Елена Арсеньева - Нечаянная свадьба

День, полчаса назад сияющий и многоцветный, в один миг померк, облака тусклой занавесью затянули небо, исчезли чудесные замки и невиданные звери…

Да ей и не хотелось видеть больше ничего, не хотелось ничему радоваться. В сердце ее воцарилась такая же серая печаль, как та, что затянула небо.

«Как же мы будем жить? – с тоской подумала Лида. – О какой любви возмечтала я? Какая может быть между нами близость, если за стенкой его поджидает Марфуша? А в беседке дядюшкиного дома – Авдотья Валерьяновна…»

При воспоминании о дядюшке Лида так и сжалась в комок. Ведь он зван на ужин. Удастся ли скрыть от него то горе, которым она охвачена? Удастся ли не показать, как она несчастна? Достанет ли для этого гордости? Или забыть о гордости, пасть дядюшке в ноги, взмолиться: «Заберите меня отсюда, заберите, не унижайте меня свыше возможного браком с человеком, который в доме рядом со мной держит и любовницу свою, и ребенка незаконного!»

Да, теперь нет сомнения, что русоволосый мальчишка, который жался к ногам Марфуши, – сын Василия Дмитриевича. Он очень красив, этот ребенок! Весь в родителей! Говорят, красивые дети в любви зачинаются…

Лида больше всего боялась, что Протасов вдруг обернется и увидит ее исполненное горя лицо. Нашарила в кармане зеркальце, поймала в нем свое отражение – и перепугалась на миг, увидев лицо черное, страшное… да полно, она ли это смотрит сама на себя, кривя в злорадной улыбке тонкие губы?!

Тут же морок ушел – в зеркальце отразилось безупречно красивое лицо, и Лиде стало легче дышать.

Померещилось! Какое счастье!

Хороша Марфуша, слов нет, но эта девушка, на чье отражение сейчас смотрит Лида – она сама! – во сто крат краше. К тому же она венчанная жена Василия Дмитриевича, а Марфуша кто? Всего лишь служанка! И ей придется узнать свое настоящее место и положение, каким бы оно ни было до той минуты, как Василий Дмитриевич привез Лиду в свой дом.

Благодарно улыбнувшись зеркальцу, Лида убрала его в карман, выпрямилась на сиденье, постаралась придать лицу самое что ни на есть безмятежное выражение – Протасовка уже промелькнула, завиднелся барский дом, а вот и Анаисия Никитична мечется по крыльцу, словно в приступе крайнего беспокойства.

Да что это с ней? Ведь до ужина еще далеко, они не опоздали… Неужто дядюшка приехал раньше времени и бабуля Никитишна не знает, чем его развлечь? Или, Господи, помилуй, с ним все-таки заявилась Авдотья Валерьяновна?..

Протасов остановил Альзана у крыльца и крикнул, видимо, тоже заметив беспокойство бабули Никитишны:

– Что случилось? Что с тобой?!

– Ах, Васенька! – возопила та, и слезы хлынули из ее глаз. – Ах, Лидушка, бедняжка моя! Только что прислали из Березовки верхового с известием: Иона Петрович расшибся до смерти. Поехал с Касьяном по хозяйственным делам в Спиридоньевку, да тот слишком круто коляску заворотил, вот бедный Иона Петрович и вылетел вон на крутом повороте… Да о дерево и убился. Горе, горе-то какое!

Протасов гнал Альзана так, что Лида стала бояться, что конь просто не выдержит скачки. Даже ночной гон в Спиридоньевку, в церковь, теперь казался довольно спокойным передвижением. Особенно страшно было на поворотах, когда двуколку заносило, и Лиде казалось, что еще немного – и у нее не хватит сил удерживаться.

«Вот так, наверное, и бедный дядюшка не смог удержаться и погиб, – мелькнула мысль. – А что, если Василий Дмитриевич нарочно этак гонит? Что, если задумал меня погубить?»

И тут, словно почувствовав ее ужас, Протасов чуть сбавил ход коня, оглянулся через плечо, крикнув:

– Крепче держитесь!

«Он за меня беспокоится? – чувствуя, как судорогой сводит пальцы, вцепившиеся в сиденье, подумала Лида. – Или понимает, что два несчастных случая подряд, случившиеся в одной семье, покажутся подозрительными даже самому недалекому полицейскому? Благодаря одному убийству наследует вдова, благодаря другому – вдовец…»

Лида испугалась этих неожиданных мыслей, однако уже не могла избавиться от них.

Убийство? Почему вдруг пришло в голову это слово? С чего она взяла, что дядюшка был убит, а не погиб по несчастной случайности? Не потому ли, что вспомнился вчерашний разговор Авдотьи Валерьяновны с Касьяном? Если она могла подстрекать кучера на убийство Лиды, то почему не могла потребовать, чтобы тот совершил и убийство Ионы Петровича?

Могла, но… почему именно сейчас это произошло? Почему смерть мужа могла так неотложно понадобиться Авдотье Валерьяновне? Если из-за наследства, которое она должна была в этом случае получить, то отчего она не науськала Касьяна раньше совершить это страшное дело? Это как-то связано с появлением в Березовке Лиды? Или с ее скоропалительным замужеством? Может быть, Авдотья Валерьяновна не простила Ионе Петровичу, что он принудил Протасова безотлагательно жениться и тем воздвиг между Авдотьей Валерьяновной и ее любовником еще более высокую преграду, чем та, которая существовала раньше? Ведь Авдотья Валерьяновна мечтала выйти за Протасова замуж, если бы овдовела… Почему, в таком случае, она не расчистила дорогу к этому браку раньше?!

Лида так задумалась, что даже забыла о своем страхе. А между тем Протасов начал натягивать вожжи, замедляя скок Альзана, и Лида поняла почему. На дороге собралось десятка два мужиков и баб, которых было никак не объехать. Некоторые громогласно судачили, стоя или сидя на обочине, некоторые бестолково топтались прямо посередине, а некоторые лазили по кустам, окружавшим дорогу, что-то рассматривая на земле, на траве, на стволах деревьев.

Поодаль, на взгорке, за рощицей, виднелись домики небольшого сельца, солнце играло на купольном кресте церковки…

– Эй, Митяй! – крикнул Протасов, махнув рукой, и какой-то кряжистый малый кинулся к нему из толпы, стаскивая картуз.

Лицо мужика раскраснелось, глаза были возбужденно вытаращены.

– Здравствуйте, барин Василий Дмитриевич, – протараторил он, кланяясь. – И вам почтение, барыня! – последовал поклон в сторону Лиды, и она кивнула в ответ. – Слыхали про беду?

– Слыхал, – буркнул Протасов. – Правда, что беда… Вот едем в Березовку. А что народишко сюда набежал? Неужто это здесь случилось?

– Аккурат на этом самом месте! – ретиво закивал Митяй, еще больше выкатывая глаза. – Он, значит, Иона Петрович, в Спиридоньевку ехал, а вон там поворот крутенький, ну и…

Лида всплеснула руками. Так ведь село впереди – это Спиридоньевка, где они с Протасовым были обвенчаны минувшей ночью! Зачем помчался туда дядюшка – Бог весть, но вот этот и в самом деле крутой поворот оборвал его последний путь. И эти люди шатаются здесь, с любопытством рассматривая… что? Капли его крови?!

– Митяй, подержи коня, – распорядился Протасов, соскакивая с козел. – Я пойду погляжу. Крепче Альзана держи, чтобы не понес, он не любит галдежа, а тут будто стая сорок присела.

Митяй с готовностью вскочил на место кучера, натянул вожжи, да так, что Альзан недовольно задрал голову, но стоял как вкопанный.

Протасов мельком глянул на Лиду, но она успела заметить на его лице сочувственное выражение. Впрочем, он тут же отвернулся, бросив через плечо:

– Посидите здесь, Лидия Павловна, очень прошу никуда не ходить, делать вам там решительно нечего.

Лида и не собиралась выходить из коляски. Руки у нее были ледяными, ноги дрожали, и она понимала, что и двух шагов не сможет сделать по дороге. Молча смотрела вслед Протасову, который прошел под обочине, оглядываясь, потом подошел к толпе, поговорил с одним, с другим…

Митяй оглянулся на Лиду, покачал головой:

– Ох, барыня, вижу, неможется вам? Знавали покойного? Али просто жалеете доброго человека? Небось гостили у Василия Дмитриевича, на прогулку с ним поехали, а тут страсти-ужасти такие?

Лида кивнула, не в силах слова молвить, радуясь, что этот человек не знает, что погибший был ее родным дядюшкой, а у Василия Дмитриевича она совсем даже не гостит…

– Побледнели-то как! – пробормотал Митяй, по-прежнему не сводя с нее враз любопытного и сострадательного взора. – Ох, надо бы Василию Дмитриевичу поскорей вас отсель увезти, тяжкое зрелище!

Протасов, исчезнувший было в толпе, внезапно появился из гущи народа, словно услышал эти слова, и быстро пошел к двуколке. Лицо его было хмуро. Метнув взгляд на Лиду, он нахмурился еще больше.

– Спасибо, Митяй, – сказал он, принимая у мужика вожжи и сменяя того на козлах. – Поехали мы в Березовку, прощай.

– Прощайте, барин Василий Дмитриевич, – поклонился Митяй. – Да вы поглядывайте, барыня что-то плоха!

– Сам вижу, – буркнул Протасов, привставая на козлах и крича собравшимся: – Расступитесь! Пропустите!

Толпа послушно разошлась, Лида будто во сне видела людей, которые почтительно кланялись Протасову, а потом вновь принимались разглядывать дорогу, траву кусты, что-то обсуждать… она знала что!

Проехав с полверсты[71], Протасов остановил коня и, держа вожжи туго натянутыми, обернулся к Лиде. Она к этому времени немного пришла в себя, вдобавок успела снова посмотреться в заветное зеркальце и убедиться, что выглядит просто великолепно. И ее несказанно удивили первые слова Протасова:

– Возьмите себя в руки. На вас лица нет! Вы даже подурнели.

«Что, он ослеп?! – обиделась Лида. – Или это нарочно? Он на меня все еще зол из-за Марфуши? Но какое значение имеет моя несчастная обмолвка по сравнению с гибелью дядюшки?!»

– Бестолковый народ! – воскликнул Протасов сердито. – Все следы затоптаны! Теперь невозможно понять, что произошло на самом деле! Полиции здесь делать нечего.

– Какие следы? – изумилась Лида.

– По которым можно было бы понять, что здесь на самом деле произошло! – Протасов взглянул на нее, как на дурочку. – Неужели не понимаете? Вижу, что нет… Ну, если вы читаете романы любовные, то я – криминальные предпочитаю, про великих сыщиков.

– Криминальные? – тупо повторила Лида.