«А ведь когда мы приходили в «Аэрофлот», — вспоминал Клисов, — нам рисовали радужные перспективы, дескать, уже в сорок пять лет женщины могут спокойно прожить на льготную пенсию и при желании где-нибудь еще и подрабатывать. А полные сил мужчины в пятьдесят, получая эту пенсию, способны устроиться на хорошую работу и жить припеваючи, обеспечивая семью. Где вы, наши планы и надежды? Растаяли, как прошлогодний снег. Да разве остались бы эти пятидесятилетние «девчонки» и «мальчишки» летать при том статусе, который имеет сейчас бортпроводник, если бы им была назначена достойная пенсия!»

— Лика, а ты как ко всему этому относишься? Я имею в виду фэйс-контроль, — полюбопытствовал Миша.

— Я думаю, что комиссия нужна, хотя бы для того, чтобы подстегнуть тех, кто слишком расслабился, считая нашу работу чересчур простой. А кому-то и вовсе следует подумать, оставаться в «Аэрофлоте» или уходить. Ведь не секрет, что у некоторых наших коллег наблюдаются признаки старческого маразма — излишняя нервозность, нетерпимость не только друг к другу, но и к пассажирам. На ровном месте у них возникают конфликты. Они способны только усложнять то, что просто, а пора бы научиться упрощать то, что сложно. Хотя, конечно, надо копать глубже. Как жить, вернее, как прожить — вот какой вопрос стоит сейчас перед нами?

— А я считаю, — заявил случайно оказавшийся рядом Игорь Иванов с симпатичными черными усиками, которого не вызывали на фэйс-контроль, поскольку ему еще не было пятидесяти лет, — если уж это так необходимо, то всех надо вызывать на такую комиссию. И решать для бортпроводников всех возрастов — полностью сохранить личный вклад или частично. Не надо устраивать возрастную дискриминацию. Ну почему только пятидесятилетние бортпроводники должны налетать пятьсот пятьдесят часов в год? А остальные могут и не напрягаться? Или устраивайте фэйс-контроль для каждого, или издайте приказ о возрастном цензе, при достижении которого бортпроводник обязан уволиться из «Аэрофлота». Зачем же создавать для заслуженных ветеранов такие условия, при которых они просто вынуждены увольняться.

— Спасибо, друг, за солидарность, — пожал ему руку Мишка Клисов.

— Девчонки, — с почти незаметной иронией обратился Димка Цветков к группе стерильно начищенных бортпроводниц, серьезно подготовившихся к предстоящей комиссии. — Вот вы сейчас выглядите просто блестяще, так почему на рейс вы не всегда такими приходите?

— Потому что женщина все время выглядит по-разному, — услышал он ответ от одной из самых заслуженных стюардесс, — в зависимости от того, как она спала и какое у нее настроение. А если принимать во внимание наш возраст, то существует масса факторов, от которых зависит наша внешность.

— Ты имеешь в виду дорогую качественную косметику? — спросил Димка, уже жалея, что не сдержался и высказал свое «фи».

— И это тоже. Знаешь, если у стюардессы воруют сумочку, то самое дорогое в ней — косметичка с содержимым. В командировки мы летаем теперь редко, да и суточные у нас, сам знаешь, смешные. Порой стоишь перед дилеммой, на что потратить скопленные деньги, то ли на детей или внуков, то ли на помаду, духи и прочие аксессуары, необходимые для нашей работы. И больничный я беру в исключительных случаях, когда мне очень плохо, а не когда я просто устала. Я одна работаю в семье.

— Не обижайтесь, девчонки, — мягко сказал Димка. — Все мы здесь сейчас служим не от хорошей жизни. Энтузиастов, влюбленных в свою работу, остается все меньше и меньше. Вот я когда-то был молод и красив, и безумно любил то, чем занимался. Теперь я только красив. И если честно, то на месте молодых, я ушел бы в иностранную авиакомпанию, там и уважения к бортпроводнику больше и зарплата выше. Не знаю, правда это или нет, но говорят наши коллеги в «Эр-Франс» получают восемь тысяч евро в месяц.

— Я не знаю, как в «Эр-Франс», а в корейской компании, где работает моя дочь, платят по четыре тысячи долларов в месяц, — встряла в разговор Любаша, с красивым русским лицом и большими голубыми глазами. — Я считаю, это очень приличный заработок. Ни в какое сравнение с нашим.

— Привет, ребятишки, меняю чувство юмора на повод для смеха, — подошел к оживленной группе Роман Морозов.

— О, привет, привет, страна знает своих героев в лицо. А ты выглядишь молодцом! — воскликнул Клисов, обнимая коллегу. — Ты на больничном?

— Нет, на комиссию пришел.

— Ты, на комиссию?! — возмутилась ширококостная Тома. — И тебя еще считают возможным обсуждать?!

— Любой из вас поступил бы в аварийной ситуации так же, как и я. Это просто рабочий момент, — абсолютно искренне возразил Роман. — А вот Юльку Стасову следовало бы наградить если не медалью, то хотя бы грамотой.

— Так она же в больнице лежит, — удивилась Ирина Кудасова.

— А что ей больница? Если она что-то задумает, то все препятствия снесет на своем пути. Она сбежала из больницы в другую, где находился весь наш экипаж, и отдала значительную часть своей кожи для Нелли.

— Вот это Юлька, я не ожидал от нее! — с восхищением воскликнул Клисов. — Раньше она мне просто нравилась, как хорошенькая женщина, а теперь я ее жутко зауважал.

— Извините, я на секундочку отвлекусь, — сказал Роман, вытаскивая из кармана надрывающийся мобильник. — Что готовить? Что хочешь, Оленька. Из твоих рук все вкусно. Борщ? Хорошо, приготовь борщ. До встречи, родная.

— Ром, скажи, только честно, у тебя не возникло мысли уйти с работы после всего этого ужаса? — спросила Тома, глядя на Романа, как на пришельца из космоса.

— Нет, не возникло. Я только одно понял — для меня летать, как дышать. «И быть живым, живым и только, живым и только до конца». И никакие комиссии не могут испортить моего настроения, — заявил Ромка, ощущая себя в этой жизни нужным, значительным и любимым.

Глава седьмая

Взрослые дети

Оглушенный разбушевавшейся ночной грозой, щедрым фейерверком выплескивающей вокруг себя избытки эмоций, сдерживать которые она уже была не в состоянии, юноша вскочил с постели и подошел к окну. Возможно, для кого-то разразившаяся гроза представлялась плачущей навзрыд природой, а для него она плакала от радости.

Никто не замечал, что Олег, которому шел всего лишь восемнадцатый год, нуждался в родительской любви, как малый ребенок. С тех пор как в жизни его матери появился Волжин, который оказался еще и отцом младшего брата Ильи, у юноши стали возникать навязчивые мысли о том, что он в этой жизни просто зритель, и весь разыгрывающийся передним спектакль не подразумевает его участие.

Маленький Олег часто вспоминал своего папу, с которым так весело было играть в футбол, так интересно слушать перед сном его рассказы и сказки, так здорово мчаться вдвоем на мотоцикле. А потом Олег возненавидел мотоцикл и тайком от матери с остервенением пинал ногой эту жестокую железяку, отнявшую у него любимого папу. Он ходил с мамой на кладбище, ставил вместе с ней цветы рядом с фотографией папы, а она потом целый вечер молчала, время от времени вытирая набегавшие слезы.

Дядя Сережа, мамин брат, часто приходил к ним в гости, брал его к себе домой на выходные и относился к нему, как к собственному сыну Кириллу. Однажды, заметив, как Олег со злостью пинает мотоцикл, дядя Сережа сел на него и умчался восвояси. С тех пор мальчик больше мотоцикла не видел. Он часто скучал по маме, которая постоянно отсутствовала, улетая в дальние страны. Опасаясь, что самолет может отнять у него маму, Олег ненавидел самолеты так же, как когда-то папин мотоцикл.

У дяди Сережи были прекрасные друзья, которые иногда его навещали. Он помнил дядю Стаса еще с детства и сразу полюбил его, как любой мальчик, рано лишившийся отца, начинает боготворить мужчину, способного хоть в какой-то мере заменить папу. Маленький Олег с жадностью прислушивался к разговорам взрослых, когда речь шла о дяде Стасе. Он никак не мог понять, почему его красивая, как сказочная принцесса, мама избегает встреч с дядей Стасом. Ведь если он не увидит маму, то никогда не сможет влюбиться и жениться на ней. А Олегу так нужен был такой папа, как дядя Стас, сильный, умный, мужественный и очень внимательный. Но постепенно Олег начал понимать, что маму и дядю Стаса связывает какая-то тайна, о которой он не должен знать.

Иногда дядя Стас, будучи в гостях у дяди Сережи, брал Олега на руки и пристально разглядывал его, гладя по голове, как маленького. В такие минуты Олегу хотелось обнять дядю Стаса и пригласить к себе домой, где навстречу им вышла бы молодая, красивая мама и, улыбаясь, протянула бы к ним руки.

— Я так ждала вас, мои родные, — сказала бы мама, и на ее зеленых, как цвет листвы, глазах засверкали бы слезинки. А дядя Стас взял бы ее на руки и кружил, кружил бы по комнате.

Как-то мальчик не сдержался и принялся рассказывать дяде Стасу, какая у него необыкновенная мама, какая она красивая, добрая, умная, и как все мужчины, видя ее, теряют голову. Дядя Стас тогда нахмурился и принялся курить сигареты, одну за другой. Взгляд его был такой грустный-грустный, Олегу стало жалко его, и он поклялся, что больше расстраивать дядю Стаса не будет.

Детство незаметно ушло, и школьные годы расписали жизнь Олега новыми разноцветными красками. Радостным потрясением стало для него известие о том, что у него есть младший брат Илья, который из-за своей аллергии не может жить в городе. Вместе с мамой, а чаще с бабушкой, Олег теперь приезжал на каникулы в Геленджик, целыми днями находясь с Ильей, оказавшимся интересным и всесторонне развитым мальчиком.

Потом Илья уехал учиться в Швейцарию, и редкие встречи братьев стали самыми яркими событиями в жизни обоих мальчиков. Одним из самых интересных этапов в жизни Олега стали его совместные с мамой путешествия. Собственно, для мамы это было обычной работой, она была спокойна, — а не прыгала от восторга, узнав о том, что летит в Штаты, Южную Америку, далекий Сингапур или Арабские Эмираты. Олег же замирал от счастья, воспринимая полеты в разные страны, как подарок судьбы, и чувствовал, что маме передается его волнение, его радость, его восхищение, его страстная любознательность. Заметив, с каким уважением относятся к маме на работе, как ее ценят и любят, он гордился ею безмерно. Во время полета, когда мальчика приглашали в кабину экипажа, он с благоговейным трепетом наблюдал за работой пилотов, штурмана и инженера, и глаза его заволакивало печалью, ведь здесь бы мог находиться его отец, если бы не случай, унесший его раньше времени в могилу.