Макси Фэй - Нефанатка

– Черт, да зажмите же рану!..

– Егоор, иди за мноой, – тянет Ксюша и, приблизившись ко мне, хватает за руку. Бежим с ней по лугу, и марево больничных стен растворяется в воздухе. Поворачивается ко мне и счастливо хохочет. Добегаем до обрыва над рекой, и я резко торможу. Ксюша вырывает руку и продолжает бежать.

– Стой! Упадешь! – кричу я.

– Дурачок! – оборачивается она, – я же умею летать! – прыгает с обрыва и тут же взмывает в воздух.

Летает вокруг меня, как ласточка, и заливисто смеется. Её белое платье раздувает ветер, и я не могу отвести глаз от стройных ножек.

– Ты тоже можешь, – опускается на траву прямо передо мной. – Это легко! Давай вместе!

Держась за руки, прыгаем с обрыва и прямо над водой взмываем вверх.

– О боже! Я лечуу! – кричу я и, отпуская её руку, делаю несколько пируэтов.

Словно танцуя в воздухе, взлетаем все выше, то сближаясь, то кружась друг вокруг друга. Наконец, обессиленные, падаем на траву и долго лежим, глядя в безупречно синее небо.

Садимся друг напротив друга и я, все еще не веря своему счастью, касаюсь её щеки рукой. Теплая, настоящая.

– Я люблю тебя, – нежно говорю ей, и понимаю, что это – чистая правда.

– Я знаю, – с улыбкой отвечает она. – И поэтому тебе пора возвращаться.

– Нет, нет, я не хочу туда. Там очень больно…

– Я знаю, – мягко берет меня за руку. – Но ты справишься. Я буду рядом.

– Ты справишься. Я буду рядом.

Мир вокруг меня будто растворяется, и через пару мгновений остается лишь темнота и чьё-то хриплое дыхание.

– Неет! – кричу я, но не могу произнести и звука.

Вообще не могу пошевелиться. Во всем теле разлита тупая боль. С трудом разлепляю глаза. Вдруг понимаю, что это хриплое дыхание – моё. Пытаюсь хоть чуть-чуть повернуть голову и не могу. Ног не чувствую. Но, кажется, могу пошевелить пальцами рук. Тут же раздается противный писк какого-то прибора. Жмурюсь, пытаясь избавиться от него.

Лежу и смотрю в белый поток. Её платье тоже было белое. Ослепительно белое. Может, она была ангелом и я умирал? А потом воскрес? Зачем? Лучше бы остался там, с моей девочкой.

Слышу звук открывающейся двери и быстрые шаги. В поле моего зрения появляется высокий врач.

– Здравствуйте, Егор. Я ваш лечащий врач, Глеб Викторович. Не пытайтесь ничего сказать, у вас были повреждены голосовые связки. Как минимум, еще неделю вам придется молчать. Кивать и двигать головой тоже пока не получится. Общаться будем с помощью глаз. Если «да» – быстро закройте глаза и тут же откройте. Если «нет» – поморгайте несколько раз. Хотите что-то спросить – поднимите брови. Всё понятно?

Закрываю и открываю глаза. Затем вопросительно поднимаю брови.

– Сейчас я вам всё расскажу, – кивает Глеб Викторович. – Итак, мы находимся в Городской клинической больнице. Вас привезли на скорой пять дней назад. Ножевое ранение в шею, внутреннее кровотечение и многочисленные ушибы внутренних органов. Помимо этого, сломаны два ребра и раздроблен левый надколенник. Вам сделали четыре операции. Во время первой – сшивали голосовые связки и стенки пищевода. Во второй – удалили разорванную селезенку и устранили внутреннее кровотечение. Надколенник восстановили, скрепив специальными винтами.

Слушаю его и прихожу в ужас. Вопросительно поднимаю брови.

– Верно, четвертая операция. На третий день снова обнаружилось внутреннее кровотечение. Разрыв почки, небольшой – в полтора пальца. Почку зашили, и она продолжает функционировать.

Закрываю глаза и пытаюсь переварить информацию.

– Теперь о прогнозах, – продолжает доктор. – Организм у вас молодой и восстанавливается быстро. Через неделю уже сможете двигать головой и приподниматься в постели, даже садиться. Ходить придется первое время на костылях. Колено восстановится, но о спорте придется забыть на несколько месяцев. Теперь самое печальное. Петь вы больше не сможете. По крайней мере, так же, как раньше. У вас были сильно повреждены голосовые связки. Мы сделали всё, что смогли. И скорее всего, голос в какой-то мере восстановится. Это может занять от нескольких недель до полугода. Никаких гарантий дать не могу, всё зависит от организма.

Страшно слышать такое. Лежать и не иметь возможности двинуться. Понимать, что вся твоя жизнь вдруг оказалась перечеркнутой и ты стал жалким калекой, который, возможно, даже никогда не сможет сказать хоть что-то вразумительное…

– Я понимаю, что это сложно осознать и принять, Егор. Но постарайтесь мыслить позитивно. Вы живы, и это самое главное. Организм молодой и обязательно восстановится. Для разработки голоса есть специальные методики. У вас есть все шансы остаться полноценным человеком. Главное, чтоб было ваше внутреннее желание. А в остальном мы вам поможем.

– Теперь еще кое-что, – продолжает врач. – Мы не знаем, кому можно позвонить и рассказать о вашем состоянии. В вашем телефоне нет ни одного контакта родственников. У вас есть кто-то из родных?

Смотрю на него и моргаю два раза.

– Ясно. Тогда, может быть, девушка? Я видел, что вы много общались с какой-то Ксюшей, я могу позвонить ей?

Нет! Нет! Моргаю несколько раз, чтоб он понял.

– Хорошо-хорошо, я понял. Очень жаль, что вас никто не может поддержать. Хотя, возможно, вас немного порадует, что каждый день здесь появляются группы девушек с цветами и фруктами, которые пытаются прорваться к вам, и даже вынудили нас усилить охрану на входе.

Моргаю пару раз, показывая, что мне это не интересно.

– Мы и не собирались их пропускать. Так же, как не можем принимать передачи. Еще приходил ваш продюсер, Григорий Иванович. Я подробно рассказал ему о вашем состоянии. И он просил сообщить, когда вы очнетесь.

Моргаю один раз.

– Еще сегодня к вам зайдет следователь по вашему делу. А пока ждете, думайте о лучшем и поправляйтесь.

Легко ему говорить. Я в шоке от всей этой информации, что он вывалил на меня. Не хочу ни о чем думать. Закрываю глаза и пытаюсь вернуться в свое видение. Заставляю себя представлять зеленую траву и голубое небо. Но вокруг лишь чернота. Погружаюсь в сон, а там… только парень в черном капюшоне, который методично бьет меня в живот.

Громкий стук в дверь – и я просыпаюсь. Не дожидаясь ответа, кто-то размашисто заходит в палату. Стоит так, что я его не вижу. Лежу и бешусь от бессилия. Не могу ни повернуться, ни слова сказать. Проходит пара минут. Посетитель подходит ближе.

– Ну здравствуй, Егор, – притворно вздыхает Григорий Иванович. – Да уж, угораздило тебя. И зачем только охрану нанимали? Ну да ладно уж, что сделаешь. Ты парень молодой, поправишься. Только вот петь больше не сможешь, как сказал твой врач. А в таком случае, сам понимаешь, продюсер тебе не нужен. Жаль, конечно, ты был мальчик талантливый, работящий. Столько бы еще с тобой песен записали… В общем, я принес тебе бумаги о расторжении договора. Надеюсь, ты помнишь, что все записи твоих песен – это собственность продюсерского центра. Так же ты не имеешь права пользоваться псевдонимом Егор Бро. Возможно, я найду нового мальчика на твое место. В случае разглашения информации о нашем сотрудничестве будет штраф. Предупреждаю сразу, мало не покажется.

Поднимаю брови вверх, ожидая объяснений. Как же так? Выходит, я пять лет пахал, чтобы кто-то другой пришел на мое место? И теперь даже не имею права пользоваться своим именем? Ради чего я отдавал свои силы и время? В голове не укладывается. Вся моя жизнь рушится на глазах, а Шепелев продолжает говорить:

– Хорошо хоть, я заставил тебя страховку сделать. Кто б знал, что пригодится. Не зря такие взносы платили. Тут у меня еще соглашение о распределении между нами страховой суммы. Пятьдесят на пятьдесят. Сам понимаешь, я понесу огромные убытки в связи с этой ситуацией. Так что ты мне должен. Подпишешь еще доверенность, чтобы я мог побыстрее собрать все справки и за тебя все оформить. Ты ведь все равно пока ничего не можешь. А лечение оплачивать нужно. Вот, пока тут лежишь, я и оформлю, а деньги тебе на карточку переведут. Давай, просмотри бумаги, и я помогу подписать.

Сует мне под нос несколько листов А4, исписанных мелким шрифтом. Я не могу даже сфокусировать взгляд и прочитать первые строки. И сказать ничего не могу! Вот же сука!

– Ну, просмотрел? Давай следующую страничку. Ты не переживай, Виктория Семеновна составляла, ты же знаешь, какая она у нас в этом деле аккуратная.

Переворачивает страницы по очереди и показывает мне, а я уже и не пытаюсь читать.

– А вот тут тебе нужно расписаться. Я уточнил у доктора, пальцы у тебя работают, так что давай, держи ручку.

Я не могу видеть, что он делает. Чувствую, как пихает ручку в мою правую руку и сам зажимает пальцы. Пытаюсь сопротивляться, но он насильно выводит моей рукой подпись. Еще и еще одну. Кричу внутри и безостановочно моргаю, но он, видимо, даже не смотрит.

– Вот и молодец! – облегченно улыбается Григорий. – Ну, мне пора. Поправляйся.

Дверь хлопает, и я бессильно закрываю глаза. Не знаю даже, что подписал. Вернее, за меня подписали. Да и какая разница! Мне ведь, и правда, больше не нужен продюсер. Мне вообще больше ничего не нужно… Ксюша, девочка моя, вернись… Давай еще полетаем…

Через пару часов зашел следователь.

– Здравствуйте, Егор Алексеевич! Петр Сидихин, веду расследование по вашему делу. Мне нужно кое-что уточнить. Врач подсказал, как с вами общаться. Я буду задавать вопросы, а вы моргайте: один раз – «да», два раза – «нет», брови вверх – вопрос. Начнем?

Я моргнул.

– Вы помните, что с вами случилось?

Смотрю на него и не знаю, как ответить. Помню, как меня били и все, что было до этого, а после – полная темнота на несколько дней. Следователь, видимо, понял мое замешательство и начал рассказывать.