– Что ж, значит, моей ставкой будет свобода, – произнесла Лидия тихо, но четко, гордо вскинув подбородок. – Если я не одолею тебя, то стану твоей женой.


Они договорились выехать из Ньюингтонских ворот точно в восемь утра следующей среды, вне зависимости от погоды, головной боли, решений парламента или самого Бога. Отказ от участия по любой причине будет рассматриваться как поражение со всеми вытекающими из этого последствиями. Каждый берет одного пассажира, который будет заниматься сменой лошадей, а также выплачивать проездные платежи. Ехать решили на одноконных повозках, на первом этапе запряженных обязательно своей лошадью. Затем появится возможность замены. Финиш был назначен у гостиницы «Анкор» в Липхуке.

Переговоры об условиях заняли около получаса. И небольшого отрезка этого времени хватило Виру, чтобы понять, какую чудовищную ошибку он совершил. Однако отступать было слишком поздно.

Воспоминания об июньских гонках были болезненными для него. Не иначе как сама судьба решила сыграть с ним злую шутку, надоумив Лидию заговорить о случившемся тогда. Иначе как такой мастер подстрекать других мог сам попасться на провокацию? На какое-то время он утратил самообладание, а значит, потерял контроль над всем остальным.

Июньскому происшествию находилось хоть какое-то оправдание: он был в дрезину пьян, когда подбил толпившихся вокруг собутыльников устроить гонки «римских колесниц» на одной из самых оживленных дорог Англии. А когда обрел здравомыслие, или, говоря проще, протрезвел, что произошло только утром, то уже сидел в своей «колеснице» на линии старта среди дюжины других экипажей, ждавших сигнала.

Гонки превратились в настоящий кошмар. Пьяные наблюдатели и находящиеся в таком же состоянии наездники в совокупности нанесли окружающим ущерб в несколько сотен фунтов, четверо участников переломали конечности, две повозки были разбиты, двух покалеченных лошадей пришлось усыпить.

Вир оплатил убытки из собственных средств, и, конечно же, он не насильно заставил своих идиотов-друзей участвовать в гонках. Тем не менее газеты, политические деятели и служители церкви единодушно возложили всю ответственность на него, причем не только за эти дурацкие соревнования, но и, если судить по наиболее экстравагантным их высказываниям, за падение устоев цивилизации в целом.

Вир Эйнсвуд прекрасно видел, и не скрывал этого, как грубы, сыры и беспринципны выступления всех этих реформаторов и благочестивых ханжей, превративших его в главную цель критики. Хотя полностью отдавал себе отчет и в том, что гонки и их последствия не вызвали бы такого рева публики, держи он свой рот на замке.

Сейчас у него не было даже такого оправдания, как опьянение. Железная выдержка и твердый расчет были сведены на нет его глупым языком; несколько идиотских слов разрушили все, что он так тщательно выстраивал, пока растапливал камин. Конструкция из логичных и неотразимых для Гренвилл аргументов в пользу замужества рассыпалась за несколько секунд.

А теперь было трудно смотреть правде в глаза и еще труднее думать о предстоящем: в сознании тут же возникали образы вдребезги разбитых карет, искореженных тел и хрипящих от боли лошадей. И каждый раз это были ее карета, ее хрипящие лошади, ее искореженное тело.

Эти кошмары сопровождали его, когда он выходил из кабинета и спускался в холл, болезненно забились и закружились в голове, когда он толчком распахнул дверь и… и чуть не сбил с ног Берти Трента, протягивающего руку к дверному молоточку.

В тот же момент Вир услышал позади топот собачьих лап и сделал быстрый шаг в сторону, чтобы его не сбила запрыгавшая вокруг своего любимца Сьюзен.

– Хотелось бы знать, что в нем такого неотразимого, – проворчал Вир.

Мастифиха, встав на задние лапы, положила передние на грудь Берти и пыталась облизать его лицо.

– Черт тебя возьми, Сьюзен, сидеть! – раздраженно скомандовал его светлость. – Сидеть!

– К его радости, собака послушалась, причем так быстро, что не ожидавший освобождения Берти не грохнулся на порог только благодаря мисс Прайс, которая схватила его за руку и помогла восстановить равновесие.

– О, благодарю! Я, можно сказать, обязан вам спасением, – широко улыбаясь, раскланялся Берти. – Но, черт возьми, у вас такая сильная рука для столь маленькой женщины… Я хотел сказать… ну, уж точно не маленькой, – торопливо добавил Берти, улыбаясь уже не так широко. – Это… – осекся он, посмотрев на Вира и, судя по всему, только что его узнав. – О, надо же! Я и не знал, что ты здесь, Эйнсвуд. Что-нибудь случилось?

Вир взял Сьюзен за поводок и оттащил от двери, чтобы парочка могла войти в дом.

– Ничего не случилось, – немного натянуто произнес он. – Я как раз ухожу.

Вир отпустил Сьюзен, пожелал спокойной ночи мисс Прайс, с явным любопытством скользнув по ней взглядом, и быстро пошел прочь.

Герцог уже распахнул дверь кареты, когда услышал голос Берти, просившего подождать его.

Ждать не было ни малейшего желания. Больше всего Вир хотел сейчас побыстрее добраться до ближайшей таверны и начать пить, а потом опять пить и пить до самого утра среды. Однако уже давно, с самого первого столкновения с мисс Немизидой Гренвилл он был не в состоянии делать то, что ему хотелось, и даже начал привыкать к этому. Поэтому оставалось только проглотить слюну и ждать, когда завершится прощание Берти и мисс Прайс.


Лидии показалось, что не успел Эйнсвуд удалиться из кабинета, как туда влетели Тамсин и следующая за ней по пятам Сьюзен.

Девушка, увидев свою Лидию в брюках, удивленно вскинула брови. Но тут ее взгляд упал на лежащие на столе украшения.

– Ну и ну! Что это? – Она склонилась над столом, водрузила на нос очки и углубилась в созерцание. – Сокровища пиратов? Сколько тут всего… О боже! – Она заморгала и посмотрела на Лидию. Выражение ее лица постоянно менялось. – Го… Господи, – пробормотала она, сделав конвульсивный глоток. Губы ее задрожали, по щеке покатилась слезинка, потом еще одна. Тамсин бросилась Лидии на шею.

Лидия, к горлу которой тоже подкатил комок, обняла ее.

– Пожалуйста, не волнуйся так, – произнесла Лидия под всхлипывания Тамсин. – Я всегда мечтала стать воровкой драгоценностей. И мне выдался случай заполучить их более или менее законно. – Она погладила Тамсин по спине. – Вернуть то, что было украдено, – не преступление.

Тамсин слегка отстранилась и посмотрела на Лидию полными слез глазами.

– Ты хотела быть воровкой драгоценностей?

– Я думала, что это очень увлекательное занятие. Так, собственно, оно и оказалось. Пойдем, я расскажу тебе обо всем. – Кивком Лидия показала озадаченной Тасмин на дверь. – Ты наверняка хочешь чаю, а я страшно голодна. – Эти стычки и перепалки с тупоголовым аристократом ужасно разжигают аппетит.


Тамсин слушала рассказ на удивление отстраненно. Она кивала и даже улыбалась в смешных местах, но Лидия понимала: на душе у ее компаньонки по-прежнему неспокойно.

– Надеюсь, я не слишком шокировала тебя этой бессмыслицей, – сказала Лидия немного нервно, когда они вышли из кухни на лестницу.

– Нет, если кто шокировал меня бессмыслицей, так это сэр Бертрам, ответила Тамсин. – Он совершенно запудрил мои мозги Карлом Вторым. Этот король был главной темой разговора, когда мы ехали в театр, о нем мы говорили во всех антрактах, а потом по дороге домой. Уверена, что напомнила ему обо всех более или менее значительных событиях, произошедших во время правления его величества, но так и не подобрала ключа к разгадке. И я до сих пор не могу думать ни о чем другом. Прости меня, пожалуйста, Лидия.

Они спустились на первый этаж и остановились в прихожей. Тамсин еще раз горячо поблагодарила Лидию за возвращение сокровищ, обняла ее и поцеловала, затем пожелала спокойной ночи и направилась в свою комнату, что-то бормоча себе под нос.


Коралия Бриз отнюдь не обрадовалась, когда Джосайа и Билл вскоре после полудня затащили в дом избитого Фрэнсиса Бьюмонта, который, как они объяснили, валялся возле уличного туалета.

Были времена, когда она работала на этого человека в Париже, управляя борделем, занимающим часть его дворца удовольствий Вин Ви. Им вместе пришлось срочно бежать из Парижа прошлой весной. Вынужденный переезд в Англию означал серьезное снижение статуса и положения. Бьюмонт был мозгом Вин Ви. Однако сейчас способности этого мозга были существенно ослаблены увеличивающимися дозами опиума и алкоголя, а также, похоже, сифилисом. Впрочем, причины явления Коралию не волновали. Ее интересовал только результат. А результат был налицо: в Лондоне у нее не было дворца удовольствий, зато была тяжелая и гораздо менее доходная работа по продаже молодого женского тела на улицах.

Коралия была недостаточно умна, чтобы самой создать крупное предприятие. Мыслила она узко и примитивно. Не затронутая школьным образованием, не интересующаяся чужим опытом и не способная учиться на своем, она к тому же была напрочь лишена таких человеческих качеств, как совесть, сочувствие и сострадание.

Коралия бы с радостью убила Фрэнсиса Бьюмонта, который сейчас только мешал ей, имей она уверенность, что сумеет уйти от наказания. Коралия душила строптивых девчонок как цыплят, и ей это даже доставляло определенное удовольствие. Но что такое шлюхи, которых некому искать и оплакивать… Для властей это были неопознанные трупы, выловленные из Темзы, требовавшие множества забот по составлению бумаг и организации похорон на участке для нищих, короче, обещавшие много работы безо всякой надежды на какую-то компенсацию.

Бьюмонт совсем другое дело. Его жена – известная артистка, вращающаяся в аристократических кругах. Если его найдут мертвым, то непременно начнется расследование и будет назначена награда за информацию.

Коралия не верила, что среди ее подручных найдется хотя бы один способный устоять перед соблазном денежного вознаграждения.

Вот почему она не зашла за спину Бьюмонту, когда он, сгорбившись, сидел на стуле, и не затянула свою специальную бечевку на его шее.