— Друзья! Давайте говорить по существу — вдруг произнес пьяненький Евгений Сергеевич, до сих пор скромно занимавший роль наблюдателя. — Ведь мы сидим здесь и пьем великолепное чешское пиво. А кто-нибудь из вас знает, кто и когда начал выдавать патенты на пивоварение своим подданным?

— Я знаю, — тут же нашелся ответ у Юльки. — Этим человеком был король Вацлав Второй, а происходило это в тринадцатом веке.

— Юленька, ну ты меня просто удивляешь. Откуда такие глубокие познания? — удивился Евгений Сергеевич.

— Муж рассказывал перед самым моим отъездом, — смутилась Юлька, совсем не к месту вспомнив подробности из прощальной ночи.

— Он у тебя случаем не историк?

— И историк тоже. Универсал, — с гордостью, сверкая зеленью глаз, сказала Юлька и с наслаждением сделала глоток божественного напитка. Она уже мысленно перенеслась в тот памятный вечер.

— Я, наверное, не такой интересный рассказчик, как муж Юленьки, но все-таки хочу заметить, что именно тогда потянулись к благословленному небу пахучие дымки из домашних труб первых чешских пивоваров. В те годы производство пива базировалось на семейных традициях и редко выходило за рамки одного клана.

— Вот бы отведать такого пива, наверное, еще вкуснее нынешнего будет, — сказал один из штурманов-близнецов.

— Не знаю, не знаю, — покачал головой Евгений Сергеевич. — Дело в том, что обилие пива в тринадцатом-четырнадцатом веках породило затоваривание рынка, и в результате каждая семья вынуждена была прибегать к различным уловкам и ухищрениям.

— Интересно, к каким это? — удивленно поднял брови пилот-инструктор, осушая пятый бокал.

— Олег Григорьевич, не забывайте, что вы наш проводник и без вас мы не доберемся до санатория, — озорно засмеялась Галина Федоровна, умиляя своими ямочками на щеках.

— Что вы, Галочка, не надо видеть во мне Ивана Сусанина, я в любом состоянии найду дорогу.

— Будем надеяться, — кокетливо улыбнулась Галина Федоровна. — Простите Евгений Сергеич, что перебила вас.

— Да, что вы, мы же не на лекции. Так вот. Что только ни добавляли в этот янтарный напиток, и всевозможные настои полевых трав, и высушенные цветы, даже смешивали хмельное зелье с древесной трухой и протертыми в порошок костями казненных преступников.

— Какой ужас! — воскликнула десятилетняя Леночка, находящаяся среди отважных путешественников и отличавшаяся замечательным чувством юмора и брызжущей через край энергией. Бортпроводница Наташа, мама девочки, часто пыталась ее осадить, но она была настолько обаятельна, мила и непосредственна, что ее поведение лишь радовало глаз взрослым дядям и тетям. Девчушка занималась танцами и часто демонстрировала усвоенные па окружающим.

Глядя на нее, Юлька вспоминала свое детство, и ее охватывала тихая грусть. Не та, что вызывает тоску, а та, которая сродни спокойной радости.

О чем только ни разговаривали, чего только интересного ни порассказали друг другу курортники за эти восемь часов пешей прогулки. Все умирали со смеху, слушая рассказы пилота-инструктора о курьезных случаях из его летной жизни.

Узнав о том, что Юлька пишет стихи, маленькая Леночка попросила написать что-нибудь для нее и чтобы непременно о Чехии.

Рано утром, разглядывая из окна стройное, крупное, древнее и очень редкое декоративное дерево под названием «гинкго двулапистый», с кроной овальной формы и плотной желтеющей листвой, Юлька почувствовала, как в ее дверь постучалась Муза. Где-то в глубине сознания появились первые строки стихов. Однако она поспешила на улицу, чтобы успеть до начала процедуры испить целебной воды.

У источников уже собирались отдыхающие с фарфоровыми бокалами с вытянутыми носиками, похожими на носики чайника. Эти бокалы отличались разнообразием форм и объемов — маленькие, большие, овальные, круглые, плоские, пузатые — и продавались на каждом шагу, являясь неотъемлемой частью курортного городка. Проходя мимо многочисленных пеларгоний, украшающих газоны разноцветными зонтиками — белыми, розовыми, красными — Юлька продолжала складывать поэтические строки.

На следующий день, уже в автобусе, мчавшемся в Марианские Лазни, маленькая Леночка держала в руках листочек с Юлькиным стихотворением.

О, Чехия, в какой же ты красе,

В каком убранстве зелени, пурпура,

Что кажется — блаженней стрел Амура

Пройтись по хладной утренней росе!

Какой усладой воздух напоен,

Как звонка тишина, целебны воды,

И радостен осенний всплеск природы,

Будь ты разочарован иль влюблен.

Здесь тень Петра Великого витает,

Здесь Гете с Шиллером встречали свой рассвет.

Творенья гениев оставили свой след,

И Муза втайне вдохновенье обещает.

Листок передавался из в рук в руки, кто-то попросил прочитать стихотворение вслух, и вскоре весь автобус взорвался от аплодисментов. Еще долго не мог сойти с Юлькиных щек румянец от смущения или от удовольствия. Она и сама не могла понять — от чего.

Экскурсии следовали за экскурсиями, менялись пейзажи, картинки истории, музеи, замки, химеры, поющие фонтаны, мосты… Все перемешалось в Юлькиной голове, и состояние неистощимого восторга не покидало ее.

Вечерами курортники долго сидели за столиком в ресторане, обмениваясь впечатлениями и ломая голову над тем, что же выбрать и записать в листок заказов на завтра из широкого ассортимента блюд. Чего только не было в меню! Разнообразные мясные блюда, куриные, вегетарианские. Одной только рыбы насчитывалось семнадцать видов. Юлька просто отрывалась, неизменно выбирая рыбу и овощи. Правда, однажды, по совету мужчин, она заказала себе свиное колено, которое оказалось таким огромным и мясистым, что накормило бы пятерых и еще осталось бы. Из Юльки же едок был никакой.

После ужина обычно всем столом прогуливались по мощеным улицам Карловых Вар, наслаждаясь свежестью осеннего воздуха.

Как-то Евгений Сергеевич пригласил Юльку на концерт известного американского джаза, к ним присоединились две супружеские пары. Все были в восторге от игры оркестрантов, и не столько от виртуозности исполнения, сколько от их зажигательной энергии и любви, которую они вкладывали в каждое музыкальное произведение. Упоенная восторгом, Юлька отбила все ладоши, мужчины кричали «браво», а в перерыве довольные курортники традиционно пошли в буфет, дамы пили шампанское, закусывая шоколадом, мужчины предпочли все ту же «Бехеровку».

Юльке была приятна дружеская опека уже пожилого по паспорту человека, но в жизни сохранившего молодость души, силу и спортивную форму. Еще в бассейне Юлька поразилась его размашистому стилю плавания и скорости, достойной спортсмена. А самое главное, он обладал необыкновенной эрудицией и умел свои знания преподнести тогда, когда это было уместно. Да и рассказчиком он оказался великолепным.

— Юля, а вы заметили, насколько неравнодушен к вам Евгений Сергеич? — пошутил как-то Владимир, пилот «Боинга» и переглянулся со своей женой Наташей, чему-то улыбаясь.

— Лучше быть хорошим другом, чем плохим любовником, — так же шутя ответил Евгений Сергеевич.

Юльке так понравился этот ответ, что она уже без всякого опасения часто брала его под руку, захаживая в пивные бары и ресторанчики, чувствуя себя надежно защищенной.

Как-то ранним утром, перед завтраком, Юлька сидела с трубочками в носу, принимая кислородную процедуру, называемую оксигенотерапией. То ли она уснула, то ли это ей привиделось наяву, но перед ней снова появилась белокурая девушка.

— Здравствуй, я хочу рассказать тебе, что произошло со мной дальше. Ты хочешь это услышать?

Юлька осторожно кивнула, опасаясь, как бы тоненькие трубочки не выскочили из носа.

Глава четырнадцатая

Тщеславная Лу

«Так вот, — услышала Юлька знакомый мелодичный голос. — Я знала, что нравлюсь мужчинам, поскольку, как они сами мне говорили, была привлекательна, сексапильна и неглупа. Некоторые даже, оказывается, влюблялись и мучились. Сознание своей значимости в глазах мужчин еще сильней разжигало мой азарт. Я любила столкнуть ретивых соперников лбами и ловко ускользнуть, оставив их ни с чем, ну только если с синяками, которые они сами друг другу и наставили. Вокруг меня все время завязывались разнообразные интриги. Я постоянно была эпицентром внимания мужских, изнывающих от однообразия этого мира, глаз. Для меня же куда как важнее была оценка духовно богатых, неординарных, достойных уважения, рассудительных, порядочных, ухоженных и шагающих в ногу с модой женщин, нежели мужчин.

Я прекрасно понимала, что постепенно стала жертвой собственного тщеславия, причем добровольной жертвой. Как донор периодически отдает кровь, чтобы спасти человеческую жизнь, так и я, желая поддержать жизнь в своем тщеславии, с нежностью заботилась о нем и в угоду ему стремилась к совершенству, постоянно работая над собой. Мне хотелось стать ярче, умнее, красивее и интереснее всех женщин, которые меня окружали. Если только я слышала, что кто-то из девчонок-стюардесс сумел достичь каких-то высот, то я непременно должна была догнать и обогнать, то есть взять еще не покоренные вершины.

Помню, как в Патайе-парке в Таиланде я поднималась по лестнице, чтобы скатиться с самой высокой водной горки. Ноги мои предательски дрожали, как в народе говорят, поджилки тряслись, но я упорно шла вверх только потому, что никто из бортпроводниц не осмелился совершить такой поступок. Внизу стояли наши парни с видеокамерой и подбадривали меня.

— Лу, я готов снимать, стартуй! — кричал Колька Абдулин, красивый татарин, обладатель шикарной современной видеокамеры и человек, увлеченный съемками документальных фильмов.

Я забралась на самый верх и, холодея, легла, устремив свой взор в небо и отыскивая там Всевышнего. Когда на середине пути меня подбросило в воздух, как на трамплине, в голове была только одна мысль — не промахнуться на финише. Когда же со скоростью пули я влетела в спасительную воду бассейна, то ощутила головокружительный триумф победы над своей трусостью. По моим понятиям, я являлась самой лучшей из лучшей половины человечества. Это была захватывающая игра, как преферанс, и на моих руках все время были козырные карты. Красный диплом я получила, наверное, тоже благодаря клокочущему во мне азарту.