– Спасибо. Ты сделал то, что я сама хотела сделать, – вмазал ему как следует.

«И я могла бы поцеловать тебя за это», – добавила Лидия про себя, запрокидывая голову, чтобы еще раз взглянуть на его сердитое лицо.

Именно в этот момент ей почему-то стало абсолютно ясно: слов недостаточно.

И Лидия поцеловала его.

Тем не менее это по-прежнему не означало капитуляции. По задумкам это был быстрый поцелуй, своего рода салют его благородству. Ее губы намеревались слегка коснуться щеки Вира – дружеский жест в знак признания хорошо сделанной работы, не более того. Однако он повернулся, и получилось так, что Лидия поцеловала его в губы. А когда по ней заскользили его руки, Лидия поняла: всеми этими рассуждениями она просто обманывала себя. Его губы были не такими нежными и осторожными, как вчера. Его поцелуй был злым и настойчивым.

Лидия хотела вырваться, но не знала, как сопротивляться тому, чего так ужасно хотелось. Желание одержало верх над благоразумием. Лидия обхватила руками его шею и жадно впилась в него губами, будто пытаясь выпить его раздражение и злость. Этот опасный коктейль быстро растекся по венам и подвиг сидящего в ней чертенка на сумасшедшие трюки.

Если бы не этот чертенок, она бы чувствовала себя такой счастливой, будто не ее сейчас побеждали, а наоборот, она завоевывала мужчину. А еще ей вдруг стало до умопомрачения радостно в железных оковах его рук, которые мяли и размягчали ее тело. И оказалось, что именно этого она хочет больше всего: слиться с ним, будто он злился оттого, что утерял частицу себя, а этой частицей была она.

Его губы прижались сильнее, ее губы ответили. Рот приоткрылся, и Лидия, затрепетав, ощутила, как их языки соединились в греховном интимном танце. Большие ладони Вира заскользили по ее телу смело и властно, будто она принадлежала ему, и это было очевидно. Собственно, у нее сейчас действительно не было в этом никаких сомнений.

Лидия тоже перестала сдерживать свои руки, и они заскользили по его плечам вниз, под его жилет и дальше по тонкой ткани рубашки. Она вновь и вновь ощущала легкий трепет внутри, когда пальцы прикасались к выпуклым мышцам его груди и те напрягались при этих прикосновениях. Лидии вдруг стало радостно от осознания того, что и она имеет власть над ним. Продолжая исследования, Лидия прикоснулась к месту, под которым билось не умеющее скрывать чувства сердце. Оно билось так бешено, что казалось, прикасалось к кончикам ее пальцев. Лидия чувствовала, как тело Вира вздрагивает, напрягается и трепещет от ее прикосновений точно так же, как и ее тело от его.

Руки Вира быстро соскользнули ниже ее бедер. Он издал какой-то низкий утробный звук и резко притянул ее таз к своему так близко, что она ощутила выпуклость, упершуюся в низ живота. Юбок, мешающих почувствовать соприкосновение с этой большой упершейся в нее частью его тела, на ней на этот раз не было, и Лидия инстинктивно слегка отпрянула назад. Это была неосознная, продолжающаяся доли секунды реакция, но Вир почувствовал ее. Это стало ясно сразу, поскольку напор ослаб, Вир запрокинул голову и взял ее лежащие на его груди руки.

– Черт возьми, Гренвилл, – не совсем внятно пробормотал он, – здесь же ходят люди.

Он выпустил ее, сделал шаг в сторону и поднял узел, который, как Лидия только сейчас поняла, она уронила на землю. Затем он крепко взял ее за руку, и они пошли вдоль по улице к карете, которая ожидала их неподалеку.


Аннет уже практически закрыла дверь, когда уловила звук торопливых шагов, и вернулась в подвал, решив пока не высовываться. Видеть, что происходит на дворе, она не видела, но слышать могла. Сначала что-то большое и мягкое ударилось о стену, затем раздались шаркающие звуки и невнятное, похожее на хрюканье бормотание.

Аннет исходила все опасные улочки Парижа, и звуки, свидетельствующие о происходящих в близлежащих переулках нападениях, она различала безошибочно. Она и сама не раз завлекала пьяных в засаду.

Человек, сердитый голос которого она слышала, говорил по-английски, и это был голос не ее клиента. Аннет терпеливо ждала, напряженно прислушиваясь, пока по звуку удаляющихся шагов не поняла: обладатель сердитого голоса покинул задний двор.

Аннет беззвучно проскользнула в дверь и стала осторожно подниматься по лестнице. Различить она могла только узкую полоску земли, на которую падал тусклый свет из двух окон дома. Тем не менее и этого освещения ей оказалось достаточно, чтобы узнать лежащего на земле человека.

Аннет подошла ближе. К ее разочарованию, эта свинья еще дышала. Она поискала глазами какой-нибудь предмет, с помощью которого можно было покончить с ним навсегда. Однако никакого подходящего орудия, даже обломка кирпича, она не обнаружила. Аннет раздраженно обругала излишнюю в данный момент респектабельность района, в котором находилась.

Вдруг взгляд упал на ящик, и она поспешила к нему. Лежащий на земле мужчина пошевелился и застонал. Аннет ударила его ногой по голове, схватила ящик и убежала.


Примерно в это же время Вир смотрел на садящуюся в его карету Гренвилл, искренне желая, чтобы его стукнули по голове.

Он перевел хмурый взгляд на Джейнеса, который с противной многозначительной улыбкой сидел на месте кучера.

Подлец все видел. А значит, могли видеть все проходившие недавно по Тоттенхэм Корт-роуд. Однако им в отличие от Джейнеса не было известно, что они видели рядом с ним женщину, которую он сам был готов подобно удаву удушить в объятиях.

Он бросил ей узел, запрыгнул в карету и сел напротив.

Карета тронулась неожиданно резко. Лидия Гренвилл упала на него, но поспешно отпрянула и заняла прежнее положение. Это почему-то рассердило его еще сильнее.

– Поздновато ты вспомнила о правилах приличия, – грубо сказал Вир. – Любители почесать языки получили лакомый кусок для банкетов, которые состоятся в ближайшие двенадцать месяцев. Если кто-то видел нас, значит, завтра до обеда весь Лондон узнает, что герцог Эйнсвуд является еще и любителем мальчиков.

– А тебе не поздновато переживать из-за скандалов? – холодно парировала Лидия. – Разве ты не привык фигурировать в центре сплетен, обсуждаемых в свете в течение последних лет? Но почему-то именно сегодня ты вдруг сделался таким чувствительным к общественному мнению.

Быстрый взгляд голубых глаз ударил по нему, как порыв ледяного ветра. Был ли тому виной этот взгляд или холодная погода, но его вдруг охватил озноб.

– Не надо бросать на меня такие убийственные взгляды, – сердито огрызнулся Эйсвуд. – Ты сама начала.

– Что-то я не слышала твоих криков о помощи, – презрительно произнесла Лидия. – И не заметила, что ты пытался бороться. Или я должна поверить в то, что на два удара, с помощью которых ты простился с тем извращенцем, ушли все твои силы и ты не мог мне сопротивляться?

Конечно же, он и не думал о сопротивлении. Не начни она, он бы сам начал. А это была глупость, что и злило. Как он мог ни с того ни с сего так завестись? Как увлекся этой раздражающе заносчивой женщиной и подчинился похоти в людном месте? Такое непростительно даже неопытному юноше.

Размышляя об этом, он пришел к выводу, что обычная похоть сыграла здесь не главную роль. Виной всему редкое стечение обстоятельств. Известно, что опасность может существенно усилить сексуальное влечение.

Действительно, когда они лежали под кроватью, он был возбужден, но это не было обычное возбуждение от близкого присутствия женщины. Он с отвращением слушал болтовню того омерзительного червяка и воображал ужасное: нож в его спине, удар дубиной по голове и смерть в этой вонючей дыре. Страшно было не только и не столько за себя. Он понимал, что не может обнаружить себя, подставив под удар Гренвилл. А у лежащего на постели подонка и его партнерши по извращенным развлечениям найдется для нее масса страшных и очень болезненных сюрпризов. Поэтому Вир лежал и молился про себя: «Сделай так, чтобы я был жив столько, сколько потребуется, чтобы уберечь ее от опасности. Больше не обязательно. Сделай так, и я обещаю стать хорошим».

В голове Вира промелькнул полузабытый детский образ: он стоит, сложив ладошки, и молится, прося у Бога что-то очень нужное ему тогда. Он поспешно отогнал воспоминание и заставил себя не обращать внимания на болезненную тяжесть в сердце.

– Я не хочу тебя, – сказал Вир Эйнсвуд.

– Лжец, – парировала Лидия.

– Ты утешаешь себя, – ответил Вир, отворачиваясь. – Ты, мисс Весталка Девственница Гренвилл, только думаешь, что знаешь все. На самом деле ты даже не умела целоваться, пока я не научил тебя.

– Не припомню, чтобы я просила об уроке.

– И поэтому считаешь себя недоступной.

– Для тебя, да. Хотелось бы знать, какой еще логический вывод можно сделать, исходя из твоего поведения. И еще хотелось бы узнать, почему ты так паникуешь из-за этого.

– Я не паникую. А еще хотелось бы, чтобы ты оставила свой покровительственный тон.

– А мне бы хотелось, чтобы ты перестал лгать, – сказала Лидия. – У тебя это плохо получается. Не понимаю, почему ты боишься признать, что я тебе нравлюсь, и это угнетает тебя. Угнетает, потому что я докучаю тебе, потому что я девственница и еще много «потому что», которые создают проблемы для твоей убежденности в мужском превосходстве. Это, конечно, тебе не интересно, но я тоже испытываю чувство унижения и обиды. То, что ты тоже нравишься мне, не делает чести ни моему вкусу, ни здравомыслию. Судьба много раз проделывала со мной злые трюки, но этот последний превзошел все предыдущие.

Вир вновь повернулся к ней.

Абсолютно прямая спина Лидии выдавала внутреннее напряжение. Она сидела неподвижно, глядя прямо перед собой. Пальцы нервно сжимали лежащий на коленях узел.

– Ты сама себя сбиваешь с толку, Гренвилл, – сказал Вир, сжатые в кулаки руки которого тоже лежали на коленях. – Не следует относиться к обычному покалыванию в сердце, такому как у тебя сейчас, так, будто я тебе его разбил.