– Здра… здравствуйте, – пробормотала Лида. – Кто вы, сударыня?

– А вы, значит, та самая малютка, которая умудрилась совратить моего внука, а потом женить его на себе? – не отвечая на вопрос, произнесла дама, продолжая лорнировать ее. – Вам удалось совершить подвиг, который до вас не удавался всем окрестным, уездным, волостным и даже губернским дамам!

– Что я сделала? – не веря своим ушам, переспросила Лида. – Совратила Василия Дмитриевича? Что вы такое говорите?! Никого я не совращала!

– А что в таком случае вы делаете в его постели? – вопросила незнакомка. – Да еще в сорочке его покойной матери?! По традиции, которая передается в нашей семье из поколения в поколение, мужчина из нашего рода отдает материнскую сорочку своей новобрачной жене в первую ночь!

– А, ну да, – спохватилась Лида, – мы в самом деле обвенчались, однако у меня и в мыслях не было совращать Василия Дмитриевича ни этой ночью, ни прежде!

– В самом деле? – ухмыльнулась старая дама. – А это что? – Она дернула Лиду за подол. – И это что? – Она с обвиняющим выражением указала перстом на постель.

– А что? – растерялась Лида. – Ну, сорочка, ну, простыни… что вас так удивляет, сударыня?

– Ах, вы не понимаете! – издевательски, несколько даже демонически захохотала дама. – Меня удивляет то, что они чистые! На них нет ни следа вашей девственной крови, то есть вы лишились девственности отнюдь не после первой брачной ночи, а гораздо раньше, бесстыдно совратив Василия – возможно, в той самой беседке, где вас застиг ваш дядюшка, после чего моему внуку и пришлось на вас жениться!

Ее внук? Василий Дмитриевич – внук этой старой ведьмы?! Стало быть, это и есть Анаисия Никитична по прозвищу бабуля Никитишна?

Добродушное наименование, впрочем, ей ничуточки не шло! Видно было, что это строгая хозяйка, которая всем заправляет в доме и у которой горничные и в самом деле по струнке ходят, как предупреждал дядюшка! Ну что ж, Лида – не горничная, ходить по струнке перед вздорной старухой она не намерена! С другой стороны, это бабушка ее мужа, а значит, к ней следует относиться с пиететом… Вот только где его взять после таких оскорбительных реплик?!

Стыдливость Лиды была возмущена до крайности. Однако сейчас было не до того, чтобы краснеть, охать, разражаться слезами оскорбленной невинности или вообще плюхаться в обморок, как следовало бы поступить непорочной девице, услышавшей такие речи! Надо защищаться от свирепой старухи!

– Видите ли, сударыня, – стараясь держаться хотя бы с относительной почтительностью, проговорила Лида, – вы лишены возможности увидеть то, что вам так хочется, просто потому, что никакой брачной ночи у нас с Василием Дмитриевичем не было. Мы спали врозь. Я – здесь, а он – там, – она указала на диван. – Кроме того, я увидела вашего внука впервые только сегодня, около пяти часов пополудни, так что у меня не нашлось бы времени совратить его, даже если бы я чувствовала такое желание, а его, признаюсь честно, я вовсе не чувствовала!

– Врете, милочка, – ухмыльнулась Анаисия Никитична. – Я еще не видела ни одной девицы или дамы, которая не желала бы совратить Васеньку!

– Мне остается лишь сожалеть, что круг ваших знакомств столь узок, – смиренно, однако с изрядной толикой ехидства проговорила Лида, в глубине души признавая правоту старой дамы.

Не то чтобы она об этом думала, увидев Василия Дмитриевича впервые… То есть, конечно, у нее и в мыслях не было ничего подобного… Однако, может быть, то волнение, которое охватило ее при встрече с ним, желание видеть его, прикасаться к нему и было намерением его совратить?..

Ну что же, так оно или нет, Лида намеревалась все отрицать!

Она ожидала нового нападения и набиралась сил для защиты, однако, к ее изумлению, старая дама расхохоталась во весь голос и сказала – не то с осуждением, не то с восхищением:

– А ты востра, оказывается! Вот и хорошо! Тебя зовут Лидия? Прекрасное имя. Но мне нравится, как называет тебя Иона Петрович – Лидуша. Я тоже буду тебя так звать. А мое имя – Анаисия Никитична, для самых близких – бабуля Никитишна. Очень немногие имеют право называть меня так! Твоя тетушка Авдотья Валерьяновна чуть не на коленях молила о разрешении, но я осталась тверда.

– А почему? – спросила Лида, растерянная и обрадованная той добросердечной интонацией, с которой вдруг заговорила Анаисия Никитична.

– Терпеть не могу всех этих вертихвосток, которые так и норовят совратить моего Васеньку! – свирепо произнесла Анаисия Никитична, и эта уже знакомая Лиде песня могла бы ее здорово насмешить, если бы она могла смеяться над отношениями Авдотьи Валерьяновны и Василия Дмитриевича… ее, Лидиного, собственного мужа!

– Думаю, ей-то это удалось! – глухо пробормотала Лида, удивляясь незнакомому чувству, которое внезапно куснуло ее за самое сердце. Ей и раньше больно было слышать об этой связи, но тогда Василий Дмитриевич был ей посторонним человеком, а теперь… Теперь она просто готова была убить Авдотью Валерьяновну!

– Не ревнуй, – добродушно посоветовала Анаисия Никитична. – Глупо ревновать мужчину к тому, что было до тебя! До свадьбы он должен хорошенько перебеситься, чтобы потом на сторону не тянуло, а вот после свадьбы все зависит от его жены! Жена должна быть такой, чтобы мужа влекло только к ней!

Лида беспомощно хлопнула глазами:

– Но как же… – Она развела руками, выразительным взглядом окидывая постель, где провела ночь в полном одиночестве.

Судя по всему, Василия Дмитриевича не слишком-то влекло к своей новобрачной супруге, а как сделать, чтобы это изменилось, Лида не знала.

– Помогите мне, бабуля Никитишна! – взмолилась она, бросаясь к старой даме, падая перед ней на колени и поднося к губам ее сухонькую ручонку, унизанную тяжелыми перстнями. – Вы так опытны… судя по вашим словам, вы, наверное, прожили жизнь, насыщенную любовными приключениями… вы так хорошо знаете мужчин… Помогите мне!

– Ты мне польстила, – усмехнулась Анаисия Никитична, отнимая у Лиды свою руку и заставляя девушку подняться. – Думаю, еще ни одна старая дева не получала таких комплиментов, которыми ты меня осыпала!

– Как – старая дева?! – во все глаза воззрилась на нее Лида. – Но ведь Василий Дмитриевич ваш внук!

– Точнее сказать, внучатый племянник, – смущенно улыбнулась Анаисия Никитична. – Его родной бабушкой была моя старшая сестра Анна. Именно она вышла замуж за бравого гусара Феденьку… за Федора Васильевича Протасова… – Легкий вздох приподнял худенькую грудь, затянутую муслином, и вздох этот очень многое сказал Лиде! – У нее родился сынок Митенька, но вскоре сестра моя умерла, и воспитывала Митеньку я. Федор Васильевич, едва сын родился, в полк уехал: на дворе был восемьсот двенадцатый год, француз с нами воевать пришел! Федор Васильевич из походов воротился без ноги, тяжко раненным, на сына поглядел, да недолго потом прожил. Вот я и осталась одна: Митеньку растила, потом Васеньку да с Протасовкой годами управлялась, потому что наше имение Самсоново досталось старшему брату моему.

– Да вы тут все кругом родня, как я погляжу, – подивилась Лида, вспомнив, что Авдотья Валерьяновна тоже была Протасова, а гнусный Модест Филимонович – Самсонов.

– Бывает такая родня, что не только хуже чужих, но и хуже врагов, – отмахнулась Анаисия Никитична. – Всю жизнь с братом и его детьми тягаемся из-за приданого моего! Он, против обычая, против воли покойных родителей, ничего мне не выделил, да и Аннушка бесприданницей замуж пошла. Но там любовь была великая, а мне за всю жизнь так и не посчастливилось…

– Откуда же тогда вы все знаете – про мужчин, про любовь, про то, что между мужчиной и женщиной бывает, и что муж должен сначала нагуляться? – жадно спросила Лида.

– Да из романов, откуда же еще?! – захохотала Анаисия Никитична. – Всю жизнь книжной мудростью жила. К тому же не забывай: мне пришлось и хозяйством в Протасовке заниматься. А где хозяйство, там и люди. А где люди, там и любовь, семьи, ссоры, смерть и жизнь… Бабы наши часто мне душу открывали, я и судила, и рядила, и мирила, и сватала, и детей крестила! На счастье, Василий заботливый хозяин, а вот отец его Митенька не бог весть каким был, поэтому и…

Она умолкла, махнула рукой.

– Что поэтому? – нетерпеливо спросила Лида.

– Поэтому каждый грош на устройство дел шел, – после небольшой заминки ответила Анаисия Никитична. – И не на что было мне такие наряды покупать, как у тебя. А что же это за диво! – воскликнула она и с девичьей легкостью бросилась снова копаться в ворохе верхних и нижних юбок, лифов с рукавами и без, разнообразнейших шалей, сорочек дневных и ночных, корсетов, панталон с кружевами и оборочками, чулок и туфелек, эскарпенов[58] с завязками и уличных кожаных башмачков, пелеринок, шляпок, чепчиков, перчаток, вееров…

– Что за чудо эти веера! – вскричала старая дама, хватая сразу два: один муаровый[59], переливчатый, зеленый, с наборным станком[60] из слоновой кости, другой из органди[61], расшитый крошечными разноцветными букетиками, на деревянном станочке.

Лида смотрела на нее с умилением, как на ребенка. Ну кто бы мог подумать…

– Зеленый веер подает надежду, – заявила Анаисия Никитична, – а вот это движение ее отнимает! – С этими словами она перехватила к веер в левую руку, раскрыла его и приложила к левой щеке. – Я говорю: «Нет!» А вот это – «Я вас люблю!» – Старая дама взяла веер правой рукой и указала на сердце. – «Я жду ответа!» – Сложив веер, она резко ударила им по ладони.

Лида таращилась во все глаза.

– Что, не знаешь языка веера? – засмеялась Анаисия Никитична. – Да я тебя в два счета научу, если хочешь!

И вдруг насторожилась, вслушиваясь в доносившийся откуда-то издалека бой часов. Отбросила веер, всплеснула руками:

– Боже мой, да ведь полдень бьет! Сейчас Васенька приедет! Обедать пора!

Лида почувствовала, что бледнеет.

– Я не хочу, – пробормотала она, чувствуя, как желудок сводит от голода, а сердце сжимается от страха.