Ульяна Соболева - Не возвращайся

— Мать и жена трезвой быть должна. Пьяная баба своему языку и пилотке не хозяйка. А я просто не хочу. Такой ответ устроит?

— Устроит.

Видно, что Ларка обиделась. Это уже была не колкость их обычная, а явная грубость со стороны Сергея. Сбоку что-то зашуршало, и я обернулась. Антон стоял у двери. Он смотрел в пол и переминался с ноги на ногу.

Вдруг Сергей взял со стола апельсин и бросил его по полу в сторону Тошки, как мяч. Как будто знал, что сыну очень нравятся круглые вещи, особенно красные и оранжевые. Апельсин подкатился к ногам мальчика, а Сергей посмотрел на Ларку.

— Не дуй губы, Пятнистая. Семь лет прошло, многое изменилось. Я не пью и выбор мой прошу уважать. Насчет того, как выбрался, военная тайна. Ты мне лучше расскажи, как жена моя без меня жила.

В этот момент по полу обратно прикатился апельсин под ноги Сергея, и тот невозмутимо покатил его обратно сыну.

— А херово жила. Впроголодь. На трех работах впахивала!

— Лара!

— А что Лара?! — она явно разозлилась, и ее понесло. — Он по своим войнушкам прыгал, и он герой, но пусть знает, что и ты тут не жировала. Все деньги на развитие сына, есть нечего, сраная фирма прогорела, и товар людям отправлен не был. Катьку по судам таскают, и коллекторы названивают.

Апельсин снова прикатился к ногам Сергея.

— Разберемся.

Мрачно ответил Сергей и взял апельсин в руки.

— Разберешься? Там долгов столько, что разбираться годами придется!

— Разберусь. Не переживай.

— А я, знаешь, переживаю. На мне висело это время. Мы Катюхе помогали. Пока тебя здесь не было, я о твоей жене заботилась и о сыне и…

В этот момент Сергей вдруг достал кошелек и начал отсчитывать деньги, потом выложил пачку на стол перед Лариской.

— Этого достаточно?

— Что?

— Ну ты заботилась, вот тебе оплата за заботу! Хватит? Если что, я добавлю!

— Мудак неблагодарный!

— Ну так и скажи — каков размер благодарности должен быть?

Ларка вскочила из-за стола, помчалась в коридор, я за ней. Сергей и с места не сдвинулся, принялся доедать руками картошку.

— Лар, Ларочка. Ты это… не злись. Сама понимаешь. Он нервный и… ну плен и… прости. Черт… ну почему вы не сдержанные такие?

— Мудак он. Как был козлом, так и остался. Ничего не изменилось. А ты еще его и не узнавала. Да он это. Разве не видишь? Ноги моей здесь не будет.

Шваркнула дверью, а я растерянно повернула ключ в замке. Да, раньше тоже так бывало, но сегодня прям очень они сцепились… точнее, Сергей стал совсем нетерпимым. В прихожей Маркиз обнюхивал обувь Огнева. Я шикнула на пушистого негодяя, иначе тот может и напакостить, но он и не сдвинулся с места. Нюхал-нюхал, а потом взял и потерся о ботинки. Я шумно выдохнула и пошла обратно на кухню. Но так у порога и застыла.

Сергей и Антон друг напротив друга. Муж сидит на стуле, а Антошка по апельсину у него в руке водит ладонью и за своей ладонью следит, а сам не отходит. И я вижу, как Сергей его по голове потрепал, по щеке погладил, а сын не отшатнулся, не убежал. Никогда раньше Антон не подходил так близко к чужим людям… А может, дело все в том, что Сергей не чужой?

Тошку уложила не сразу. Он перевозбудился из-за присутствия гостей и от того, что меня долго не было. Мыслей в голове тысяча, и впереди все страшно и непонятно. Как теперь будет? Завтра еще и мама приехать должна, послезавтра праздник… А я ей ничего не сказала. Надо сказать, но не знаю как. Она тоже уже надеялась, что с Денисом буду… От мысли о Денисе стало неприятно. Я с ним все еще не поговорила и ни разу не позвонила. Он тоже не звонил. И, наверное, это правильно. Денис всегда был тактичным. С ним спокойно, с ним как-то уверенно и очень тихо.

Песню сыну напеваю и в окно смотрю — там снег кружит, падает на стекло, мои пальцы перебирают волосы Тошки, а думаю я о том, кто сейчас на кухне сидит, картошку доедает или курит возле форточки. И присутствие его волнует очень сильно, дух захватывает. С Денисом никогда так не было. Скорее наоборот, хотелось поскорее чтобы ушел, или говорить было не о чем. А здесь даже мысли об этом не возникает. И почему-то постоянно вспоминается наш последний разговор, когда он сказал, что нам нужно пожить отдельно. Как будто вчера это было… И лицо теперь в воспоминаниях именно это, пусть и вызывает диссонанс, но все больше и больше кажется, что именно таким оно и было.

Внезапно показалось, что кто-то смотрит на меня, резко обернулась и увидела Сергея в дверях. Облокотился о косяк и глаз с меня не сводит. Какой же у него взгляд невыносимый. Бунтарский, яростный, пронзительный. От него спрятаться хочется, а еще просыпается внутри вот это женское, примитивное волнение. Когда взгляд мужской откровенный слишком, когда взгляд чувствуется кожей и пробуждает ответный трепет. Я приподнялась на локте, встала с кроватки, поправила одеяло, укрывая Тошку. Даже в свитере и юбке до колен я ощутила себя раздетой, пока он наблюдал, как я шторы закрываю. Выключаю ночник.

Надо на кухне убрать, посуду помыть и… ему постелить в нашей бывшей спальне. Я там давно не сплю. С Тошкой в детской всегда. Прошла мимо мужа, то глядя на него, то тут же отводя глаза. А на кухне уже убрано. Посуда сложена, стол без крошек.

«Мужик — он не для того, чтобы посуду мыть. Это ваше бабское дело. Мое дело — на кухню войти к накрытому столу и выйти из-за все еще накрытого».

Образ его же, как ложится на диван с пультом в руках, а я когда посуду уже помыла и в спальню пришла — спит. Кажется, это был мой День Рождения. Гости разошлись под утро, у меня ноги зудят от усталости. На мне под халатом новое белье кружевное. Копила на него несколько месяцев, чтобы после того, как все разойдутся, раздеться перед ним и… ничего.

— Красивое кольцо.

Вздрогнула от звука голоса и обернулась — в руке Сергея та самая бархатная коробочка, которую принес недавно Денис.

— И как? Предложение приняла?

Попыталась взять из его руки коробочку, но он не отдал. Поднял выше так, чтоб я не достала.

— Приняла, спрашиваю?

— Не успела. Отдай мне, пожалуйста.

— Зачем? Нравится? Решила поносить?

Он не кричал, но интонация голоса, его тембр почему-то заставил сердце забиться тревожней и сильно занервничать.

— Кто он?

— Хороший человек. Я у него работаю. Отдай!

— РаботаЛА!

Подчеркнул окончание, и я вскинула голову. Злость поднималась откуда-то издалека, но она появилась, и я уже ничего с ней не могла сделать. Может, стоит ее отпустить? Хватит щадить его? Он явно нас щадить не собирается.

— Работаю! И завтра пойду на работу! Потому что мне коммунальные платить и Антона к частному дефектологу вести! И много всего, понимаешь?

— Не пойдешь. Отработала уже.

Сказал, как отрезал.

— А жить за что будем? Ты там клад откопал у себя в плену? Или банк успел ограбить?

Усмехнулся и глаза свои наглые прищурил.

— Не твое бабское дело, где я денег возьму! Дома сиди, за сыном смотри! Наработалась, я слышал. Пришло время в отпуске побывать. В декретном!

— Да нет — мое это дело! В прошлый раз ты меня с долгами оставил!

— Я разберусь!

— Вот разберись, а потом и поговорим. Отдай кольцо!

За локоть схватил и к себе дернул.

— Что такое? Моего слова недостаточно, что денег хватит?

— Недостаточно!

Попыталась высвободить руку, но он не выпускал.

— С ним увидеться хочешь? Потому так работать приспичило? Что такое, не звонит, как про мужа узнал? Не приходит? Соскучилась?

— Нет. Я там работаю. У меня план, и кипа бумаг ждет. И… отпусти меня. Ты делаешь мне больно!

Пальцы ослабили хватку, а глаза так и сверкают очень близко. Злые, бешеные.

— Отдай кольцо, Сергей!

Но вдруг резко открыл окно и вышвырнул коробочку на улицу. От неожиданности я закричала, подбежала к окну, посмотрела в снег внизу. Выскочила из комнаты, схватила пальто, накинула на плечи и к лифту метнулась. Если кто-то видел, могут забрать кольцо. А это золото и камень дорогой. Нужно вернуть его Денису. И так все очень некрасиво. А еще воздуха холодного глотнуть хотелось, чтобы успокоиться. Из лифта выскочила, а он меня перехватил и обратно в кабинку затолкал.

— Спала с ним? Здесь? В нашей спальне? При нашем сыне?

— Отпусти! — тяжело дыша, упираясь руками в его сильные плечи.

— Отвечай — спала?

— Не твое дело!

— Мое! Еще как мое! — вдавил в стену и, шумно выдыхая, схватил за лицо, набрасываясь на мой рот. — Все здесь мое, слышишь, Огнева? Все мое!

Рот мой теребит, кусает за губы, ломая сопротивление.

— Я об этом каждый день, — жадно обгладывает мои скулы, нос, шею, — каждую ночь, бл*дь… семь лет, Катяяя, семь лет тебя хотел! А сейчас не просто хочу, я… п*здец, какой голодный, Катя! По тебе!

Сопротивляюсь, бью его по плечам, по рукам… а его слова с ума сводят, под кожу впрыскиваются сладким ядом, вызывая взрывную волну сумасшествия. На последнем слове ответила на поцелуй. Обхватила за затылок руками… чувствуя, как его руки скользят по талии вниз, по бедрам, обхватывают ягодицы. Сильно, крепко, так, что дух захватило…

Это был голод. Настоящий, неприкрытый, первобытный. Так человека трясет, когда он умирает от жажды и не видел еды долгими месяцами. Меня трясло. Я потеряла контроль. Он так целовал меня, как будто завтра не наступит, как будто сейчас произойдет конец света, и единственное, что я могу делать, это глотать его рваное дыхание. Дышать им. Иначе я сама не выживу.

Горячие мужские руки разводят полы пальто, скользят по свитеру, обхватывая обе груди и вдавливая напряженные соски большими пальцами, и у меня подгибаются колени. Я не думала, что от страсти можно плакать, но я всхлипывала и плакала, дрожала от нетерпения, как в истерике. Шершавые ладони сдернули чашки лифчика вниз, смяли грудь, заставляя меня закатить глаза и, запрокинув голову, протяжно застонать. Сейчас… хочу, чтобы задрал мне юбку и взял прямо сейчас. Просто чтобы ощутить его внутри себя. Понять, что он настоящий. Но вместо этого его рука скользит за пояс юбки, в колготки, под резинку трусиков.