Отделка внутри дома шла к завершению. Оставались последние штрихи, через пару недель можно было заезжать. Сергей еще раз обошел все комнаты, внимательно все разглядывая. Встал в комнате, отведенной под детскую — девственно чистая.

— Не очень большой так-то хаус, — нагнал его Славка, тоже оценивающе бродящий по дому. — Здесь что?

— Мне хватит, — невозмутимо заявил Серёга. — Тут детская.

— Ого, — друг поразился, — далеко идущие планы.

— Угу, — Сергей почесал затылок, — если все нормально, то в декабре.

— Что в декабре? — не понял Славка.

— Кто в декабре, — поправил Сергей. — Ребёнок.

— А-а. Нормально. Кто залетел? Дашка?

— Ага. Ей заделал, — Серёга удовлетворенно улыбнулся. — Пусть дома сидит, не рыпается. А то гонор начала показывать.

— А, ну это, конечно… — хмыкнул, слегка покашляв, друг, — Это — выход! И что? Кто планируется? — осторожно поинтересовался. — Мальчик? Девочка?

— Не знаю, посмотрим. Что-то из двух, третьего не дано, — Сергей равнодушно отозвался, но вдруг вспомнив, казалось, что-то очень важное озаботился. — Слушай, Слав, там, у камина облицовку может лучше все-таки поменять? Как думаешь? Что-то все же не то, мне кажется… — покинув детскую он стремительно направился в гостиную.

— Поменяй, если кажется, — Славка поплелся следом. — А что-то не то — это у тебя с головой.


С уходом тошноты к Дашке пришел сексуальный голод. Теперь, похоже, у нее реально чесалось. Помимо клубники она капризно требовала и домогалась еще и Сергея.

— Заяц, ты мне нравишься такой, — весело смеялся он над ней. — Ты теперь будешь ходить у меня вечно беременная, а я тебя буду… э-э-э… любить, любить и любить.

Факт ее некоторой озабоченности немного расслабил его. Напряженность и нервозность в их отношениях, возникшие во время первых недель беременности, начали спадать.

Дашка дом и Серёгины старания в его устройстве, наконец, оценила. Теперь из нее сочились энтузиазм и заинтересованность. При финальном осмотре их нового жилища, она зависла в огромной кухне, совмещенной со столовой. Открывала и заглядывала в каждый шкафчик. Потом восхищенно обвела взглядом гостиную, уселась у камина, сунув нос внутрь — проверила, настоящий или нет.

— Прикольно. Я хочу как-нибудь потом тебя здесь, — похлопала по мягкому ковру. — У камина, когда огонь горит.

Сергей, стоящий поодаль у входа в какую-то комнату, засмеялся и распахнул дверь.

— Без проблем, Заяц. А здесь не хочешь?

Она заглянула в кабинет — Серёгина личная территория. Проведя пальчиком по гладкой полировке большого стола, Дашка кивнула.

— Хочу.

Они долго жарко и жадно целовались, и, возможно, еще не скоро бы отсюда ушли, но, неожиданно, она отстранилась и, соскользнув со стола, ухватила за руку Сергея. Потянула за собой:

— М-м-м, пойдём, посмотрим, где еще можно, — соблазнительно протянула она и засеменила дальше. Обследовав все закоулки, при этом загадочно улыбаясь, она, наконец, вышла на террасу, ведущую на небольшой задний двор.

— Нравится? — Сергей обнял ее сзади, охватил руками грудь, легонько сжимая. Ему нравилась Дашкина беременная грудь, налившаяся, упругая, чувствительная. Ему вообще нравилась Даша в таком состоянии — в состоянии ожидания ребенка. Она стала еще более мягкая, уютно домашняя, успокоившаяся и начавшая гнездиться, в то же время похотливо-ненасытная, с заметно округлившимися формами. Все умиротворяло Сергея. Если бы только это можно было продлить вечно.

Во всей этой ситуации омрачал его один лишь только факт скорого появления самого малыша. Сергей боялся. Боялся, что не сможет его полюбить, боялся, что ребенок будет ежедневно, ежечасно напоминать о прошлой трагедии, что начнет раздражать криками, как порой раздражала Юлька, а он тогда в такие моменты, малодушно прикрываясь делами, просто смывался из дома. Боялся, что Дашка в очередной раз сорвется и возненавидит уже не только его, но и ребенка — перенесет всю злость на невинное существо. Ребёнок — это была огромная предстоящая проблема, которая неумолимо надвигалась большим снежным комом.

В минуты одиночества, предаваясь размышлениям Сергей все чаще сожалел о содеянном. Однако стоило рядом с ним оказаться Дашке — мягкой, пушистой, цветущей и счастливой, он забывал обо всем, растворяясь в волнах блаженства, и наслаждался моментом.


Потискав ее груди, он прижал ее крепко к себе и нетерпеливо поторопил:

— Пошли в дом. Там еще есть второй этаж и спальня.

Они бегом взметнулись по лестнице на второй этаж. Сергей снова обхватил ее сзади, и уже бесцеремонно расстегнув молнию платья сзади, начал приспускать его, освобождая доступ к налитой полнотой теплой плоти. Так потискивая ее, он приоткрыл одну из дверей:

— Тут, Заяц, твоя комната. Здесь можешь делать все, что угодно, учиться, и раскидывать бумажки и ручки с карандашами. Там, — махнул на закрытую дверь, — будет детская, а тут, — он запихнул ее в оставшуюся комнату, — давай уже немного задержимся.

* * *

После окончания сессии Дашка сообщила родителям, что этим летом не приедет совсем. Что-то лепетала про практику и про отдых на море с Сергеем. Встревоженная мама вскоре заявилась сама. Увидев на перроне встретившую ее заметно округлившуюся дочь, всплеснула руками:

— Я как чувствовала. Боже, какая дурочка.

— Я боялась, что папа будет ругаться, — шмыгнула носом Дашка.

— А я похвалю, да? — покачала мать головой. — Что же ты такая бестолковая у нас? — с досадой посетовала. Через какое-то время, отойдя от шока, заботливо оглядела дочь. — Как чувствуешь себя?

— Сейчас нормально. Сначала тошнило, думала умру.

— Умрет она, — проворчала снова мама, — от тошноты не умирают. Вот от своего дружка придурошного запросто сдохнешь. Что аборт не сделала?

Даша поджала губы, сцепив руки снизу живота.

— Как ты с ним жить собралась? Да с дитем еще… Думаешь нужна ему?

— Не знаю, — несмело отозвалась Даша, — пока живем.

— У него?

— Да, он дом взял сейчас.

— В ипотеку? — усмехнулась мама.

Дашка в ответ промолчала, лишь кивнула в сторону стоянки такси:

— Пойдем, что ли?

Мать шла и бубнила в сердцах:

— Горе мое! С кем связалась… Как с таким жить?

— Мам, хватит, а?! — перебила ее Даша. — Ну что ты мне на нервы капаешь?

— Будет обижать, сразу уходи, — предупредила женщина. — Домой едь. Не бойся! С ребенком приезжай…

— Ладно, мама, обязательно. Только ты… Ты, мам… Ты не лезь к Сереже, пожалуйста. Не говори ему ничего. Не ругайся. Он вообще-то хороший. И я его люблю.


К концу сентября Даша начала тяжелеть, становясь менее поворотливой. Она снова стала сильно уставать. Ночью горько плакала от сводящих судорогой ног. Капризничала, что устала спать на боку и хочется лечь на живот. Детеныш буйствовал изнутри, пиная ей то в желудок, то в мочевой пузырь, то вообще залазил под ребро и не давал сделать вдох.

Сергей как мог держался — гладил Дашке ноги, спину, живот. С животом у него были отдельные, особые, отношения. С тех пор как пацан проявил свое активное существование — а это был пацан — у Сергея с ним начались диалоги. Вредный парень у них получился. С характером. Сначала мальчишка упорно не хотел здороваться. Затихал трусишка при приближении руки Сергея, но вскоре освоился и оборзел, выталкивал яростно любое его прикосновение.

— Смотри, какой собственник, — усмехался Сергей, — давай-ка, цыц мелюзга, я сейчас буду трахать твою мамку, так что сиди спокойно и не вылазь. Ты, как мужик мужика, должен меня понять.

Мужик, похоже, ничего не понимал. Активно двигался вместе с родителями, устраивая внутренний шабаш. Дашка ойкала и смеялась:

— По-моему он тебе помогает.

— Ага, помощник хе́ров, в ритм не попадает. Эй, парень, — шлепал он легонько по животу, — придется тебе лет через пятнадцать преподать хороший урок, пойдём вместе по девочкам, втихаря от мамки.

Мамка возмущенно ворчала, но Сергей затыкал ей рот поцелуем:

— Ты вообще молчи, Заяц, когда мужики разговаривают. Лежи и наслаждайся.


Это все были шутки. Серьезно и много Сергей разговаривал с сыном по ночам, молча, силой мысли. Тихо бережно поглаживал уже немаленький живот и думал:

«Парень, вот какого лешего ты ночью не спишь? Сам не спишь и другим не даешь. Неудобно? Так мамке тоже неудобно. Вы уж как-то там пристройтесь. Еще пару месяцев потерпи. Ты ж мужик или нет? Она ж мне все мозги вынесла своим нытьем. У нее, знаешь ли, из-за тебя все болит. Мой Заяц, знаешь, какой раньше был терпеливый и послушный, а из-за тебя совсем расквасился. Стал толстый, сопливый Заяц. Так нельзя, парень. Что вот ты наделал? Все испортил. Нам что теперь, ругаться с тобой, чтобы ты успокоился? Сдается мне, что не получится. Мамка сразу же встанет горой за тебя, хоть ты и мучаешь ее. Ты знаешь, как она тебя любит? Кормит тебя, как кабана, сначала клубнику бегали искали, самолетом даже один раз заказывали. Потом вишню ведрами вместе вы жрали. А теперь вон, на мясо перешли. Шашлыки да барбекю подавай. Кормлю, кстати, я. Ты это не забывай. Я все покупаю. На свои деньги. Понял? Нашелся тут пуп земли. Тебе прихоти, а мне слезы. Заячьи. Честно, раздражает уже. У меня же терпения не так много, могу и в самом деле ругаться начать. Вот тогда вы с мамкой и получите по самое не хочу. Опять плакать начнете и губы надувать. Я не нянька бегать тут за вами, так что, давай пацан, как-то помогай. Мажорик нашелся тут! Еще не родился, а столько к себе внимания. Давай-давай, прекращай долбить, мне тоже много чего не нравится. Маму пожалей, пусть выспится. Я, конечно, тоже бывает не даю спать. Но ей самой хочется, чтобы не давал. Ей нравится, когда я не даю. Вот. Хотя, вообще-то твоему футболу она тоже рада. Любит говнюка. Меня так не любит, как тебя. Ты прикинь, что мне сейчас заявила? Чтоб я аккуратнее был, без резких движений, а то тебе там не понравится. Ты что там, барышня кисейная что ли, не знаешь, как надо? Вот и я о том… именно вот так и надо».