«Не буду думать об этом! – внушала себе Лида. – Я от этих мыслей с ума сойду!»

Да, можно было и в самом деле сойти с ума от того, о чем ты никогда в жизни не думала, но что внезапно стало для тебя важнее важного!

Тем временем Протасов провел Лиду через сени, и они оказались в комнате конторского служащего – худющего молодого человека с пегими волосами, одетого в коричневый сюртук и плисовые штаны. Он низко поклонился Протасову, метнув на Лиду любопытный взгляд.

– Кузьма Иванович, мой помощник, счетовод, агроном, инженер, – словом, мастер на все руки, – отрекомендовал его Протасов. – А это супруга моя, Лидия Павловна.

– Мои поздравления, – пробормотал Кузьма Иванович, имевший такой вид, будто Протасов только что стукнул его кулаком в лоб. – А…

Конечно, он хотел что-то спросить, но перехватил холодный взгляд барина и прикусил язык в буквальном смысле слова и даже сморщился от боли!

Как ни была напряжена Лида, ей стало смешно. Она еле сдержала улыбку.

– Зовите их поочередно, – велел Протасов, и Лиде показалось, что он тоже чуть не рассмеялся.

Кузьма Иванович высунулся в сени, и Протасов с Лидой обменялись веселыми взглядами, но тут же словно бы отдернули их друг от друга.

Кузьма Иванович появился в сопровождении долговязого увальня в кумачовой косоворотке, мявшего в руках шапку.

– Барин тебя слушает, Ефим, – сказал Кузьма Иванович.

– К вашей милости… жениться желаю, – застенчиво сообщил Ефим, глядя вроде бы в упор на Протасова, но не забывая коситься и на Лиду.

– Это ты хорошо придумал, – усмехнулся Протасов.

– Он не один такой, Василий Дмитриевич, – сказал конторщик.

– Ткачих ты привел? – спросил Протасов.

– Конечно, как велено было, – заверил Кузьма Иванович.

– Ну так зови всех!

– Входите! – крикнул конторщик, снова высунувшись в сени, и отпрянул, пропуская в комнату еще пятерых парней и пять молодых девок. Все они тотчас встали под противоположные стены, подперев их и то опуская глаза, то стреляя ими по сторонам, причем парни в замешательстве так усердно мяли в руках свои картузы и войлочные шапки, словно непременно решили изорвать их в клочья.

– А, ткачихи-лентяйки, – весело сказал Протасов, глядя на девушек, и они ответили ему такими счастливыми улыбками, словно он назвал их красавицами, умницами и непревзойденными рукодельницами. – Вот что хочу вам сказать. Давно сердит на вас, потому что известно мне: вместо того чтобы своим делом заниматься у ткацкого станка, вы по целым дням болтаете с садовниками, да огородниками, да конюхами, да другими молодыми ребятами. От самих от вас толку нет, да еще их от дела отвлекаете. Я решил выдать вас всех за крестьянских ребят, у которых нет невест. Вас тут пять – и их пятеро. Сами себе пару выберете или мне вас рассудить?

– Рассудите, барин Василий Дмитриевич, – вразнобой заговорили парни и девушки, так и шныряя взглядами по лицам тех, кто стоял напротив.

Лида тоже перебегала глазами с одного лица на другое, и ей казалось, что она в жизни не видела картины ярче, чем эта мгновенная смена выражений в молодых глазах: от растерянности до радости, от смущения до страстной смелости. Однако никто не делал попыток тронуться с места или заявить о своем выборе.

– Ну, извольте, – пожал плечами Протасов и, взяв за руку Ефима, подвел его к маленькой пухленькой девушке с льняной косой, которую она теребила ловкими пальцами ткачихи, словно это были не пряди волос, а нити утка или основы[69].

На двух молодых лицах выразилось откровенное разочарование, однако ни жених, ни невеста не произнесли ни слова поперек господской воли.

– Погодите! – воскликнула неожиданно для себя самой Лида, которая многое приметила, пока наблюдала за парнями и девками. – Погодите, Василий Дмитриевич! Вы бы лучше этой девушке присватали вон того паренька в синей косоворотке…

– Да-да! – радостно воскликнула маленькая ткачиха. – Он мне по росту подходит, да и вообще… А с этим долговязым я не справлюсь!

Лида озабоченно взглянула на Ефима – не обидел ли его уничижительный отзыв? Однако он с нескрываемой радостью смотрел на высокую веснушчатую девушку с короткой, но очень толстой русой косищей, да и она так и поливала его ласковым взглядом.

– Ну, будь по-вашему, Лидия Павловна, – усмехнулся Протасов. – Ты, Фросенька, иди к… как тебя?

– Матвейка, – подсказал малорослый паренек.

– Иди к Матвейке, ну а Ефим возьмет за себя…

Протасов обвел было взглядом девушек, однако Лида подскочила к той, высокой, с косой, и подтолкнула ее к Ефиму.

– Вы согласны? – спросила она озабоченно.

– Премного благодарны, матушка Лидия Павловна! – радостно воскликнули эти двое, крепко берясь за руки.

– Ишь как! – удивился Протасов. – Ну, может быть, вы, Лидия Павловна, и прочие судьбы так же лихо решите?

Лида взглянула растерянно: не обиделся ли Василий Дмитриевич? – однако тот смотрел серьезно, выжидательно, и она решилась: быстренько соединила руки тех парней с руками тех девушек, с которыми парни обменивались взглядами накануне, и замерла, выжидательно оглядывая соединенные ею пары.

– Все ли довольны? – спросил Василий Дмитриевич со странным выражением и засмеялся, когда все принялись кланяться, выкрикивая вразнобой:

– Премного благодарны, барыня Лидия Павловна! Премного благодарны!

Фросенька радостно вскричала:

– Надо будет сегодня-завтра сбегать на кладбище, дедушку навестить да рассказать ему, что наконец-то замуж выхожу! Вот порадуется!

Лиду умилила эта привязанность к покойному деду. Видимо, ближе него не было у Фросеньки человека, если даже после его смерти маленькая ткачиха готова поделиться с ним самым радостным событием своей жизни…

И тут же Лида с опаской взглянула на Протасова – не досадно ли ему, что его люди благодарят только ее, забыв о нем, однако он смотрел на нее задумчиво, словно пытался что-то понять.

Лиде вдруг показалось, что еще никогда, даже во время венчания, когда они давали друг другу клятву вечной верности, они с Василием Дмитриевичем не были так близки друг другу, как в эту минуту.

Она робко улыбнулась ему – и он улыбнулся в ответ.

– Ну что ж, – сказал, подавая Лиде руку и оборачиваясь к парам, – если уж мы вас сосватали, не забудьте нас на свадьбы позвать.

– А то как же, барин и барыня! – загомонили женихи и невесты. – Не сомневайтесь!

Вышли на крыльцо – и Лида словно бы только что заметила, какое яркое нынче солнце, как сияют небеса, какие роскошные облака плывут там и сям по небу, напоминая то бесформенные горы снега, то чудесные замки, то головы чудовищных великанов, то невиданных зверей.

И она вдруг остро пожалела, что поедет отсюда в двуколке, так далеко от Василия Дмитриевича, а не впереди него в седле. Вчера она была слишком испугана, слишком ошеломлена случившимся, чтобы понять: да ведь он обнимает ее! Пусть и против воли, но обнимает!

Вот если бы сейчас снова оказаться в седле перед ним – может быть, его объятие было бы другим? И ее ощущения – совсем другими?

А вечером? А ночью? Что будет ночью? Они проведут эту ночь в разных постелях или в одной?..

Но сейчас нельзя было думать об этом. Можно было только ждать и надеяться.

– Ах, как ловко, как хорошо все устроилось! – тараторил Кузьма Иванович, провожая Протасова и Лиду к двуколке. – Необыкновенно, как в романе!

– Вы читаете романы?! – изумилась Лида.

– А как же! – гордо заявил тот. – Господ литераторов Станицкого, Панаеву[70] и Некрасова обожаю. «Семейство Тальниковых», «Мертвое озеро», «Три страны света» до дыр зачитал. Ну и господин Тургенев недурной писатель – роман «Дворянское гнездо» прямо за сердце берет!

– Мне тоже очень нравится! – согласилась Лида.

– Ах, Лидия Павловна! – воскликнул чувствительный Кузьма Иванович. – Как вы все хорошо понимаете! Дело в том, что я тоже холостой. Вот кабы вы и мне так же ловко жену сыскали, как этим парням!

– Ну вот и сыскалась в наших краях новая сватья баба Бабариха, куда до нее моей бабуле Никитишне! – расхохотался Протасов. – Беда в том, что Лидия Павловна в наших местах человек новый, она еще незнакома с другими невестами.

– В доме Василия Дмитриевича есть одна красивая горничная, ее зовут Марфуша… – начала было осмелевшая Лида, однако Кузьма Иванович даже попятился, и лицо его пошло красными пятнами, голос был едва слышен, когда он забормотал:

– Ах нет, сохрани Бог, Марфуша не про меня, я не посмею… Покорнейше благодарим, Лидия Павловна, Василий Дмитриевич, позвольте вернуться к делам, прощайте…

Бессвязно бормоча что-то, он попятился к конторе, чуть не упал, наткнувшись на крыльцо, и начал взбираться на ступеньки спиной вперед, не переставая кланяться.

– Да, прощайте, Кузьма Иванович, – сухо сказал Василий Дмитриевич, вскакивая на козлы и подбирая вожжи.

Лида глядела на него изумленно.

Мало того, что Василий Дмитриевич не позаботился подать ей руку, – он, кажется, вообще собирался уехать без нее!

– О, простите, – вдруг спохватился Протасов и спрыгнул наземь, подал Лиде руку, помог подняться в двуколку, однако не смотрел на нее и вид у него был такой хмурый, словно на его плечи вдруг обрушилась тяжкая ноша.

Лида села, Василий Дмитриевич устроился на своем месте, свистнул Альзану, который сразу пошел резкой рысью. Протасов взмахнул кнутом, и двуколка понеслась во всю конскую прыть.

Лида вспомнила, как не тряско, плавно ехали они вчера, но сейчас Василий Дмитриевич, чудилось, нарочно выбирал ухабы под колеса! Однако мысли мучили сильнее ударов, которым подвергалось тело.

«Что случилось, что?! – не могла понять Лида. – Что с ним произошло? Отчего он так переменился? Неужели… Неужели из-за того, что я заговорила о Марфуше? Что предложила ее в невесты Кузьме Ивановичу?! И он, бедный, перепугался чуть ли не до смерти, и Василий Дмитриевич вне себя от злости… Что же это значит? Да ясно, что! Она дорога Василию Дмитриевичу, настолько дорога, что это всем известно! Всем… кроме меня. Впрочем, теперь известно и мне!»