– Я? – Из Натальиной груди вырвался хриплый, лающий смех.

Женя перестала смотреть в угол. В глубине ее пасмурных серых глаз заплескалось беспокойство.

– Ната?

– Не надо… меня так… называть. – Наталья нащупала в кармане ингалятор и шумно выдохнула.

Голос вырывался из груди с хрипом. Вдалеке, все приближаясь, зазвучали крохотные гулкие колокола.

Наталья хрустнула диском ингалятора и шумно выдохнула в сторону. Второй приступ за день. Такая уж в этом году особенная весна.

– Простыла, что ль? – сказала тетя Валя и поправила сползшие на нос очки.

Внутри Натальи словно сломался барьер. Слезы хлынули потоком, сметая на хрен весь хваленый самоконтроль.

Дышать, как ни странно, стало легче.


Наталья всхлипнула в последний раз и отодвинулась.

Мокрое место на плече обдало холодом, Женя поежилась.

Весенний день угас без следа, уступив место темной, совсем зимней ночи. Тетя Валя ушла домой, отец заперся в спальне.

Они сидели на полу в прихожей. Наталья – прислонившись спиной к стене, вытянув ноги в расстегнутых сапогах. Женя рядом, подогнув ноги, Чук и Гек тактично спрятались под передник.

– Я думала, у тебя все хорошо, – вздохнула Наталья.

– Все уже хорошо, – сказала Женя.

– Как ты себя чувствуешь? – Наталья указала взглядом на Женин живот.

– В пределах возрастной нормы, – грустно пошутила Женя.

– Тетя Валя права, – сказала Наталья, – теперь все наладится. У нас у всех. У тебя, у отца и даже у меня.

– С работой неудачно получилось, – сказала Женя, – как думаешь, позволят по собственному желанию уйти или уволят?

– Я по-тихому уходить не буду, – сказала Наталья, – если что, буду судиться. Мне бояться нечего.

– Ты даже в детстве была бойцом, – улыбнулась Женя, – мама удивлялась, как громко ты орешь, когда голодная.

– Мама… любила тебя… больше, – с усилием сказала Наталья, – я нашла коробку, которую она хранила на память. Там, на антресолях.

Ни одной моей вещи. Все твое.

– Не может быть, – Женя покачала головой, – а что там за вещи? Покажи.

– Не бери в голову, – сказала Наталья, – если бы у меня были дочки, я бы тоже больше любила… тебя.

На Женино плечо легла теплая Натина рука, щеки коснулось дыхание. Приступ кончился, Ната дышала легко, без хрипа. Женя вспомнила, каким тревожным становилось мамино лицо, когда у Наты начинался приступ.

– Твой голос по телефону очень похож на мамин, – сказала Женя, – я когда его услышала, даже растерялась.

– Спасибо. – Улыбка в голосе младшей сестры расцветила темноту теплым, бархатным чувством.

Телефонный звонок ворвался неожиданно, разом разрушив теплую обстановку.

Наталья скинула с ног сапоги и дотянулась до выключателя.

Резкий электрический свет резанул по глазам, вспыхнули золотом багровые обои.

Женя оперлась о стену и с трудом поднялась на ноги. От долгого сидения ломило поясницу, холод поднялся почти до подмышек.

– А… это ты, – сказала в трубку Наталья, – никак «маньяна» наступила. Как отец? Безумно рад видеть внука?

Что-то в голосе сестры заставило Женю вглядеться в нее внимательней. По лицу и шее Натальи бежали нервные красные пятна. Ната оказалась похожей на маму не только голосом, но и манерой нервничать. В детстве считалось, что Ната – папина дочь, а Женя – мамина…

– Что? – сказала Наталья. – Что ты сказала? Как на Кубе? Когда ты уехала?

Краска отхлынула с лица Натальи так быстро, что у Жени захолонуло сердце.

В наступившей тишине стало слышно, как в квартире наверху тонко, пронзительно плакал ребенок.

Щелчок трубки, положенной на рычаг, был таким резким, что у Жени зазвенело в ушах.

– Кто это? Что случилось?

Женя подошла к Наталье и взяла ее руки в свои. Она и не подозревала, что у живого человека могут быть такие ледяные, липкие руки.

Сестра смотрела на нее безумными глазами с крошечными, булавочными зрачками и безмолвно шевелила белыми губами.

– Что? Что ты говоришь?

Щелкнула задвижка в отцовской спальне. Он был уже в пижаме. Добротные серые брюки в узкую синюю полоску. В раскрытом на груди вороте топорщились редкие седые волосы.

– Господи, бабье царство, – сказал он, – то плачут, то кричат. Кто звонил?

В Натальином голосе прорезался звук.

– Ася, – бесцветным голосом сказала она, – звонила Ася.

– Она в России? – спросил отец. – Я всегда знал, что дочь Пилипчука не приживется на пролетарской Кубе.

– Она его бросила, – сказала Наталья.

– Кого бросила? Мужа? – Отец почесал пальцем повязку. – А что в этом удивительного?

Ожили Натальины пальцы, впились в Женю с такой силой, что онемела кисть.

– Она бросила его на Кубе, – сказала Наталья, ее бездонные глаза были так близко, что на мгновение показалось, что в них можно утонуть.

– Кого Ася бросила на Кубе? Сережу? – спросила Женя, чуть шевеля онемевшими пальцами.

– Рому, – сказала Наталья, – Ася оставила на Кубе твоего Рому.

Глава 48

– Серхио, niсo, что ты хочешь на день рождения?

Бабушка Лусинда улыбалась, весело выглядывал через поломанный передний зуб язык.

– Денег, – улыбнулся он, – я хочу много-много денег. И мотороллер.

– Шутник, – Лусинда шутливо погрозила внуку пальцем, – ты такой же шутник, как tu padre. El hijo de la gata, ratones mata.

– Это смешная поговорка: «Сын кота убивает мышей». Может быть, мой отец и похож на кота, но я совсем не такой.

– О, ты – другой, – вздохнула Лусинда, – ты – русский, как твоя мама. У тебя глаза моего Эдуардо, улыбка – Эдуардо, а душа – русская. Ты любишь дождь, ты не смотришь на девушек, ты так много читаешь, что скоро будешь носить очки, как твоя тетя Сильвия. Она работает в библиотеке, это нормально – носить очки в библиотеке. Мужчина не может работать в библиотеке. Мужчина должен быть сильным и много кушать. Твой дядя Хавьер принес вчера кусочек мяса, я могу приготовить настоящий picadillo. Что ты хочешь на десерт? La fruta bomba или просто жареные platanos?

– Я люблю жареные бананы, – сказал Серхио, – но ты можешь приготовить что хочешь. Главное, чтобы хватило всем. Ты знаешь, как называется la fruta bomba по-русски?

Лусинда прикрыла рот ладонью и замахала рукой:

– Твой папа мне говорил, но я забыла.

– Я тоже забыл, – улыбнулся он.

Отец приезжал не чаще чем раз в году. Неудивительно, ведь он стал большим человеком. Работал в министерстве и жил в большом белом доме в Гаване. Лусинда им очень гордится и всем, кто захочет, показывает фотографию дома. Настоящая hacienda. Маме он бы очень понравился. Жаль только, что там живет новая жена отца, Габриелла. У них двое детей. Так что теперь у него есть не только племянники и племянницы, но и брат с сестрой. У Серхио есть и другие братья и сестры, но Лусинда не любит про них говорить, зато молится за всех и каждого. Ведь во всех этих детях ее любимого Эдуардо есть и ее кровиночка.

– Скажи, как называется la fruta bomba по-русски? – спросила Лусинда.

В ее темных глазах плясал озорной огонек. Бабушка прекрасно знала ответ, это было их общей старой шуткой. Трудно жить, если человек не умеет шутить и смеяться над всеми неприятностями.

– Папайя, – сказал Серхио, – это называется папайя.

На смуглых щеках бабушки вспыхнул темный румянец, она всплеснула руками и захохотала. Звонким, молодым голосом.

Непонятно, почему бабушка Лусинда заговорила про его день рождения? До дня рождения еще несколько месяцев, и обычно никто его не отмечает. Просто собираются гости, как это бывает каждые выходные. Все кушают и разговаривают. Праздник бывает, когда приезжает отец. Он привозит всем подарки и много рома. Тогда пьют много кофе и устраивают танцы. Приходят соседи, знакомые и не такие знакомые. Карденас – город небольшой, но всегда есть кто-то новый.

В прошлом году отец привез ему настоящие фабричные сигары, которые идут на экспорт. Они лежали в красивой коробке с красным дном. Теперь он хранил в этой коробке деньги. Сигары он отдал Лусинде, она очень обрадовалась и долго угощала ими гостей. Экспортные сигары оказались лучше, чем обычные. Лусинда говорит, что их лучше скручивают и больше следят за качеством табачного листа. Он сам не видит никакой разницы. Попробовал, так, из интереса. Сигары туманят голову и делают его грустным. Лусинда говорит, что все русские много думают и много грустят. Мама тоже много грустила. Она уехала в третьем классе. Он так и не успел показать ей новую форму, которую выдали в школе. Лусинда говорит, что из русских получаются плохие мамы. Мужчина может многое себе позволить, на то он и мужчина. Женщины – совсем другое дело. Заботиться о детях – это главное женское дело. Разве могла Дева Мария не любить маленького Иисуса? А тем более бросить?

Тогда он был маленьким, слова Лусинды разрывали его грудь пополам. Слезы были такими солеными, что следы долго оставались на щеках и их можно было отмыть только с мылом, которого у них не было. Мама увезла все деньги с собой. Лусинда говорила, что их было очень-очень много. Столько, что хватило бы купить целую свинью, мешок бобов и даже машину. Он не очень верил про машину, все-таки билет на самолет не мог стоить как целая машина. Тогда он и решил копить деньги. Он работает в отеле в Варадеро, помогает на кухне, таскает тяжелые кастрюли и выносит мусор. Платят совсем мало, но зато всегда дают еду. Туристы оставляют на тарелках много еды, даже самой хорошей. Не доедают даже лобстеров. Он ездит на работу на велосипеде, на дорогу уходит больше часа, поэтому он и пошутил про мотороллер. Когда ему исполнится восемнадцать, он сможет работать по-настоящему. Отец говорит, что он отправит его учиться в Россию, так же как сделала Лусинда. Образование – это очень важно. Чтобы получить хорошую работу, надо хорошо учиться, поэтому он остался в школе. Отец может забыть свое обещание, поэтому надо стараться самому.