Елена Арсеньева - Нечаянная свадьба

Ванятка немного подумал, потом махнул рукой в сторону противоположного пологого бережка:

– Да вон там.

Лида прикинула на глаз расстояние. Саженей[85] пять, ничего страшного… особенно для тех, кто умеет плавать.

– Доплывете? – спросила она.

– Доплывем! – бодро заявил Ванятка.

Марфуша кивнула.

– Ну, тогда плывите! – приказала Лида.

– А ты, чудище? – заботливо спросил Ванятка.

– А я тут буду выбираться, – пожала плечами Лида. – Я… плавать не умею. Так что… как повезет.

– Ты что?! – вскрикнул Ванятка. – Тебя вязни ухватят и утащат в топь!

– Авось не утащат, – криво улыбнулась Лида. – Может, испугаются… Я ж чудище.

У Ванятки глаза вдруг заплыли слезами.

– Нет! – крикнул он. – Ты меня спасло, и я хочу тебя спасти! Мамынька! Что делать?

– Я знаю что, – решительно сказала Марфуша. – Ты стой здесь…

Она как начала «тыкать» Лиде, бранясь и проклиная ее, так, видать, не могла остановиться. Впрочем, Лиде тоже сейчас было не до политеса.

– Стой здесь, а мы до того берега доплывем и сюда вернемся. Вон ту березку видишь? – Марфуша показала на тонкую березу, которая клонилась с обрыва к воде. – Пригнем ее к тебе, да и вытащим. Обязательно вытащим! А потом к матушке моей тебя сведу. Слыхала про нее?

– Про Маремьяну-то? – с усмешкой глянула на нее Лида. – Конечно, слыхала! Это она тебе помогла на меня порчу навести?

– Я в этом не виновата! – замотала головой Марфуша. – Вот те крест святой, истинный! Матушка – да, руку приложила… Но как навела, так и снимет!

– Зачем? – тихо спросила Лида. – За что порчу навела? Из-за Ванятки? Ведь он сын Василия Дмитриевича, да?

– Христос с тобой! – вытаращилась на нее Марфуша. – Ванятка – сын… – Она нервно сглотнула. – Он сын Кузьмы Ивановича, управляющего из барской конторы.

– Да что ты говоришь! – всплеснула руками Лида. – Быть того не может! А ведь я ему жениться на тебе предлагала, а он отказался!

– Еще бы он не отказался! – зло хохотнула Марфуша. – Ведь матушка пригрозила всю его родню под корень извести, коли он ко мне посватается!

– Всю родню под корень?! – изумленно воскликнула Лида. – За что, Господи помилуй?!

– А об этом пускай она сама тебе расскажет, – уклончиво ответила Марфуша. – Все про себя пускай сама расскажет! Может быть, тогда ты поймешь!

– Мамынька, я замерз! – начал стучать зубами Ванятка. – Поплыли скорей! Нам ведь еще надо чудище спасать!

– Какое это тебе чудище? – легонько дернула его за ухо Марфуша. – Это барыня наша, Лидия Павловна! Понял? А теперь мы и впрямь поплыли. – Но, прежде чем опуститься в воду, она снова повернулась к Лиде: – Ты жди! Мы вернемся за тобой!

– Мы вернемся за тобой, чудище! – крикнул и Ванятка.

Лида только улыбнулась, пытаясь распутать жгут, в который стянулось ее платье. Ладно, туфли она утопила, придется идти босиком, но полуголой к ведьме являться было бы, ей-богу, как-то невместно!

– Знаешь ли ты, откуда берутся ведьмы? – спросила Маремьяна, хмуро глядя в глаза Лиде.

Лида воображала ее совсем иной: костлявой сгорбленной старухой с растрепанными, выбившимися из-под платка волосами, с косящими глазами, один из которых черный, другой серый, и в сером непременно два зрачка. И она никогда не взглянет прямо в глаза человеку! Еще у ведьмы должен быть острый, выступающий подбородок, крючковатый нос и тонкие злые губы, с одной стороны которых торчит клык, будто у зверя или упыря. Ну и, хоть это на первый взгляд и не видно, у нее хребет порос черным волосом и заканчивается небольшим хвостом.

Однако Маремьяну старухой никто бы не назвал! Это оказалась ладная, хотя и худощавая женщина с бледным, без морщин лицом, и впрямь немного похожая на сороку своими легкими, стремительными движениями и гладкими черными волосами без малейших признаков седины, так и обливавшими голову и скрученными в узел на затылке. Возраст ее выдавали только глаза: очень уж проницательные, черные. А имелись ли в каком-нибудь из них два зрачка, разглядеть в мятущемся свете двух факелов, которыми освещалась ее избушка, Лиде не удавалось.

– Откуда берутся ведьмы? – удивленно повторила Лида. – Рождаются, наверное, откуда же им еще взяться? Не из яиц же они вылупляются!

Маремьяна слегка усмехнулась и пояснила:

– Если у колдуна родится дочка, и она тоже дочку тоже родит, а та – еще одну, а та девка – тоже девку родит, вот она на возрасте сделается природной ведьмой. И эта из всех ведьм будет самая злющая!

– Значит, так вы и родились? – спросила Лида. – И стали злющей ведьмой поневоле?

Она с опаской смотрела на хозяйку этой пропахшей сухими травами избенки, обиталища той, кто, если верить народным сказаниям, способна причинять людям всякое зло. Ведьмы доят по ночам чужих воров, причем выдаивают их до крови и тем портят навсегда. Они «скрадывают» с неба дождь, а с травы поутру – росу, все это сливают в принесенные с собой корчаги или стеклянницы, а потом, натуго завязав вощеной бумагой, утаскивают посудины с собой. Дождевую или росную воду они каким-то образом используют то для того, чтобы вызвать засуху, то, напротив, неудержимый дождь и град. Тем и другим они уничтожают крестьянские посевы и посадки.

Также они делают «закрутки», еще называемые «заломами», на нивах, чтобы повредить им или их хозяину.

Нападают на людей, принимая образ самых разных животных, пугая несчастных до смерти, а если ведьме попадется мужик, она вскочит ему на загривок и заставит носить себя до самого до утра. Она-то потом исчезнет, а несчастный упадет замертво!

Ведьмы горазды готовить всевозможные зелья, как целительные, успешно соперничая в этом со знахарями и знахарками, так и приворотные, отворотные, на лихо между мужем и женой, на изведение врагов, привлечение денег и годные на прочие колдовские нужды.

Ну и, самой собой разумеется, они большие мастерицы наводить порчу, в чем Лида могла убедиться на собственном опыте!

– Стала ведьмой поневоле? – задумчиво повторила Маремьяна. – О нет, эту участь я сама выбрала!

– И как же это случилось? – жадно спросила Лида. – Где-то я читала, что некоторых девушек или вдовиц навещает сам дьявол в образе Огненного змея, совращает их, от него они рождают малорослую кособокую чернявую уродину, которая называется кикимора, а потом вынуждены продать дьяволу душу и сделаться ведьмой. Кикимор же они отдают домовым в жены. Неужто с вами было именно так?!

– Мою дочь ты видела, – расхохоталась Маремьяна. – Неужто она на кикимору похожа?!

– Нет, Марфуша красавица, – со вздохом призналась Лида. – Писаная красавица. Трудно поверить, что ее отцом был дьявол!

– Конечно, трудно, – согласилась Маремьяна. – Потому что был им не дьявол, а человек. Марфуша – единокровная сестра Василия Дмитриевича Протасова и незаконная дочь его отца, Дмитрия Федоровича.

– Боже ты мой… – простонала Лида, оглядываясь на широкую кровать, на которой спали, накрывшись лоскутным одеялом, Марфуша и Ванятка. Их одежда все еще досушивалась на улице. Там же были развешаны и Лидины вещи, а сама они сидела укутанная в такое же лоскутное одеяло, только поменьше. Мать и сына разморило после похлебки, которой накормила их Маремьяна, а Лиде кусок в горло не лез, потому что всякий аппетит отбивали мысли, то исполненные надежды, то безнадежные. – Боже мой, а я-то думала, она любовница Василия Дмитриевича и Ванятка его сын!..

– О чем думала, я и так знаю, – усмехнулась Маремьяна. – Ну так ошибалась ты! Из-за Дмитрия Федоровича я и стала ведьмой – именно по доброй воле, а не неволею!

– Как же это вышло? – не сдержалась Лида.

– Да так, – вздохнула Маремьяна. – Была я девка как девка, ну, может, покраше иных-прочих, и вот повадился ко мне хаживать твой дядюшка, Иона Петрович.

– Да что вы говорите?! – вскрикнула недоверчиво Лида.

– Что слышишь, то и говорю, – жестко усмехнулась Маремьяна. – Проходу мне не давал. У него самого первая жена в то время умерла, он вдовствовал, ну и, понятное дело, скучал телесно. Про меня же слух шел нехороший, будто я ко всякому добра. А распустил этот слух именно Дмитрий Федорович Протасов, потому что я ему от ворот поворот дала. А потом я Иону Петровича тоже заставила оглобли заворотить. И вот эти двое сошлись однажды в кабаке и начали друг дружке на судьбу жаловаться. Ну и на меня заодно. И захотелось им мне отомстить. Дмитрий Федорович предложил меня подстеречь и силком взять – дескать, от меня не убудет, если они вдвоем мною попользуются. Ионе же Петровичу это не понравилось. То ли подлость замысла его смутила, то ли не хотел он моим телом с другим делиться, однако же примчался он ко мне той же ночью и сообщил, чтобы я береглась Протасова. Показалось мне, что он на награду от меня рассчитывал, но чего ждал, не получил, убрался восвояси, и с тех пор я от него ни зла, ни добра не видывала, хотя его за то предупреждение потом отблагодарила и вылечила, когда он занемог. Но это уже потом случилось, когда я вовсе ведьмой стала.

Маремьяна перевела дух и, глядя в очумевшие глаза Лиды, которая слушала ее затаив дыхание, продолжала:

– Да… Предупредил меня, значит, Иона Петрович, а я была девка привередливая, горделивая, нос задирала выше чем надобно, и зазорно стало мне осторожничать. А может, не поверила, что барин дворянского звания меня сильничать решится. Но все же он решился! Слуги его подстерегли меня, скрутили, к нему привезли и неделю держали на хлебе и воде связанной в подвале, развязывая лишь тогда, когда припадала Дмитрию Федоровичу охота натешиться моей плотью. Надо сказать, охота эта припадала частенько… И в конце концов сказал господин Протасов, что любит меня и жить без меня не может, готов даже под венец повести, только бы я всегда его была – по доброй воле, а не по принуждению. Кто знает, другая на моем месте давно бы смирилась, а вот я не смогла. Не люб он был, к тому же скотского над собой насилия стерпеть не могла. И тогда в ярости крикнула я ему, что отныне он меня силком взять не сможет, потому что я на него невстаниху напускаю. Ты знаешь, что такое невстаниха? – с какой-то вдруг опаскою спросила Маремьяна Лиду, и та растерянно покачала головой. – Ну, не дай бог узнать, – усмехнулась Маремьяна. – Хотя судя по тому, что я про младшего Протасова слышала, этим он никогда не страдал. В общем, невстаниха – это когда хочет мужик бабу взять, а не может. Уд его мужской бездействует! Ни тпру ни ну!