— 31–31,5

— И вон те сапожки с опушкой и кроссы на меху.

Меня всю трясло. Мне было страшно от того количества, что он покупал, вообще от его познаний в детской одежде, в том, с какой легкостью он полностью приодел Антона и… больше всего умиляло, как он называл его Сергеичем. Как будто подчеркивал, что он принадлежит ему. Что он — ЕГО сын. Как и меня всегда называл Огневой. Это как клеймо — МОЯ ЖЕНЩИНА!

Антон на игрушки внимание обратил, точнее, он выбрал ярко-красный мяч и вцепился в него мертвой хваткой.

— Ты иди с ним вон туда!

Показал на магазин с меховыми изделиями.

— А я все это в машину отнесу.

— Сереж… а… а откуда деньги такие? Это же дорого, это же… черт, это целое состояние.

— Катенок, есть вещи, в которые женщинам совать свой очаровательный носик не нужно. Есть деньги, и отлично. Я, знаешь ли, семь лет просидел в яме и заслужил.

— Это премия от государства?

Усмехнулся.

— Скажем так. Да, это такая премия мне за выстраданные годы плена.

В меховой я не пошла. Мы с Тошкой ходили возле детских аттракционов с самолетиками, машинками и каруселями. Нет, он не желал кататься, но он очень любил смотреть, как катаются другие. Его завораживало, когда что-то качалось и кружилось.

— Куда! Я сейчас охрану позову! Вы сдурели!

Бешено звенит датчик, через который выскочил мой муж вместе с шубой.

— У вас мой бумажник! Там сумма, что весь ваш магаз купить можно!

Обернулась, а точнее, не успела обернуться, как мне на плечи лег мягкий мех и защекотал щеку.

— Пошли в зеркало смотреться, Снегурочка. Если гора не идет к Магомеду, то Магомед идет к горе.

Тошку по-хозяйски за руку и в магазин. Продавщица ругается, что-то бубнит, но уже не по-злому, уже на нас посматривает и довольно подсчитывает свои проценты. Когда-то и я так работала на проценты, и каждый клиент был моим потенциальным заработком. Как только она реально не вызвала охрану, и Сережку не утащили менты.

— Охренеть… как же ты шикарно смотришься в белом. Королева!

У меня никогда в жизни не было белой шубы. Вообще не было шубы.

— Красиво, но… я не ношу натуральный мех, ты же знаешь, ту кроличью шубу я не захотела тогда, еще и… и…

— Это не натуральный, девушка, это шикарная новая модель из Парижа. От Сортье! Единственный экземпляр!

Потом наклонился к моему уху.

— Мы приедем домой, ты наденешь эту шубу на голое тело, и я зверски тебя в ней оттрахаю.

Вся краска прилила к лицу.

— А потом ты станешь на колени и будешь жадно сосать мой член… вот в этой самой шубе и… знаешь, и в белой шапке. Вон в той, со стразами сбоку. А потом… — как же дико у меня запульсировало между ног, — а потом я обмотаю твою шею вон тем мягким шарфиком и буду тянуть за концы, пока ты будешь кончать с моими пальцами в твоем влагалище.

Пока он говорил, я поплыла, и мне показалось, что кончить я могу прямо сейчас.

— Даааа, маленькая, вот этот взгляд я хотел увидеть. Девушка, нам еще вон ту шапочку, шарфик и перчатки, и где у вас здесь магазин женской обуви?

Теперь мне было стыдно сунуть свои копейки после всего того, что он купил нам. А он сам пошел в мужской магазин и выбирал только то, что нравилось мне. Когда выходили из торгового центра, то из-за вороха пакетов видны были только ноги Сергея, а я хохотала и везде открывала двери. Мне вслед смотрели с дичайшей завистью, и даже шептались за спиной. И я впервые в жизни чувствовала себя, как Красотка из фильма с Джулией Робертс.

Дома он выполнил свое обещание, и после того, как я уложила Антона, он заставил меня надеть белые сапоги, шубу, шапку, и мы зверски трахались прямо на полу в прихожей. Когда я выстанывала, что мне жалко шубу, а сама выгибалась, подставляя промежность под яростные удары его члена.

— Хер с ней! Я хочу тебя! В этой шубе! Сейчас! Даже если она к дьяволу облезет!

Потом он оставил меня убирать все покупки по шкафам и после полуночи… он поехал встречать мою маму сам.

А я осталась дома, и в какой-то момент мне вдруг стало до дикости страшно — а вдруг мама его не узнает и… Боже… я больше не хочу знать правду!!! Не хочу! И мне опять очень страшно!

Я ждала их у окна. Долго. Наверное, все это время я простояла, прижавшись лицом к стеклу, застыла и задубела от холода и страха. Вдруг приедет и… все, и на этом все мое счастье взорвется, как мыльный пузырь. Мне постоянно было страшно именно поэтому узнать, что Сергей это… это подделка, и потерять его навсегда. Потерять вновь обретенную радость, смысл жизни, отца для Антошки и попросту причину вставать утром и улыбаться. Боже, как давно я не улыбалась с утра. А ведь это так важно — открыть глаза, потянуться и ощутить, как дышишь полной грудью, потому что рядом, совсем рядом твое счастье.

Пока выходили из машины, я губы до крови искусала. На первый взгляд все хорошо. Он сумку из багажника достал, маме выйти помог… Скорее, догадываюсь, чем вижу — мама рассматривает машину и задает вопросы — откуда такая роскошь. Он что-то отвечает, и я вся сжалась, вся скукожилась в ожидании ссоры. Мама все это время тихо ненавидела даже мертвого Сергея за то, что тот нас с долгами оставил, и никогда ничего хорошего о нем не сказала, даже поминала с упреками и злостью.

— Мог бы о жене подумать. О ком-то кроме себя любимого. В войнушки он игрался. На всех и на все насрать ему, Катя. Только о себе и думал.

Вот и сейчас вполне могли повздорить еще в машине… но… мне кажется или у меня галлюцинации — мама улыбается, нет, она смеется. Сергей несет ее сумку, предложил опереться о его локоть на подъездной дорожке, где очень скользко, и она с явным удовольствием воспользовалась помощью. Мне стало полегче, и я выдохнула. Шумно и резко, как делают после большого глотка водки.

— Тише, Тошка спит! Шикнула, открывая дверь, впуская маму и целуя ее в обе щеки, поглядывая довольным взглядом на Сергея, который повесил дубленку тещи в шкаф и принялся снимать куртку.

— А я тортик привезла Киевский. Давайте чаю попьем и спать, а то с дороги голодная. В поезде почти ничего не ела. Только на Тоныча взгляну одним глазком.

Прокралась к спальне, а Сергей тем временем меня сцапал и успел прихватить за ягодицы, и шепнуть на ухо, что ему сегодня было мало. Мама вернулась как раз тогда, когда он жадно поцеловал меня в шею, и я не успела его отпихнуть.

— Ладно, вы пока чай ставьте, а я в душ. Замерз, пока по перрону шастал.

***

— И… что скажешь, мам?

— А что скажу. Вернулся и вроде уже не такой мудачеЛЛо, каким был.

— Мама!

— Что мама? Ну был ведь козлом, что ты споришь. А сейчас вроде ничего, и смотрит на тебя, как кот на масло. Раньше так не смотрел. Я мать, мне все видно.

Говорит и тортик аккуратно разрезает на кусочки.

— Ааа… тебе не показалось, что это… ну что это не он?

— В смысле?

— В прямом, — прошептала я и включила воду в кране посильнее, — ну, что это не Сергей, а кто-то другой!

— Ты в своем уме? Как это не Сергей?

— Ну… не знаю. Мне иногда моментами кажется, что не он это, что… похож, да, но не он.

— Ты, мать… того, попринимай валерианочки. Когда кажется — креститься надо.

Вдруг зазвонил мой сотовый. Так поздно? Кто бы это мог быть? На дисплей взглянула и вздрогнула — Денис. Выдохнула и ответила.

— Да, привет.

— Привет. — хмуро поздоровался.

— Чего ты так поздно?

— Ну ты ж не спишь. Свет горит, я вижу. Я здесь внизу. Выйди — поговорим.

Стало не по себе, я на маму взглянула и тихо ответила.

— Давай завтра. Давай договоримся днем и встретимся и…

— Нет. Я ждал. Правда, ждал сколько дней, а от тебя ни слова. Это… неправильно. Я поговорить хочу, понять. Я же человек, в конце концов. Выйди и поговорим, Катя. Так с людьми не поступают!

— Хорошо… хорошо, я выйду. Только ненадолго.

Глянула на дверь ванной, схватила куртку и вышла в коридор, вызвала лифт, когда он подъехал, меня мягко отшвырнули в сторону.

— Домой пошла. Я сам с ним поговорю.

— Сергей!

— Домой, я сказал!

— Не надо!

Наши взгляды встретились, и мне стало не по себе.

— Я сказал — ты делаешь. Домой. И не сметь выходить. С сыном сиди и маму чаем пои. Нечего объяснять никому. Я сам объясню, если он тупой, не понимает, что твой муж вернулся, придется ему этот момент популярно объяснить.

— Сергей… только не бей его, прошу.

— Посмотрим, если не напросится, не буду.

Потом вдруг привлек к себе и сильно в губы поцеловал.

— Моя ты. И твоему хахалю пора это уяснить.

Я тут же к окну обратно бросилась. Мама со мной.

— Что такое? Это Денис? Твой, как ненормальный, с душа выскочил, на мокрое тело натянул свитер, волосы мокрые. Я говорю, что простудится, он меня и не слышит. Ревнивый чертяка.

Мать говорит, а я вижу, что довольна она, что нравится ей все, что происходит, и Сергей нравится таким. Внизу фонари ярко светят, и мне два мужских силуэта видно. Близко стоят разговаривают. Сергей курит, а Денис от дыма отклоняется. А потом вдруг как сцепились. Неожиданно резко. По снегу покатились, и мне видно, как сильно Сергей бьет Дениса. Стало страшно… нет, не за Дениса… а за Сергея. Что изобьет, и его посадят. Да, какой же я ужасный человек, о чем я вообще думаю… Не о том, что он убить человека может, а о том, что не переживу еще одну разлуку с ним. С ума сойду. Я шубу схватила, она первая под руку попалась, и вниз. Несусь что есть силы по лестнице через ступеньку. Выскочила на улицу.

А они уже лица от крови утирают. Я к Сергею бросилась и между ним и Денисом стала.

— Хватит! Совсем сдурели?

Денис на меня смотрит, за переносицу держится, носом кровь тянет.