— Проходи, — коротко бросил он, отступая в сторону.

Я, не мешкая, зашла внутрь и несмело замерла, разглядывая кровать со склоченным одеялом и мятыми подушками, что выделялась в лунном свете.

«Может, это была плохая идея?» — спросила саму себя, однако отступать было уже поздно.

Прогнав свое оцепенение, развернулась и направилась в сторону кресла. Оно мне почему-то напомнило спасательный круг посреди безжалостного океана, и я без колебаний устроилась в нем, встречаясь взглядом с Марковым. Он, как и прежде стоял возле двери, наблюдая за мной.

Время шло, а мы оба молчали, слушая уютную тишину комнаты. С ним тишина почему-то всегда была уютной. Не давящей, не раздражающей, а уютной и естественной. И это, к моему удивлению, не изменилось спустя все эти годы.

«Странно…» — злость в душе уснула сытым зверем, и я просто сидела, любуясь куском звездного неба, что заглядывало в окно.

Я смотрела на небо, а он смотрел на меня.

Просто молча стоял, подпирая стену, и смотрел, будто перед ним висела какая-то абстрактная картина с сокрытой тайной внутри…От этого вдруг стало не по себе, и я первой нарушила наше молчание, сказав совсем не то, что собиралась сказать:

— У меня помолвка, — посмотрела на звездную ночь за окном и добавила: — через два дня.

— Извини, поздравлять не буду, — в его голосе слышался металл и мýка. Бессчетное количество мýки.

Меня так и подмывало спросить: почему он страдает? Что значат все эти взгляды? Что значит всё это? Но я опять сказала совсем другое, выдохнув в ответ всего лишь одно слово:

— Уезжай.

Марков вновь молчал, заставляя мое сердце громыхать в груди, и когда я уже решилась повторить свою просьбу в полной форме, заговорил. Но лучше бы он молчал. Лучше бы он накричал, взбесился, сказал что-то плохое, но… только не это.

— Я люблю тебя, — его шепот звучал громче грома в грозу и бил не хуже молнии.

В висках зашумело от услышанного, а сердце в груди застучало еще яростнее.

— Я люблю тебя, Рита, — колоколом зазвенело в голове, а в груди что-то громко щелкнуло, отпуская тот самый спусковой крючок, что сдерживал меня до этого. Сдерживал все то, что я пыталась забыть четыре года…

— Любишь?! — почти закричала, вскочив на ноги, а перед глазами, будто в бреду, пронеслись черно-белые стоп-кадры из прошлого: как я страдала, рыдала, скучала по нему! — Ты и тогда меня любил, да?! Когда бросил?! Когда добавлял в черные списки?! Когда… — всхлипнула и, взяв себя в руки, со всей скопленной злобой и жестокостью выплюнула, нисколько не страшась причинить ему боль, наоборот, мне хотелось сделать ему больно, хотелось заставить его почувствовать тоже, что и чувствовала я: — Той, кого ты любишь, Марков, больше нет! Нет! А знаешь почему? — посмотрела на парня, голова его была опущена, а кулаки крепко сжаты, но я уже не могла остановиться: — Знаешь! Знаешь, черт бы тебя побрал, Марков! Это ты! Ты убил её! Как думаешь, каково это, когда твое сердце прошибает насквозь тысячью игл? Не кинжал, не стрела, не долбанное копье, а противные иголки…тонкие, мелкие, крошечные. Насколько крошечные, что их уже не достать, они остаются в тебе навечно. Чертовы иголки, Марков! Чем я такое заслужила?! Что я тебе такого сделала?! Что… — подавилась последней фразой оттого, что совершенно неожиданно оказалась в кольце сильных рук…


— Прости меня, — раздается шепотом в ушах, а руки сжимают меня еще крепче. — Прости меня, моя девочка. Прости… — горячее дыхание опаляет кожу на виске и я, наконец, выдыхаю.

Дышать — это все, на что я была способна.

— Прости, прости, прости…. - льется вместе с моими слезами, на белую ткань майки, за которой стучит сердце.

Чувствую, как руки зарываются в мои волосы и бережно отводят мокрые прядки.

Чувствую губы, что обжигают кожу словами.

И дышу.

Им.

Просто дышу, задыхаясь. Комкаю в руках белую ткань. Ища спасение в своей погибели.

Он был моей погибелью, что уже убила меня однажды.

А теперь пытался воскресить…

Но ведь то, что умерло, не воскресить? Смертельные раны так и остаются смертельными, сколько их не зашивай.

А любовь всегда ранит смертельно.

— Малышка, прости меня, пожалуйста. Какой же я придурок…прости, — руки сжимают меня сильнее. — Если бы я мог…прости, прости, прости… — поцелуй опаляет висок, и мне хочется закричать, но я плачу.

Почему так больно?!

— Тише, — шепот обволакивает коконом, — тише, моя девочка, — чувствую его судорожный вздох, — все хорошо.

"Ничего не хорошо!" — хочу выкрикнуть я, но вместо этого протяжно вздыхаю, жадно хватая ртом воздух.

Он мягко касается подбородка, заглядывая в мои глаза полные слез:

— Рита… — со свистом выдыхает, стирая поцелуями слезы на лице. А я позволяю, захлебываясь от муки в его глазах. Слишком близкой. Слишком похожей на мою.

Господи, что я делаю?!

Что мы делаем?!

— Рита, — повторяет он надтреснутым голосом, прижимая меня к своей груди. Прямо к сердцу, что стучит слишком громко, отдаваясь своими ударами во мне.

Всхлипываю, опуская руки на спину. Туда, где был Ангел. Осторожно веду ладонью вверх-вниз, в попытке успокоить, то ли его, то ли себя…не знаю. Я сейчас ничего не знала. Просто гладила его по спине, ощущая знакомое тепло на кончиках пальцев, повторяя про себя, что еще чуть-чуть, и я смогу его оттолкнуть, еще немножко, и он меня отпустит. Но никто из нас не спешил разрывать, болезненную связь между нами, покрытую кровавыми язвами убитого счастья.

Счастье…А ведь когда-то мы были счастливы…


Четыре года назад…


Ветер ласково оглаживал обнаженные плечи, насвистывая в уши задорную мелодию, а ритм волн, что раз за разом омывали берег своими влажными языками, аккомпанировал ему. И слова у этой песни были самыми прекрасными на свете — веселый смех друзей.

«Друзей…» — теперь эти странные ребята из уличной группы были моими друзьями: добрый и слишком красноречивый Кир, которого время от времени хотелось стукнуть; вечно воодушевленный и неунывающий Ник, что заряжал все вокруг своим позитивом; улыбчивый и такой разный Паша, которого я до конца так и не смогла разгадать. Все они навечно поселились в моем сердце, вместе с теплыми чувствами, что пробуждали во мне.

Да, они и еще один наглый голубоглазый блондин, что в данный момент пытался отвлечь меня от игры, используя запрещенные приемы.

— Прекрати! — прошипела я, слегка ударив по руке, что вычерчивала на моей лодыжке пылающие узоры.

— Тебе же нравится, — невинным тоном, в который я ни капли не поверила, ответил этот хитрюга.

— Не нравится, — нагло соврала я, демонстративно отодвигаясь и, успокаивающе погладила кожу, которая еще пылала в том месте, где только что была его рука.

— Лгунья, — еле слышно шепнул парень, улыбаясь моей горячо любимой улыбочкой а-ля «чеширский кот нервно курит в сторонке».

Мы уже две недели были вместе. Две недели улыбок, прикосновений, поцелуев и разговоров обо всем на свете.

Каждый день утро начиналось с нашей встречи на набережной, а после обеда со всей компанией ехали на наш пляж. Вечера мы с Валькой проводили дома. Дядя Миша так и не сменил гнев на милость, а мама разрешала выходить нам из дома только днем. Правда, насчет наших поездок загород она не была осведомлена (парни специально ждали нас в условленном месте на несколько улиц ниже) и думала, что мы просто ходим на городской пляж.

— Скучно, — протянула Тина, подкидывая козырь. — Может, на раздевание сыграем? — она игриво провела пальцем по линии лифа, а я мысленно закатила глаза: «И не надоело ей?!»

Все присутствующие многозначительно посмотрели на её купальник, а Ник с невиданным энтузиазмом воскликнул:

— Я согласен!

«И не надоело ему?!» — опять закатила глаза.

Тина в ответ тоже многозначительно на него посмотрела и, брезгливо скривившись, опустила красноволосого с небес на землю:

— Не дождешься, дурак! — сестра расплылась в коварной улыбке и добавила: — Я вышла!

«Одни надувалы кругом!» — возмутилась про себя, но всё же улыбнулась. Благодаря Валькиным «приёмчикам» у меня появился реальный шанс наконец-то выиграть в этой дурацкой игре и поставить одного наглого блондинчика на место.

Не скрывая улыбку, высунулась из-под «веера» и многообещающе посмотрела на хитрое лицо: «Посмотрим, кто кого!» — прищурилась, прожигая соперника взглядом.

Сашка в ответ нежно улыбнулся, ослепляя меня честностью, что плескалась в его глазах.

«Опять что-то задумал!» — нисколько не купившись на эти «невинные» очи, подумала я. Несколько поражений подряд научили меня не доверять таким вот «взглядам».

— Ты мухлевала! — возмутился обманутый Ник, разглядывая карты в своих руках.

— А ты на меня пялился! — огрызнулась Руднева.

— Сколько можно? — заныл Ник, вызывая смех среди присутствующих. — Почему всегда я?

— Потому что ты единственный, кто ведется на эти её фишки, — Кир очертил руками в воздухе женскую фигуру. — Я тоже вышел! — рыжий походил на меня сразу четырьмя королями. — Не надо благодарности, Рит!

— Вот же, — прошипела, разглядывая колоду карт в своих руках.

— Может, сразу сдашься, малышка? — проворковал напротив меня голубоглазый шулер.

Я упрямо покачала головой, сосредоточенно сортируя свою колоду. Сашка у меня уже два раза выиграл! При этом я на все сто процентов была уверенна, что Нику он специально не подкидывал, давая тому шанс выйти из игры.

— О, спасибо, дружище! Подмастил! — довольно воскликнул Ник, отбиваясь последними картами.

Ну вот, пожалуйста, он опять это делает!