Я отрицательно покачала головой:

— Она далеко, не в городе. Как-нибудь в другой раз.

На самом деле, больше чем расстояния, я боялась того, что кто-то увидит, как сейчас живет моя мать. Тридцать лет назад, выйдя замуж, она уехала из города и обосновалась в старой деревне.  Дом, доставшийся отцу в наследство, уже тогда выглядел уставшим, а теперь, несмотря на все старания, и вовсе напоминал покосившуюся избушку. Бабушка пыталась увезти ее оттуда, вернуть в город, но ничего не получалось. Единственное, на что мать соглашалась — это отвозить меня на все каникулы к бабушке, а позже и перевестись в городскую школу. 

— Не всю же жизнь коров Маше доить, — ругала бабуля свою дочку, — себе жизнь испортила, так дочке не вздумай.

После смерти отца и бабушки мы могли бы обе жить в городской квартире, но мама напрочь отказалась покидать деревню. Дом стал для нее памятью об отце, а мне — тесной клеткой, в которой я не могла находиться.

Дома я спешно собрала все необходимые вещи: скорее всего, ночевать придется у мамы.

Еще нужно было заскочить в аптеку, купить продуктов, заправить машину… Когда я выехала на трассу,  было уже начало пятого, а ехать предстояло часа четыре, не меньше.

Все это время я старалась не думать о Коле, сосредоточившись на тех простых действиях, которые от меня требовались, но не выходило. Он довез меня до дома, проводил до подъезда, а потом поцеловал. Смеясь, по отечески — прямо в лоб:

— Счастливого пути, Машка.

— И это все? — выдала я удивленно, никак не ожидая такого.

— Так ты же еще не определилась со своими планами.

— Уел, — я встала на цыпочки и легко коснулась его губ, не планируя сильно увлекаться.

Но расстаться мы смогли только минут через десять, а теперь, когда перед глазами простиралось бесконечное асфальтовое полотно, мысли о нем и вовсе заполнили всю голову.

Я постукивала пальцами по рулю, слушала только те песни из своего плейлиста, которые были в машине Пудовикова, а в какой-то момент и вовсе поймала себя на том, что беспричинно улыбаюсь.

Беспокойство за маму никуда не делось, скорее, отошло на второй план, но именно сейчас я чувствовала себя счастливой. Предвкушение чего-то большего, такого приятного и притягательного наполняло изнутри, растекаясь щекочущими пузырьками по венам.

«Как дорога?»

Сообщение, всплывшее поверх окна навигатора, отозвалось приятным теплом внутри живота. Я не сразу ответила Коле, позволяя себе пропитаться этим чувством.

«Лучше, чем я ожидала»

«Напиши, когда доедешь»

Когда обо мне кто-то настолько заботился в последний раз? Наверное, бабушка, пытавшаяся в десятом классе одновременно нахлобучить мне на голову вязаную шапку — и это в конце марта! — и заставить съесть еще один пирожок.

В таком настроении дорога почти не запомнилась. Дважды я останавливалась, чтобы размяться, обойти автомобиль по кругу и чем-нибудь перекусить.

К тому времени, когда впереди появился указатель на мамин поселок, уже наступили летние сумерки.

Съехав с главной, я снизила скорость: фонари остались позади, и здесь, ориентируясь только на свет от своих фар и навигатор, я медленно двигалась вперед.

Чем ближе я подъезжала, тем хуже становилась дорога, местами ухабистая, с вечными лужами, где можно было легко сесть на брюхо. Моя машинка не могла похвастаться особой проходимостью и пару раз я стукнулась защитой, выдав при этом пару непечатных выражений.

В десять я, наконец, остановилась возле маминых ворот. Окна уже не горели,  — я знала о ее привычке рано ложиться и рано вставать. Прежде, чем выносить вещи, прошла к дому, подсвечивая дорожку фонариком на телефоне.

— Мам, — постучалась негромко, боясь напугать. О моем визите она могла и не вспомнить, а с трассы я, занятая Колей, ей так и не отписалась.

Спустя несколько минут за дверью послышалась возня, знакомый заспанный голос, из-за двери звучавший глухо, спросил:

— Кто?

— Это Маша.

Мама включила свет над крыльцом, распахнула дверь и кутаясь в платок, зевнула, прикрывая рот ладонью:

— Ты чего на ночь глядя? Заходи быстрей.

— Сейчас, занесу вещи.

Мне потребовалось сделать два захода, чтобы перенести пакеты и сумки, мама суетилась на кухне, включая конфорку под чайником. Я тайком оглядывалась по сторонам, чувствуя острую жалость.

Дом казался старым, заброшенным и неуютным. Раньше здесь всегда царила чистота и порядок, а теперь под ногами валялся мусор, на занавесках виднелись пятна, а кухонный стол был завален посудой и едой.

Каждый раз я первым делом разгребала завалы, выкидывала старые вещи, мыла окна и полы, но надолго такой уборки не хватало, и мама снова окружала себя запустением и равнодушием ко всему.

Вот и сейчас, пока она отмывала в раковине чашки, я молча чистила стол, освобождая себе место. Есть в такой атмосфере не хотелось вовсе, но отказывать было неудобно.

— Мам, ты ложись, я сама себе чай налью, — я попыталась отправить ее в кровать, но она только махнула рукой, не отрываясь от своего занятия.

В заднем кармане мягко завибрировал телефон.

Коля.

— Алло, — ответила я, выходя из кухни и чувствуя на себе любопытный мамин взгляд. Когда дело касалось моей личной жизни, она оживала и становилась снова похожей на себя.

— Кто-то обещал позвонить, как доедет, — упрека в голосе не было, но я автоматически начала оправдываться:

— Замоталась, я хотела тебе позвонить, но…

— Маш, — перебил мягко, — главное, что все в порядке. Будет время, напиши.

— Хорошо, — ответила растерянно.

В отношениях с Ромой все было по-другому. Я чаще чувствовала себя виноватой, даже если не делала ничего плохого, и постоянно оправдывалась. Только со временем, устав вечно извиняться, я поняла: Ромка просто манипулятор. Каждый раз выворачивая ситуацию в свою пользу, он добивался одного: я соглашалась на все, лишь бы искупить вину.

Вот дура.

— Чай вскипел, — мама вышла за мной в коридор, приглашая к столу.

На освобожденном месте красовалась чашка, рядом привезенные мною конфеты в вазочке, варенье, кексы. Я сделала глоток, ощущая в заварке чабрец и мяту, и довольно зажмурила глаза.

— Вкусно. Бери конфеты, твои любимые, — кивнула я, но мама только ладонью прикрыла рот, замотав головой. — Что такое?

— Зуб выпал, нужно лечить, — призналась она, так и не убирая руку.

— А почему не вставишь? Я же недавно тебе отправила денег.

— Не успела, — мама покраснела, отвернувшись, а я снова почувствовала беспокойство. Что-то было не так. С последнего моего визита она постарела ещё сильнее, хотя прошло всего несколько месяцев. Глубже стали морщины возле рта, губы сильнее опустились вниз, прибавился вес.

Тяжело принимать эти изменения в ней: всегда хочется, чтобы родители были здоровыми и молодыми.

Разговор не вязался, мама отворачивалась и , в конце концов, поднялась:

— Я пока тебе постелю.

Я залпом допила остатки чая, сполоснула посуду, убрала продукты в холодильник. Там, среди банок с заготовками, стояла кастрюля с прокисшим борщем, в дальнем углу миска с картошкой, успевшей заветриться.

Неужели все ещё хуже, чем я думала?

— Маша, иди! — позвала она.

Маленькая тахта, на которой я обычно ночевала, находилась в маленькой комнате. Лампа здесь не горела, свет доходил из зала, но очертания комнаты просматривались хорошо.

— Перегорела, — пояснила мама, проскальзывая мимо.

С каждой минутой находиться тут становилось все труднее и труднее. Столько всего нужно отремонтировать и привести в порядок, но когда и, самое главное, кто будет этим заниматься?

Женщину, живущую в этом доме, все меньше интересовало насущное, и если дело так пойдет дальше…

Даже думать об этом страшно. Как в детстве, когда вдруг понимаешь, что люди смертны, — не просто люди, а твои близкие, твои родители. Я почти не помню, как пережила смерть отца, из воспоминаний остался только полный народу студёный дом. Постоянно хлопали двери, разговаривали люди, заходили туда-сюда соседи. Был январь, но непривычно теплый, бабушка, приехавшая из города, ходила в осеннем пальто, к лацкану которого крепилась брошка. Снегирь с блестящим красным боком, — самое яркое пятно из той снежной зимы.

"Как ты?" — снова Коля не выдержал первым, и снова отвлек меня от тягостных воспоминаний.

"Ложусь спать"

"В такую рань? А как же развлечения до утра?"

"Я в деревне, не забывай! Здесь встают с первыми петухами и с ними же ложатся"

"Не надо ложиться с ними. Лучше со мной" — ответ пришел очень быстро. Я улыбнулась, прижимая экран к губам, задерживая это мгновение


Утро началось с запаха сырников.

Мама готовила их чудесно, и я почувствовала голод раньше, чем открыла глаза. Нашарила под подушкой телефон, который не выпускала из руки половину ночи, посмотрела на время — семь.

Новых сообщений от него не было, руки чесались пожелать доброго утра, но я решила потерпеть.

Открыла окно, впуская в комнату летний воздух, и отправилась на кухню.

Мама стояла спиной, с повязанным на поясе фартуком, и моих шагов не слышала. Я оглянулась вокруг и вздохнула. В свете дня все выглядело ещё хуже, чем вчера.

Заброшенность, пустота. Ненужность.

Если дом — это состояние маминой души, то, черт возьми, что у нее творится там?

— Привет!

— Ой, — мама вздрогнула, оборачиваясь, — напугала. Ты чего вскочила так рано?

— Вкусно пахнет, — улыбнулась я вымученно.

Завтракали мы молча. Ела опять только я, а мама все суетилась, то подкладывая мне сырники, то подливая варенье.

Я боялась поднять на нее глаза, увидеть, наконец, такой, какая она сейчас, а не тот образ двадцатилетней давности, что хранится в памяти и всплывает при слове «мама».