— Тише ты, — шикнул на него Богдан, — услышит!

— Не боись! — отмахнулся Сашка и заговорщицки произнес: — Нужно достать кошку!

— Зачем? — искренне удивился Богдан, недоумевая. А спустя полчаса с восхищением смотрел на лучшего друга, который забавляясь, набивал коленкой спасенный мяч.

— Откуда ты узнал, что у него аллергия? — с нескрываемым восхищением спросил кареглазый.

— Дедукция, мой друг, дедукция, — ответил Марков, который в последнее время очень любил использовать словечки из «Шерлока Холмса». — Видел, как он испугался? — рассмеялся парень, ловко перехватив руками мяч. — «Уберите это от меня! Уберите!» — передразнил он обидчика. — Фу, девчонка! — смех зазвучал еще громче.

Богдан тоже подхватил его смех, вот только вместо веселья в его глазах по-прежнему искрилось восхищение. Так Разумовский смотрел только на героев своих любимых комиксов — смелых, добрых, справедливых. Таких, как Сашка! Его личный супергерой и защитник! Яркий мазок на сером фоне жизни.

Жаль, что со временем он начал выцветать, а потом и вовсе темнеть…

Это случилось, как в множестве похожих историй, где между близкими людьми лежат пропасти из километров. Однако, здесь помимо километров лежали целые вселенные. Разные и чуждые друг другу.

Пока Разумовский изображал примерного мальчика и терпел издевательства, Марков другом городе насмехался над такими как он. Пока Сашка, особо не напрягаясь, сдавал экзамены, Богдан, корпя над учебниками, готовился к очередному тесту. Пока Алекс покорял сцену, Разум записывал лекции по экономике. И только одно их объединяло — из когда-то улыбчивых мальчишек они выросли в безразличных взрослых, в чьих душах вместо света горела тьма.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Разумовский, конечно же, пытался наладить связь с бывшим другом, искал с ним встреч, но оправдывал все эти порывы желанием показать, кем он стал. А показать было что: в тот год, когда группа «Меридианы» заняла первое место в «Уникуме», Богдан решился: нашел работу, записался в спортзал, купил линзы. Разумовскому отчаянно хотелось доказать тому, чужому парню с экрана, что он ничем не хуже его, что он тоже хоть чего-то стоит!

«Доказал», — горько усмехнулся Богдан, не переставая буравить взглядом невесту. Но эта горечь мигом испарилась, стоило только девушке наморщить носик, на который пером упала темная прядь волос. Парень улыбнулся этому почти детскому жесту и, задержав дыхание, аккуратно отвел в сторону пушистый локон.

— Неужели ты такая же, как она? — едва слышно спросил он у спящей. Однако ответа ожидаемо не последовало.

"Как она", — как Саша, Илона или как эта её сестрица Тина, которую Богдан ненавидел. Слишком уж девушка напоминала ему о той, что погнушалась когда-то над его чувствами…

Второй свой цвет сменила любовь — весенняя зелень сначала пожухла, а потом и вовсе приобрела тон гнилых листьев.

Её звали Алина. Девочка из квартиры напротив, с задорной улыбкой и травянистыми глазами.

Ребенком Богдан отдавал ей свои лучшие игрушки, подростком поглядывал на соседскую дверь через глазок, надеясь увидеть ту, что пленила его сердце, а когда перед носом замаячил выпускной, решился признаться.

— Ты что, головой ударился? — Алина смерила пренебрежительным взглядом своего соседа, который, к несчастью, приходился ей еще и одноклассником.

— Нет, — несмело ответил Богдан. Не этого он ожидал, признаваясь в любви.

— Обкурился, что ли? — хмыкнула девушка, пощелкав пальцами перед его глазами.

— Я не курю, — буркнул в ответ Разумовский, привычно поправив очки.

— Вот я не понимаю, — Алина изобразила тяжелый вздох, — вроде отличник…Ты, кстати, лабараторку мне сделал? — девушка с угрозой посмотрела в карие глаза.

— Сделал, — коротко ответил парень и, все еще надеясь на положительный исход, спросил: — Принести?

— Потом, — великодушно отмахнулась Алина продолжив: — Так вот, вроде отличник, а ведешь себя, как тупица. Ты себя в зеркало видел? — она многозначительно указала на выпирающий живот.

— И что? — чуть нахмурился парень, стараясь спрятать свои комплексы поглубже. Рядом с ней ему хотелось быть смелым мужчиной, а не запуганным подростком.

— А то, — усмехнулась девушка и в два шага сократила расстояние между ними, заставив парня замереть. — А то, дорогой мой Богданчик… — ласково протянула она, заглянув в его глаза своей зеленью. Отчего тому в голову пришла совершенно безумная мысль, что Алина его сейчас поцелует. Так близко было её лицо, — … ты хочешь сказать, что такая, как я… — узкие ладони легли на его плечи, а Разумовского, будто лавиной придавило — из счастья, любви и неверия. В последнем он оказался прав:

— …может встречаться с таким чмошником, как ты? — голос зазвучал металлом и вошел прямо в сердце. По самую рукоять.

Богдан дернулся, пытаясь отстраниться, но цепкие руки девчонки его удержали:

— Ты жи-ро-ба-си-на, — выдохнула она по слогам ему на ухо, раз за разом проворачивая нож. — Лузер, отстой, тряпка… — продолжала шептать Алина, рубя, как мясник, влюбленное сердце. Будто ей мало было той дыры, что она в нем оставила. Мало обидных слез в растерянных карих глазах, и дрожи, что сотрясала все тело парня.

— Понял? — все тем же нежным тоном, спросила зеленоглазая, вдоволь насытившись.

— Понял, — глухо ответил тот, сделав для себя совсем иные выводы.

— Вот и ладненько, — похлопала она его по плечу, отступая. А Разумовский, только этого ожидая, рванулся к спасительной двери, однако его так просто отпускать не хотели:

— Как там Сашка? Не собирается в родные края? — как ни в чем не бывало спросила девушка, превращая его мир в щепки.

Все, что он ценил. Все, во что верил. Все, кого любил. Один вопрос, и твой лучший друг становится врагом. Одно слово, и любовь — светлая, чистая, добрая, превращается в безжалостного монстра.

А что делают супергерои с монстрами и врагами?

Правильно, убивают.

С тех пор в каждом своем приятеле Богдан заранее видел предателя, а все дружеские посиделки и веселые компании были всего лишь способом самоутвердиться. С девушками дела обстояли еще хуже: он мстил — самозабвенно, жестко, с неизменным образом, той, что изодрала его сердце на куски, — Алине. Неважно, какие у них были лица, все они для него выглядели одинаково — бездушными тварями, которые не заслуживают любви и ласки. И глаза у них всех были такими же гнилыми.

У всех, кроме одной…

Рита ворвалась в жизнь Богдана вместе с пушистым снегом, что заставил замереть транспорт в вечных пробках, и нелестными ругательствами, которые выкрикнул парень, вдавливая педаль тормоза до упора. Однако раздражение Разумовского быстро сменилось иным, совершенно чужим и незнакомым доселе чувством, стоило ему только увидеть испуг в её невероятных глазах. Нет, это была вовсе не любовь с первого взгляда, хотя страшило не меньше. То, что Богдан испытал к Рите, называлось забота. Ему впервые в жизни хотелось о ком-то заботиться!

Словно кто-то случайно поставил на однотонном полотне его жизни ярко-синюю кляксу, что со временем разрослась в целый океан. Так же, как и обыкновенное чувство заботы во что-то большее.

Поначалу он воспринимал её, как очередное «доказательство». Умная, красивая, из обеспеченной семьи — Рита с первого взгляда понравилась его матери и легко вошла в окружение Богдана. «Идеальная жена», — вот что говорил о ней Разумовский, уже заранее удостоив её главной роли в своем лживом спектакле…

Потом Богдан поймал себя на мысли, что не притворяется рядом с ней. Нет, он по-прежнему врал, изменял, предавал её. За эти несколько лет такого существования парень просто не мог вести себя иначе, это стало его сутью и проникло заразой в самую душу. Однако рядом с Лебедевой Разумовский все чаще и чаще становился самим собой, тем пареньком в очках и лишним весом.

А последним стало принятие.

Не её, а себя.

Разумовский не ошибался, когда окрестил себя «особенным». Вот только особенность его таилась вовсе не в целеустремленности, а в видении мира. Богдан всегда воспринимал всё иначе: там, где обычный человек примечал неброский серый, он мог распознать стальные переливы, и оттенок грозового неба; там, где белый снег представлял собой заурядное явление — настоящее чудо; там, где многие видели глаза — вселенную. Разумовский обладал очень редким талантом — зрением художника, и мог бы им стать, и даже прославиться, если бы не маниакальное желание матушки уничтожить его дар. Она насколько ненавидела это в нем, что вскоре и Богдан стал сам ненавидеть свою «уникальность».

И ненавидел бы до сих пор, если бы не девушка, которая видела то же, что и он. Которая научила его не бежать от себя, а принимать.

Однажды Лебедева просто пришла к нему и, всучив в руки карандаши и альбом, заставила рисовать. Богдан, конечно же, не соглашался, но обиженные синие глаза сделали свое дело — он терпеть не мог, когда Рита расстраивалась.

— Чувствую себя, словно ДиКаприо в «Титанике», — фыркнул Разумовский, внимательно рассматривая девушку, что сидела в пол оборота, позируя ему. От Ритиного предложения нарисовать яблочко, парень отказался, заявив, что если и должен страдать, то только обоюдно.

— Хорошо, что не Бэзилом, — хмыкнула Лебедева. — Я не готова разделить участь Дориана Грея.

— Ты прямо, как Алекс, — искренне улыбнулся парень, однако губы его быстро сомкнулись в жесткую линию — он не любил, когда прошлое в нем брало верх над настоящим.

— Тот самый друг детства? — улыбнулась в ответ Рита, уловив теплоту его голоса.

— Тот самый, — отмахнулся Богдан и, чтобы закрыть тему, скомандовал: — Замри!

Далее совместный процесс творчества захватил их целиком: Рита прилежно позировала, вставляя шуточки насчет мести художника посредством картины, а Разумовский старательно пытался изобразить её черты на бумаге. Он то стирал, то по новой рисовал то же самое, то ругался про себя, когда у него что-то не получалось, то по-детски радовался, когда штрих выходил, как нужно.