Макси Фэй - Нефанатка

– Вот ведь козел, да? – говорит за моей спиной Юля. – Егор еще не умер, а он уже его хоронит. Пошли кушать.

– Ага, – машинально отвечаю я.

Весь вечер находилась в каком-то ступоре. Поела, помылась, посмотрела с Юлей какой-то фильм и легла спать. Посреди ночи резко подорвалась с кровати и вышла в коридор. Долго смотрела в окно.

Всё вдруг стало кристально ясно. И те мои ночные кошмары, как предчувствие беды. И та разрывающая боль в сердце. И то дикое желание узнать, как он там.

Я чувствую его. Я люблю его. И сейчас я ему нужна. И я должна быть рядом.

Возвращаюсь в комнату и покупаю билет на самолет до Москвы. (На это ушла половина отпускных, но это не важно) Самолет в час дня. Отлично. Успею проставить экзамен и отдать зачетку в деканат. Узнаю, в какой больнице Егор, и сохраняю себе маршрут на телефон. Наверное, меня к нему не пустят, но я что-нибудь придумаю на месте.

Держись, Егор! Я скоро буду рядом. Мы справимся. Прости, что не узнала обо всем раньше.

Засыпаю со слезами на глазах.

В больницу я успела как раз в часы посещений, приехала прямо из аэропорта.

– Здравствуйте, я к Егору Бруславскому. Подскажите, пожалуйста, в какой он палате?

– К нему не пускают, – бурчит толстая тетка за стойкой.

– А почему? Он же пришел в сознание? – растерянно спрашиваю я.

– Потому что фанаткам вход запрещен. Много вас таких ходит тут. Поди еще толпа подружек за углом. Нечего беспокоить человека, ему и так несладко.

– Нет, вы не поняли, я не фанатка Егора. Пожалуйста, мне очень нужно к нему, – слезы наворачиваются на глаза, неужели мне не удастся даже взглянуть на него? Сказать ему, что я рядом?

– Девушка, шагайте отсюда! А то сейчас охрану позову. Михалыч, иди выпроваживай, еще одна пришла, – громко кричит кому-то.

– Любовь Евдокимовна, чего кричим? – весело спрашивает молодой высокий врач, подходя к стойке, и кладет на нее какие-то бумаги, – вот, принес вам данные на пациентов.

– Да вот, Глеб Викторович, к парню нашему еще одна фанатка ломится, – подбоченясь, громко говорит Любовь Евдокимовна. – Михалыч, ну где ты там?

– Да не фанатка я! – кричу со слезами на глазах.

– Спокойно, красавица, не нужно тут шуметь, – берет меня под руку врач и отводит чуть в сторону. – Как тебя зовут?

– Ксюша, – всхлипываю я. – Михеева.

Смотрит на меня очень внимательно и затем кивает каким-то своим мыслям.

– Пойдем со мной, Ксюша. Любовь Евдокимовна, под мою ответственность, – кивает на меня тетке и ведет под руку по коридору.

– Я хотел позвонить тебе, но Егор запретил. Видимо, не хотел расстраивать.

– Мы… поссорились, – говорю, удивляясь, откуда врач про меня знает.

– Мы смотрели его телефон и искали, кому позвонить и сообщить. Как оказалось, родных у него нет. А больше всего в последнее время он общался с тобой. Правда, большинство сообщений не отправлено, но ты явно важна для него. И раз уж ты приехала сама, можешь его навестить. Повидайся, а потом зайди ко мне в ординаторскую, поговорим. Имей в виду, он сейчас почти полностью неподвижен. Только пальцами может шевелить и глазами. Ни повернуться, ни кивнуть. Он будет полностью молчать еще несколько дней. Мы общаемся глазами. Моргнуть один раз – «да», два раза – «нет».

Слушаю его, и слезы текут по щекам.

– А вот это брось, – говорит он. – Ты должна быть сильной и давать ему силы выкарабкаться. Он в тяжелом состоянии, и ему нужна причина, чтобы жить.

– Я поняла, спасибо вам большое, – вытираю слезы и улыбаюсь.

– Тогда тебе – сюда, – показывает на дверь палаты, – а потом ко мне туда, – показывает в конец коридора.

Киваю и берусь за ручку двери.

Она меня обманула. Обещала быть рядом, но её нет. Я сотни раз пытался вернуться на тот луг, представлял себе каждую травинку и каждое облачко, шум ветра в ушах. Но всё бесполезно.

Мне осталось только спать да смотреть в белый потолок. Тела не чувствую вообще. Кажется, от меня только и есть, что глаза и уши. Вижу капельницы (в меня все время что-то вливают) и какие-то приборы. Слышу шаги по коридору да шум улицы за окном.

Кажется, идет третий день, как я очнулся. Иногда заходит врач. Часто – медсестра. Переключает капельницы, что-то проверяет на моем теле. В очередной раз открылась дверь и кто-то вошел. Не открываю глаза, уже не интересно. Почему-то очень тихо. Визит медсестры обычно сопровождается шуршанием и возней. Значит, не она. Чувствую, что на меня смотрят. Да и пусть, жалкое, наверное, зрелище. Вдруг улавливаю в воздухе знакомый аромат. И еще до того, как мозг понял, кто это, сердце начало бешено колотиться. Распахиваю глаза – и не верю им. Закрываю и открываю снова. Передо мной стоит Ксюша. Она очень бледная и, кажется, похудела.

– Привет! – шепчет она. – Я только вчера узнала… Прости…

Ее глаза блестят от слез, а губы подрагивают, будто она пытается что-то сказать. Поднимаю вопросительно брови. Долго молчит и, наконец, решается:

– Я не знаю, нужна ли я тебе… Может, ты уже и не хочешь меня видеть…

Ее глаза бегают по моему лицу. А внутри меня все кричит: «Нет, нет! Нужна!» И я моргаю несколько раз, надеясь, что она поймет. На её губах появляется легкая улыбка и тут же исчезает. Она пристально смотрит мне в глаза и тихо говорит:

– Я соврала тебе тогда… ты тоже мне необходим… очень… Я… так люблю тебя, – всхлипывает, и слезы катятся по её щекам.

Внутри меня все ликует от счастья, но я не знаю, как выразить это. Пытаюсь шевелить губами, беззвучно произнося: «Я тоже люблю тебя». Но они меня совсем не слушаются, и это очень больно. От боли, бессилия и вместе с тем безумного счастья, на моих глазах тоже появляются слезы, и я чувствую горячие струйки на своих щеках. Ксюша смотрит на мои губы и вдруг наклоняется и прикасается к ним. Её слезы капают на мои щеки и смешиваются с моими слезами. Наконец, она отрывается от меня и шепчет:

– Я так скучала… я просто умирала без тебя…

Я тоже, девочка моя, я тоже.

Шмыгает носом и вытирает руками слезы.

– Твой доктор просил меня зайти к нему. Я скоро вернусь.

Улыбается и слегка сжимает мои пальцы. А потом уходит.

Лежу и не могу поверить, что всё это правда. Что моя девочка призналась мне в любви и сдержала свое обещание. Она рядом!!!

* * *

Глеб Викторович сидел в ординаторской и стучал ручкой по столу. Он пытался понять, правильно ли собирается поступить. Справится ли эта хрупкая девушка с тем, что он хочет на нее взвалить. Но ведь у него не было другого выбора. У парня нет больше никого, кто мог бы за ним ухаживать. А больница не может обеспечить каждому пациенту круглосуточную сиделку.

Она выглядела такой бледной и изможденной. Не очень-то подходит на роль той, кто должна давать надежду и восполнять силы. Но когда она улыбнулась, будто лучик солнца блеснул в коридоре. И Глеб вспомнил десятки неотправленных сообщений на телефоне Егора, в которых он писал Ксюше, что не может жить без её улыбки. Он называл её кучеряшкой и своей солнечной девочкой. Парень явно влюблен в нее. И Глеб Викторович его понимал. Когда увидел её у стойки, как-то сразу понял, кто это. На всякий случай спросил имя – и полностью убедился. Она пришла сама, значит, тоже что-то чувствует к парню. А значит, всё может получиться.

Раздался стук в дверь, и зашла Ксюша.

– Присаживайся, – указал на стул врач. – Разговор будет долгий. Итак, ты увидела Егора. Что скажешь?

– Мы справимся! – уверенно ответила девушка.

Она как будто изменилась. На щеках появился легкий румянец, а глаза засияли. Так зелень, умытая дождем, светится на солнце. Глеб Викторович был удивлен. Обычно родственники в такой ситуации выглядят растерянными и испуганными. Дотошно спрашивают о шансах, кто-то предлагает деньги или купить лучшие лекарства, кто-то ищет возможности избежать ответственности. Наверное, она просто пока не представляет, что их ждет.

– Ну что ж, давай я тогда подробно объясню, как чувствует себя Егор, и что вам с ним предстоит. Итак, у него на теле три проблемных очага. Начнем снизу. Перелом левого надколенника со смещением. Раздробленную кость собрали и скрепили винтами. Когда он сможет вставать, первое время придется пользоваться костылями. Подвижность восстановится через несколько недель, и он сможет ходить нормально. Второй очаг самый обширный. Это брюшная полость и грудная клетка. У Егора сломаны два ребра и повреждено легкое, ушибы внутренних органов. Ему сделали две полостные операции: по удалению селезенки и восстановлению почки. Швы снимем через неделю. Организм у него молодой и сильный, заживление проходит хорошо. Но даже садиться он пока не может. Теперь самое неприятное. У Егора был сильно поврежден пищевод и голосовые связки. Мы наложили швы. Там все тоже постепенно заживает. Но это место сложное, любое движение головой вызовет натяжение мышц шеи и болевые ощущения. Кроме того, возможно расхождение шва. Поэтому его голова зафиксирована шейным ортезом. Из-за внутренних повреждений он пока не может принимать самостоятельно пищу и воду. Поэтому раствор глюкозы постоянно вливается ему прямо в желудок через стому. Ты, наверное, видела трубку, идущую ему в живот. Но уже с завтрашнего дня мы планируем её отсоединять и вводить воду и бульон орально. Гарантий полного восстановления голосовых связок я дать не могу. Как-то говорить он сможет, вероятно, уже дней через десять. Тихо и короткими фразами. Придется проводить физиотерапию и делать специальные упражнения. Но до этого далеко еще.

Доктор налил себе воды и, пока пил, внимательно осматривал девушку. Надо же, еще не сбежала. Даже виду не подает, что испугалась. Внимательно слушает и кивает.

– Повторяю, восстанавливается он быстро. Швы заживают и отеки спадают. Он у нас уже неделю и ему пора начинать потихоньку двигаться. И в этом ему нужна помощь. Все его здоровые мышцы затекли от долгого бездействия, поврежденные – болят. И нужно очень постепенно разрабатывать сначала руки, потом шею, а потом начинать приподнимать корпус. Кроме этого несколько раз в день нужно разминать стопы и тренировать мышцы ног. Физиотерапевт может приходить к нему дважды в день, но ты сама понимаешь, этого мало, заниматься нужно постоянно, с перерывами на отдых. Более того, я серьезно опасаюсь за его душевное состояние. Ты, наверное, заметила, что его руки зафиксированы к кровати. Говорить он не может, и мне очень сложно понять, что происходит в его голове. Часто он даже не смотрит на меня, как будто ему все равно. Понимаешь, артисты – люди тонкой душевной организации и, наверняка, будут очень сильно переживать конец своей карьеры. И я опасаюсь, что он может сам себе навредить. Поэтому за ним нужен постоянный присмотр. По крайней мере, те несколько дней, пока он не начнет садиться и хоть как-то общаться с нами. Проблема в том, что у парня нет ни родственников, ни друзей. Его продюсер появлялся всего два раза на несколько минут и, я так понимаю, на этого человека нельзя рассчитывать. А после его интервью даже все фанатки Егора резко исчезли и перестали интересоваться здоровьем своего кумира. В общем, остаешься только ты, Ксюша. И я хочу серьезно тебя спросить, ты готова быть рядом с Егором круглосуточно, присматривать за ним и помогать возвращаться к жизни?