— Место, где встречаются два океана, — повторила папины слова, улыбнувшись. — Спасибо, мамуль, — я чмокнула маму в щеку.

— Ребенок, — она невесомо погладила меня по волосам, чмокнув в ответ.

Наш диалог прервала музыка. Она потоком сорвалась со сцены и заструилась по залу, останавливаясь у самого сердца, чтобы спустя мгновение ворваться в него со словами певца…


От любви до любви —

Между нашими душами километры.

Мне с тобой бы против ветра,

Мне с тобой бы по прямой.


— О! Это что Саша? — удивилась мама, пока я разглядывала певца.

Он сидел перед фортепиано и пел в микрофон, что птицей нависал над ним. Пальцы его технично били по клавишам, а голос… Нет, Сашке, конечно же было далеко до сероглазого солиста, но, тем не менее, пел он красиво. С привычной хрипотцой и с честностью, от которой все сжималось внутри.

«Зачем он выбрал эту песню?»

— Потанцуем? — перед лицом появилась широкая ладонь жениха.

— Я не думаю…

— Пойдем, — Богдан крепко ухватил меня за руку, не дожидаясь моих возражений.

Музыка содрогнулась, стоило нашей паре появиться на танцполе, но Сашка быстро исправился, не забыв понимающе улыбнуться напоследок:


От меня до тебя —

Сплошь глухие холодные стены.

Мне тебя бы пустить по венам,

Мне тебя бы вернуть домой…


Богдан неспешно вел меня в танце, рядом кружились еще несколько парочек (я даже успела заметить Тину с Киром), а я до боли кусала губы, чтобы не расплакаться.

Я знала, что Паша написал эту песню, и знала, кому она посвящена. Но сейчас, все слова из нее принадлежали Саше. И пел он о нас…


Упадет осколок гранита,

Видишь? Наши стены разбиты!

Слышишь? Нам пути все открыты!

Возвращайся скорей домой…


Слезы всё же появились на ресницах, дрогнули и скатились вниз горячими дорожками. А в голове снова засел вопрос, что мучил меня эти два дня: «Почему он не рассказал тогда?»

Правда, всего лишь правда, а как бы много она могла изменить…


Обратятся в прах километры,

Слышишь? Это шепчет нам ветер!

Видишь? Я разбил наши клети!

Только ты вдруг стала чужой…


— Ты в порядке? — видимо Богдан все же заметил влагу на своей рубашке. Хорошо хоть макияж водостойкий.

— Да, все в порядке, — тихо ответила я, и, уткнувшись в плечо парня, прикрыла глаза, в попытке успокоится.

Музыка тут же заискрилась под веками, потекла образами, и мне на короткий миг показалось, что я вернулась на четыре года назад. На месте квартета играет группа с причудливым названием «Меридианы», а вместо рук жениха, талию уверенно сжимают другие руки — теплые и такие привычные…родные.


От меня до нее —

Бесконечная пропасть молчаний,

Мне б сказать ей, почти нечаянно,

Прошептать ей в губы отчаянно:

«Я люблю тебя, я всё еще твой…»


— Я люблю тебя, — шепчет мне жених на ухо.

— Я люблю тебя, — поет Саша со сцены.

— Я люблю тебя, — отвечаю я, не зная кому…

***

Цепочка с кулоном жгла руку холодом, сердце барабанило в груди, а я все бежала и бежала, не видя перед собой дороги.

Куда? Зачем? Я не знала. Просто если бы я хоть на мгновение осталась в том зале, где были они, то точно бы сошла с ума…

— Осторожней, — меня придержали руками за плечи.

— Извини, — посмотрела на возвышающегося над собой Данила.

— Все в порядке? — спросил парень, вглядываясь в мое лицо. В темноте его глаза влажно поблескивали и казались чернее ночи.

— Песня дурацкая, — сказала почти правду, сама себе удивляясь.

— Ясно, — хмыкнул парень, разжимая руки.

— А ты? — оглядываясь по сторонам, спросила я. — Почему не со всеми?

— Песня дурацкая, — ответил моими же словами парень, усаживаясь на лавочку неподалеку. — Присядешь?

«И как я сюда забрела?» — по новой оглянулась, осматривая небольшой скверик, что примыкал к ресторану.

Зеленый газон, аккуратно подстриженные кусты и карликовые деревья и площадка с видом на кипящее море, которое сегодня, казалось, ожило, превратившись в мифическое существо…

— Наверное, будет шторм, — протянула я, усаживаясь на лавочку рядом с Данилом.

В животе неприятным комом осела неловкость. Несмотря на то, что Данил был лучшим другом Богдана, общались мы с ним редко, ограничиваясь дежурными «привет» и «как дела».

— Ага, — немногословно ответил парень, увеличивая противный комок внутри меня.

«И о чем с ним говорить?» — кулон неприятно резанул ладонь, как напоминание о своем дарителе, которого я бросила в ресторане, но я быстро задвинула эти мысли на задний план.

— Это была любимая песня Саши, — подал голос Данил, заставив меня напрячься, и, видимо, поняв это, с грустью уточнил: — Сестры.

Образ голубоглазого музыканта сменился другим — девушка, красивая, в воздушном платье персикового цвета и тугими спиралями пшеничных волос, что водопадом рассыпались по плечам, её губы чуть тронуты малиновым блеском, кажутся необычайно яркими на фоне снежно-белой кожи, а ресницы даже без туши выглядят необыкновенно длинными. Меня поразила её красота с первого взгляда — тонкая, хрупкая, как у фарфоровых куколок, которых многие коллекционеры хранят в коробках, боясь разбить. Вот только Саша лежала не в коробке, а в гробу. И разбила она себя сама…

— Как родители? — хотелось еще спросить и как он, но я не стала. Данил до сих пор был непривычно замкнут и отчужден, и это говорило само за себя…

— Держатся, — выдохнул парень, задрав голову к небу.

— Понятно, — ответила, не зная, что еще добавить.

Вновь повисла пауза… Но тишина больше не казалась давящей. Будто сжалившись над нами, она решила ослабить свои путы, чтобы мы тут окончательно не задохнулись от недосказанности и смущения.

Данил все молчал, разглядывая звёздное небо, а я думала, как человек может решиться на такой поступок, как смерть? Что должно было такого произойти, чтобы красивая, семнадцатилетняя девчонка, в которой души не чаяли окружающие, решила покончить собой?

Невольно вспомнилась Снежана…

«Три попытки самоубийства», — прозвучало в голове Сашкиным голосом, в душе появились колкие льдинки.

Раньше я ненавидела эту девушку. Считала её куклой, дешевкой, что просто украла мое счастье, а теперь… Теперь мне было жаль Снежану. Искренне и по-человечески жаль. Никто не заслуживает такого, как она. Видеть, как твой любимый человек умирает, истекает кровью, и понимать, что ты ничего не можешь сделать…

«Смогла бы я так? Пережить такое?» — воображение безотлагательно нарисовало в голове жуткую картинку: алая кровь, белый снег и остекленевшие глаза, в которых уже нет неба…

«Господи!»— прижала кулак с украшением к сердцу. Кулон снова до боли вжался в ладонь, вызывая непреодолимое желание зашвырнуть его куда подальше. Однако, вопреки этому, я сжала кулак сильнее, держась за него, как за спасительный канат.

«Он завтра уедет», — попыталась успокоить себя этой мыслью, но, несмотря на это, боль внутри стала еще ярче, а море заклекотало громче, вторя моей муке.

— Ты знаешь, Богдан любит тебя, — вдруг подал голос Данил.

— Знаю, — повернулась, настороженно заглядывая в лицо парня, пытаясь разгадать, к чему такие странные признания?

— Он никого не любил, а тебя любит, — ввел меня еще в большее замешательство Данил, сверкнув в темноте глазами. — Почему?

— Что почему? — раздался за нашими спинами голос Богдана, что второй раз за вечер меня спасал.

— Ничего, — тут же поднялся Данил. — За невестой лучше следи, а то сбежит, — блеснул улыбкой парень.

— Слежу, — хмуро ответил Богдан, зыркнув на меня с упреком.

— Ладно, — неловко попрощался Данил, — пойду, — парень почти бесшумно удалился, оставляя меня с женихом наедине.

Зная, что сейчас наверняка последуют вопросы, на которые мне не будет чего ответить кроме лжи, подорвалась, сделав несколько шагов в направлении моря, что продолжало неистово петь свою песню небу. Как будто то его не слышало, или не хотело слышать…

Богдан подошел и обнял меня со спины:

— Все в порядке?

— Да, — чужим голосом ответила я, хотя ничего не было в порядке. Душа истекала кровью, словно от нее с силой оторвали кусок и бросили на растерзание голодным тварям — гордости и трусости.

Богдан поцеловал меня в затылок и прижал к себе покрепче:

— О чем думаешь? — спросил жених, щекоча своим дыханием мое ухо, совсем по-другому, совсем не так как это делал он.

— Ни о чем, просто смотрю, — ловко соврала и горько ухмыльнулась. Неужели я стала одной из тех, что умеют виртуозно врать?

Бодька тяжело вздохнул, но промолчал. Я тоже молчала, чувствуя, как в это мгновение что-то во мне необратимо меняется и умирает, казалось, что звезды в сливовом небе умирали вместе со мной. На глаза наворачивались слезы, а в памяти всплыл стих, автора которого я уже не помнила, но само произведение отчего-то четко отпечаталось в моем сознании:


Мне с ним стало холодно-холодно,

Словно тысячи звёзд в темноте,

Вдруг погасли, исчезли, вымерли…

Оставляя свои трупы во тьме.

Мне чужим он сразу почудился,

Будто не было и не сбылось…

Будто мы так просто забудемся,