– Не будь она скользкой и ржавой, не так уж и страшно, – сказала сестра.

– Да, сейчас она не кажется такой уж высокой, и я уж точно не стал бы выбирать ее, чтобы покончить с собой. Высока вероятность упасть, сломать позвоночник и остаться на всю жизнь… – он осекся, посмотрев на меня. – Ну, вы поняли мысль. Это как упасть с третьего или четвертого этажа: есть шанс, что покалечишься, но останешься в живых.

– Молчал бы лучше, – толкнула его Софья.

Я закрыла глаза и представила ночь, когда все случилось. Мика пришел сюда, значит, это место было важным для него. Почему? Он никогда не говорил мне, что был здесь. Обычно тут собирались старшеклассники. И даже я однажды была тут. Осенью. Сидела у костра на берегу. Оттуда до вышки было метров пятьдесят, и мы видели, как несколько парней залезали на нее, чтобы выкурить косячок.

– Тебе плохо? – тронула мое плечо сестра.

Я вздрогнула.

– Нет. Просто думаю, зачем он мог полезть туда и кто оттуда его мог столкнуть.

– Столкнуть… – Ромыч сначала воззрился на вершину вышки, а затем опустил взгляд на неприглядное темное пятно, въевшееся в камни и песок, будто мысленно рассчитывая траекторию. – Хм. Я не берусь что-то утверждать, но парнишка с одинаковой вероятностью мог приземлиться здесь по обеим из перечисленных причин. – Он изобразил удавку на шее: – В смысле, если он себя сам. Ну, того. Или если ему помогли.

– У него нет врагов, – уверенно сказала я.

Парень собрал свои кучеряшки в хвост и завязал его узлом, а затем двинулся к калитке:

– Что бы могло заставить меня лезть ночью на вышку? – Он подергал петли, затем размотал проволоку и открыл калитку. – А что, если меня позвали сюда?

– Кто? – двинулась за ним Софья.

– Тот, кто собирался поговорить со мной тет-а-тет или передать что-то.

– Считаешь, он пришел сюда купить наркотиков?

Ромыч обернулся и смерил сестру хмурым взглядом.

– Передать сообщение!

– Рассказать тайну? – она сузила глаза и бросила на меня загадочный взгляд.

– А это что? – вместо того чтобы повторить путь Мики и начать забираться наверх, он перегнулся через металлические перила и вылез с другой стороны вышки. Наклонился, поддел носком обуви и подобрал с земли что-то.

– Что там? – вытянула шею Софья.

– Вот. – Он перелез обратно и протянул руку.

На его ладони лежал смятый окурок.

– Бычок? – Брови Софьи поднялись. – И что, по-твоему, это может значить? Он покурил?

– Мика не курит, – напомнила я.

– А тот, кто был с ним, курил, – вздернул подбородок Ромыч.

– Или курил кто-то из целой толпы полицейских, которые топтались здесь в понедельник, – хмыкнула сестра.

– Возможно, – кивнул он. – А что, если они и не искали следов нападения? Если на теле нет царапин, ссадин, синяков, то что подозревать? Молоденький мальчишка, несчастная любовь, страдашки – все и так ясно.

– Какая еще несчастная любовь? – скривилась Софья. – Умерь пыл, Шерлок!

– Он переехал к отцу, которого не видел двенадцать лет, – вмешалась я. – Бросил школу, в которую ходил с первого класса, вынужден был обживаться на новом месте. Здесь не центр мегаполиса, на минуточку.

– Да, действительно, – кивнула сестра. – Как минимум причина для печали.

– О чем я и говорю! – поддержал Ромыч. – Вряд ли бы они стали тщательно разрабатывать другие версии.

– Покажи мне его. – Я попыталась подъехать ближе, но мешал каменистый выступ.

Тогда парень сделал шаг, опустил руку ниже, и я смогла рассмотреть смятый огрызок фильтра со всех сторон. В глаза бросилось название марки сигарет, и у меня внутри все похолодело. Еще недавно ясное небо вдруг сделалось сумрачным, покачнулось и едва не рухнуло мне на голову.

– Анна, – донеслось до меня как через вату.

В распахнутых глазах сестры плескалось беспокойство.

– Анна!

Но шум в ушах почти заглушил ее слова.

Я была где-то не здесь. Точно неслась по воздуху. Перемещалась в пространстве со скоростью птицы. Возвышенность, дорога, лес, озеро, берег. Я падала. Там было темно.

Мои руки перебирали металлические ступени, подошвы обуви скользили, острые ребра перекладин впивались в ступни. Ветер. В спину дул ночной ветер, спутывал волосы, щекотал затылок. Я поднималась вверх и едва могла дышать.

– Анна!

У меня болело в груди. Что-то кололо, точно иголками. Меня что-то терзало. Мне нужно, нужно туда – наверх. Сейчас!

Пальцы скользили, дрожали, но удерживали меня над землей. Еще и еще. Я бросила взгляд в околдованное звездами небо и сделала последний рывок. На площадке, на вершине вышки, меня ждала тень: длинная, узкая, расплывчатая. Я приближалась, но никак не могла понять, кто это. Очертания были нечеткими, но затем она двинулась, вцепилась в меня пальцами, вонзилась в лицо черными провалами глаз, и…

– Анна! – тряхнула меня за плечи сестра.

– О боже… – Я открыла глаза и резко втянула носом влажный озерный воздух. – Я знаю, кто был там с ним.

26

Мама встречала нас у дома.

Она налетела вихрем как раз в тот момент, когда парень сестры вышел, чтобы достать из багажника мою коляску.

– Где вы были?!

– Спокойнее, – попросила Софья. – На нас смотрят.

Кивнула в сторону строителей на участке Пельцер.

– Куда вы возили Анну? – Она дернула на себя заднюю дверцу и впилась в меня взглядом. – Где ты была?!

– Виктория Александровна, – Ромыч подогнал коляску, – мы просто прокатились, проветрили мозги.

– А ты вообще больше не переступишь порог моего дома! – прорычала она.

Схватила меня под руку и буквально выдернула из салона. Я плюхнулась в кресло, как кукла, и стиснула челюсти.

– Мам, – вздохнула Софья.

Мама повернулась к Роме:

– Ты, убирайся! – Затем к ней: – А ты – живо домой!

– Я не пойду домой, – решительно ответила Софья. – Мы с Анной идем на похороны.

И мотнула головой в сторону соседского дома, возле которого уже стояли многочисленные машины.

– Да, – подтвердила я.

Мать посмотрела сначала на нее, затем на меня, а потом у нее бессильно опустила руки.

– Хорошо. – Она вцепилась в ручки коляски и направила ее в сторону дома Ярвиненов. – Только я сама.

– Я лучше не пойду, – пробормотал Ромыч, наблюдая за тем, как мама увозит меня. – Не люблю похороны.

– Я позвоню, – бросила сестра и поспешила за нами.

В толпе незнакомых людей, одетых во все черное, я сразу выхватила взглядом Отсо. Он принимал соболезнования от одного из родственников: я догадалась об этом по тому, что мужчина был очень похож на него – и телосложением, и глазами, и цветом волос. Но, заметив меня, отец Мики извинился и сразу подошел.

– Здравствуй, Анна. – Он наклонился ко мне и взял за руки, а затем поднял взгляд на мою мать. – Привет, Виктория. – Кивнул сестре. – Софья.

– Отсо, если я могу чем-то помочь… – начала мама.

Но он покачал головой. На его лице отражалась такая боль, что у меня сжалось сердце.

– Все есть. Приехала моя сестра, она помогает.

Мы проследили за его взглядом и увидели приятную женщину с короткой стрижкой, беседующую с пожилыми гостями.

– Как ты, Анна? – сжав мои ладони, спросил он.

Наши глаза в этот момент были на одном уровне.

– Не знаю, – ответила я честно.

Возможно, мне было легче, чем ему, ведь в глубине души я не верила в смерть Мики.

– Понимаю, – хрипло ответил Отсо.

И, склонив голову набок, печально улыбнулся. Пожалуй, у них с Микой было гораздо больше общего, чем я думала.

– Где Мика? – спросила я.

Он сжал мои ладони крепче, и мне показалось, что он пытается удержать меня на краю – подальше от той бездны, в которую мне предстояло шагнуть. Отсо пытался уберечь меня от зрелища, которое сломало бы меня, стерло бы в порошок.

– Пойдем.

Мы переглянулись так, как будто оба знали, что нас сейчас ждет. Но я даже на сотую долю процента не представляла, что со мной случится, когда я увижу это своими глазами.

Старалась не смотреть, когда меня подвезли к большому ящику, стоящему посередине комнаты. Там даже запах был другой. Какой-то неживой, пустой, застывший. Холодный.

Когда мать подвезла меня ближе, сквозь приоткрытое окно послышался крик птицы: гулкий, одинокий крик. И через секунду такая же пустота разверзлась и у меня внутри.

Я смотрела и не узнавала его. Исчез румянец, длинные, пушистые ресницы не трепетали, а грудь не вздымалась от дыхания. Волосы Мики были прилизаны и уложены на старомодный манер, а сам он лежал с закрытыми глазами в дурацком черном костюме, который ему совсем не шел.

Несколько секунд я ждала, что он вот-вот откроет глаза, но когда этого не произошло, я вдруг осознала: это все. Больше ничего не будет. Ни его, ни нас, ни наших вечеров. И кому нужны будут эти дурацкие звезды в небе, если мы с Микой не будем смотреть на них вдвоем?

Я хотела закричать, что это несправедливо. Хотела разрыдаться и потребовать, чтобы с него немедленно сняли этот ужасный костюм. Чтобы стерли грим, который делал его лицо бледным и безжизненным. А потом вдруг осознала, что даже двинуться не могу. Даже вдохнуть и силой протолкнуть воздух в легкие.

Я не могла даже моргать.

– Крест Оливии на нем, – едва слышно произнес Отсо. Я видела, как его сухие пальцы добела сжались на стенке гроба. – Я не стал снимать.

– Ты потерял обоих, – тихо сказала моя мать. – Это так страшно…

Могла и не напоминать.

Лицо Отсо от ее слов приняло страдальческое выражение.

– Похоже, пора, – выдохнул он, подавая знак другим мужчинам.

Мы отошли в сторону, и я, задыхаясь, смотрела, как они поднимают гроб и выносят из комнаты. В этот момент отсутствие Мики накрыло меня тяжелой пеленой.