зарываясь лицом между моих грудей. И я почувствовала, как каменеет его член еще сильнее, как дергается во мне, орошая горячим. Сжимает меня очень сильно, хватая за затылок и вдавливая лицом в свою взмокшую грудь.

А я вдруг поняла… что устала быть несчастной, сомневаться, бояться жить. Я не хочу сравнивать, не хочу искать прошлое. Мне хорошо. Мне никогда не было так хорошо. Если это иллюзия, то пусть она будет… пусть. Я до боли хочу, чтобы обман длился нескончаемо долго, а если это правда, то пусть она будет сладкой, как обман. Обхватила его руками и выдохнула судорожно в его потную грудь, не понимая, как целую там, где бьется его сердце.

Глава 9

Я проснулась после того, как щеки запылали, потому что вспомнила… Тихо приподнялась на постели и тут же окончательно проснулась — Сергея не было. Не знаю, во сколько он ушел. Притом так тихо, что я, которая чутко спит, не услышала.

Впервые я спала в спальне. А не с Тошкой на диване в его комнате. Тут же побежала к сыну. Конечно же, проснулся. Сидит в пижамке, рисует. Тошка рисовал не так, как все дети. Он мог начать рисунок с ног, дом с окна. Вот сейчас он рисовал нечто, не поддающееся определению, и я не могла понять, что это.

— Доброе утро, мой сладкий. — несколько раз нацеловала его мягкую макушку. — Ты хорошо спал? Что тебе снилось?

Знала, что не ответит, но все равно задавала ему вопросы и отвечала на них сама. Наш психолог говорила, что это обязательно нужно делать. Тоша все слышит и рано или поздно может начать повторять. Хотелось бы в это верить. Аутизм ведь и болезнью не назовешь, и как поведет себя, не знаешь. Кому-то лучше становится, кто-то вообще избавляется от расстройства, а у кого-то идут заметные ухудшения. Я до дикости боялась, чтобы Тоше не стало хуже.

— Ты встал раньше папы или после него?

Спросила, продолжая чмокать вкусно пахнущую макушечку.

— Наверное, позже. Интересно, куда наш папа ушел? И даже не предупредил.

Антон вдруг резко встал и побежал на кухню. Вернулся с апельсином в руках, понес его к подоконнику и положил. Я встала и подошла к окну.

— Ты видел, как он ушел, да?

Видел. А апельсин принес, чтобы играть. Это было проявлением эмоции. Невероятно, но факт. Тоша показал эмоцию. Желание играть и ожидание.

Когда умывалась, рассматривала свое лицо, следы поцелуев на шее, на груди, и сердце дико колотилось. Что же он творил со мной этой ночью. Какое-то сумасшествие… И хочется этого сумасшествия еще, хочется, чтоб вот так каждое утро саднило между ног и соски больно соприкасались с материей, потому что искусаны, истрепаны поцелуями.

Взяла из корзины грязные вещи Сергея. Какие они старые… еще те самые, которые он забирал из дома. Я помнила каждую из них. Спортивную кофту, джинсы, футболку с длинными рукавами. Надо все перестирать… Нет, надо купить ему все новое.

Я достала из шкафа кубышку с этническим орнаментом. Ее когда-то подарила моя мама. В кубышке трубочками свернуты деньги. Пересчитала. Это на лечение Тошки. Рассчитано на каждый месяц. Я всегда сюда откладывала с зарплаты. Но… если я немного возьму, потом можно доложить. Завтра праздник, а у Сергея ни одной новой вещи.