А он вдруг схватил меня за руки и рванул к себе, но я уперлась ладонями ему в грудь.

— А я хочу быть с вами.

— У.хо.ди! Пожалуйстаааа!

Глава 15

Когда говорю эти слова, понимаю, что выношу приговор нашим отношениям. Выношу приговор нам обоим. И мне больно. Как будто наживую ампутируют что-то внутри. Я больше не верила в нас, я больше не видела для нас ни единого шанса. У меня враз закончились все силы, я как будто превратилась в сдувшийся шарик без воздуха, тряпочкой валяющийся у его ног.

Стало противно от себя самой. Стоит напротив такой сильный, красивый, такой… по-мужски правый. Потому что мужчинам все позволено, потому что они… почему-то всегда имеют право «налево», а женщина должна терпеть и делать вид, что не замечает, ведь иначе это она разваливает семью… Я помню загул Филиппа. Когда он нашел себе какую-то молодую студентку, а Ларка изо всех сил делала вид, что ничего не происходит. Мирилась с этим.

«Перебесится. Особенно если дома всегда будет лучше. От хороших жен не уходят». Может, она и права, тогда я — не хорошая жена… я смириться не могу.

Он отступает, но не уходит, загораживает вход в квартиру, впрочем, и выход тоже. Криво усмехается и в этот момент кажется мне отвратительно красивым. Таким, каким никогда не видела его раньше. Они всегда красивы в такие моменты почему-то. Филипп тогда тоже был по-особенному красивым. Как кобель на случке. Я его возненавидела вместо Ларки. Потом, конечно, вернулся в семью, бросил студенточку, которая занялась выкачкой денег, а еще и надумала на бесплодного Фильку навесить беременность.

— А знаешь… я не уйду. Почему я вдруг должен уходить. Это и мой дом тоже. Или нет?

Сказал, как выстрелил прямо в сердце. У меня внутри все скрутило в узел. Этого я никак не ожидала. Вроде несколько минут тому назад соглашался уйти…

— Твой… да, конечно, и твой тоже. Но дом — это не только стены. Это то место, где тебя ждут и любят. Так вот, здесь тебя больше не ждут!

— И не любят? — спросил очень тихо, даже как-то обреченно.

Я очень медленно вздохнула.

— Любовь, к сожалению, нельзя выключить словно телевизор… Как бы сильно не хотелось.

И это вдохнуло в него новые силы и выкачало их из меня. Шагнул опять ко мне, снова его руки на моих плечах, снова лицо совсем рядом, снова это горячее дыхание, эти глаза. И я неспособна противиться, неспособна сопротивляться. Почему так происходит всегда с тех пор, как он вернулся.

— Катенок… просто послушай, просто поверь, что ничего особо не было и никогда ничего не значило, и ребенок это не мой. Она — пустое место. Была, есть и будет пустым местом. Столько лет прошло. Я весь твой, с тобой.

Как убедительно, как красиво, как желанно. Кто бы не мечтал всего этого услышать, и лишь поэтому тошнотворно неприятно.

— Я не могу, понимаешь, я не могу через это переступить, не могу не думать о том, что ты с ней. Господи, это невыносимо больно. Как и видеть тебя сейчас.

— Бл*дь! Просто прекрати все разрушать! Что с тобой! Прошло время! Годы! Почему я должен отвечать за то, что было в прошлой жизни! Черт подери! Я даже не помню, как она выглядела!

Снова ударил кулаком по стене, а я зажмурилась.

— Для тебя годы, а для меня, как вчера, понимаешь? Я… увидела вас вместе не семь лет назад, а вчера… когда встретила ее и… этого мальчика. И… я, я отлично помню, как она выглядит. Рыжая, высокая, красивая. И сын у нее тоже рыжий и красивый.

— Я сейчас. Я, как на войне, Катя. Я, как на долбаной передовой. Не могу справиться со всем, привыкаю к этой жизни, из которой совершенно выпал. У меня тоже все не в прошлом. Для меня эти семь лет остановились. Я пришел домой… с войны, а она, бл*дь, продолжается и здесь. Только беспощаднее, злее, потому что здесь стреляют близкие люди. Но… ты не знаешь, какой я, когда воюю, ты не хочешь увидеть зверя, правда, Кать? Не хочешь довести меня до крайности?

От неожиданности я широко распахнула глаза. Когда-то в порыве гнева Огнев чуть не убил человека у меня на глазах. Да, я знала, на что он способен, но насколько его мог изменить плен… я читала, что такие жуткие травмы не проходят даром.

— Когда я вернулся… я снова завоевывал твое доверие, я по крупицам шел в наступление, и я… я был счастлив, что у нас получается, что ты… все еще моя. Страшно было ехать домой, страшно было думать о том, что, скорее всего, тебя здесь уже никто не ждет.

Он словно инстинктивно прижал меня к себе, и я не смогла сопротивляться, прильнула к его груди, склонила на нее голову и закрыла глаза, слушая, как гулко бьется его сердце. Ведь я ждала… даже несмотря на то, что узнала о его смерти, все равно ждала.

— Неужели ты все это зачеркнешь из-за ерунды.

— Ерунды?

Я вздернула голову вверх, оттолкнула его от себя изо всех сил. Больно резанула меня эта его «ерунда».

— Своего ребенка ты называешь ерундой? Ко мне подходит женщина с малышом и говорит, что это твой сын. Ты знаешь… ничего хуже в этой жизни я не слышала, даже твоя…

И запнулась.

— Даже моя смерть тебя настолько не поразила, верно? Ты ведь это хотела сказать?

Снова потянулся ко мне, но я отрицательно закачала головой, выставляя руки вперед.

— Нет… не надо. Не трогай меня. Не сейчас. Я хочу… хочу, чтобы ты ушел. Хочу, чтобы забрал вещи и уехал. Пока. Мне надо подумать, надо побыть одной. И… вообще решить. Мне кажется, между нами, все кончено, Сергей.

Сцепил зубы, сжимая руки в кулаки:

— Катя, — севшим, осиплым голосом, — запомни, я никогда и никуда не уйду. Даже если переступлю порог этого дома, из твоей жизни я не уйду, поняла? И я буду решать — все кончено между нами или нет!

Сдавил мои плечи теперь уже до боли. У меня не получилось высвободиться или оттолкнуть его, он вдавил меня в стену и прохрипел мне в лицо.

— Никогда не говори мне, что я должен уйти и что между нами все кончено, поняла? Никогда не смей мне этого говорить!

Сейчас его глаза горели дьявольским огнем и казались страшными, звериными. Таких глаз я у него никогда не видела. Не знала, что способен на такой нечеловеческий взгляд. Отпустил меня, и я, выдохнув, стиснула пальцы, стараясь побороть приступ паники.

— Я… я сейчас уйду, а ты подумай, побудь наедине с собой. А вечером я вернусь! И никуда отсюда не денусь, так и знай. Кроме тебя в этом доме есть мой сын, и я хочу с ним быть!

— Ты не можешь здесь сейчас оставаться!

— Я не спрашивал твоего мнения!

И шваркнул со всей дури дверью. Внутри меня мое сердце дернулось так же сильно.

***

И все же семь лет не прошли просто так. Оказывается, я таки его не знала. Вообще не знала, на что способен, каким человеком был и каким стал за это время. Мне вообще просто хотелось вернуться обратно. В позавчера, или в неделю назад, когда всего этого еще не было, когда я была счастлива и забыла о проблемах.

Да, мне хочется не думать о прошлом, мне хочется, чтобы той женщины не было. Забыть о ней, стереть ее из памяти, но я не могу. Она сидит в моей голове, в моих мозгах. Она и ее ребенок. Вася. ЕГО СЫН. Еще один. Совершенно здоровый, нормальный ребенок… И тут же возненавидела себя за то, что сравнила с Тошкой. Зачем? Чтобы сделать себе еще больнее? Чтобы ощутить себя виноватой во всем. Ведь с другой женщиной у него родился нормальный малыш, а со мной вот так. Это моя вина.

Сергей не приходил до самого вечера. Не знаю, где он пропадал, и думать не хотелось о том, что нашел ее или она опять его встретила «случайно», как когда-то. Оказалось, что в его отсутствие мне не легче, а наоборот, в голову лезет еще больше мыслей, я начинаю сходить с ума и ревновать сильнее. Как будто сейчас он с кем-то еще. Я разочаровалась сама в себе. Начала казаться еще ничтожней, еще презреннее. Я — плохая мать, я… оказалась плохой женой, и сейчас я не могу сохранить отношения даже ради нашего сына. Я просто грызу себя поедом.

А вообще, это моя вина. Действительно моя. В прошлом, да и сейчас. Это я позволяю с собой так поступать и раньше всегда все прощала и терпела. Со мной можно было вот так. Это же Катька. Она простит, забудет, сожрет.

И с Огневым так было изначально. Я принимала его таким, какой он есть, я приняла его бешеный характер, его профессию, его спонтанность и эмоциональность. И я, только я позволяла относиться к себе, как к ничтожеству.

Сергей доминировал, он подавлял меня, он был главным в наших отношениях и решал все за меня. Он даже на кухне говорил мне, что готовить, и я приняла формат таких отношений. Но теперь, спустя семь лет одиночества я больше не готова терпеть. Я изменилась. Я больше не могу позволить… и еще я разучилась прощать. Наверное, с возрастом кто-то становится терпимее, но точно не я.

Поэтому, когда он вернулся… уйти решила я. Слышала, как ходит на кухне, ставит чайник, как льется вода из кулера. С Лариской я уже поговорила, и Тошка второй день у нее. Сейчас вот оденусь, соберу волосы и поеду. Буду там красивая, нарядная и… и никто не узнает, насколько мне паршиво внутри.

С ним я здесь наедине больше не останусь. Со мной больше нельзя вот так… прошло то время. Это у него оно остановилось, а у меня бежало. И я научилась жить одна. Больше я не придаток Сергея Огнева.

Только бы Антошка не почувствовал, что мне плохо. Он очень чувствительный малыш, очень ранимый. И меня ощущает, как барометр. Особенные детки очень привязаны к маме. Тошка именно такой. Привязанный ко мне. А еще он любит Ларису. И она единственный человек, с которым он без проблем остается.

Как бы сейчас выйти и не столкнуться с ним нос к носу. Выбежать и не увидеть, не ощутить себя снова беспомощной, чтобы не нахлынула волна панического страха все разрушить и потерять… Потерять того, кто никогда не боялся потерять меня. Вышла из комнаты Тошки, поправила волосы и, набрав в легкие побольше воздуха, прошла в коридор. Когда шла мимо кухни, старалась не смотреть, а все тело содрогалось и ныло, как в приступе боли. Ужасно захотелось, чтобы удержал, чтобы схватил за руку и не позволил уйти, чтобы умолял остаться.