Макси Фэй - Нефанатка

Вдыхаю аромат домашнего куриного супа и блаженно прикрываю глаза. Беру из её рук трубочку и делаю первый глоток.

– Ну и как, вкусно? Не больно глотать? – беспокоится она.

Улыбаюсь и моргаю. Жадно пью и благодарно смотрю на девушку. Опустошив кружку, беру телефон и пишу ей:

«Ничего вкуснее в жизни не ел! Спасибо!»

Она смущается и наклоняется к пакету.

– А еще я привезла тебе одежду, и даже это, – показывает мне тапки. – Думаю, они тебе скоро уже понадобятся.

Я постараюсь, милая. Я постараюсь, чтобы это случилось как можно скорей.

– А еще… – театрально тянет Ксюша, – я привезла то, что позволит тебе чувствовать себя уверенней!

Достает и разворачивает передо мной ярко-фиолетовые боксеры в розовых сердечках. Смотрит так лукаво, а я в шоке. Где она их откопала? Наверное, кто-то из фанаток подарил, а я машинально засунул их в шкаф. Тоже театрально хватаюсь руками за голову, а она смеется.

– Не волнуйся, я и другие привезла, – достает обычное серое белье и убирает в тумбочку. – Но сначала мы устроим банный день!

* * *

Настраиваю теплую воду и собираюсь обтереть Егора мягким полотенцем. Приходит сообщение:

«Я сам. Где смогу»

Стесняется меня. Наверное, я бы тоже стеснялась.

– Хорошо! Если хочешь, я даже могу отвернуться, – весело говорю ему.

Кивает и берет у меня влажное полотенце. Откидываю с него одеяло и отхожу с телефоном к окну. Через несколько минут получаю сообщение:

«Я всё. Остались ноги и спина»

Поворачиваюсь и вижу, что он прикрыл пах кончиком одеяла. Улыбаюсь и, сполоснув полотенце, вытираю Егору спину и ноги. Какое же у него красивое тело… гладкое, в меру мускулистое… Он напряженно наблюдает за мной. А я, кажется, увлеклась. Смущаюсь и отхожу за бельем. Помогаю ему надеть боксеры, стараясь не смотреть туда. Потом накрываю одеялом.

– С легким паром, – шутливо говорю ему, и он моргает.

– Теперь нужно тебя побрить. Я привезла электробритву. Только вот не знаю, как ей пользоваться.

Тут звонит мой телефон, и я вижу на дисплее «Папа».

– Ксюшенька, это папа. Я только что приземлился. Ты можешь встретиться со мной завтра?

– Не знаю. Я больнице, – растерянно говорю я.

– В больнице? Доченька, что случилось?

– Нет, нет, со мной все в порядке. Тут мой… – запинаюсь, не зная, что сказать про Егора. Он выжидающе смотрит на меня – и я решаюсь: – Тут мой парень лежит.

Егор одобрительно кивает и улыбается. Я тоже улыбаюсь в ответ, а потом вспоминаю, что папа ждет.

– Я смогу ненадолго выйти.

– Хорошо, Ксюшенька, я приеду к больнице, и мы сходим куда-нибудь в ближайшее кафе. Утром, часов в одиннадцать подойдет?

– Хорошо.

Прощаюсь с папой и смотрю на Егора:

– Завтра в одиннадцать мы встретимся. Где-нибудь недалеко от больницы.

Кажется, Егор облегченно вздохнул. Наверное, боялся, что я откажусь от встречи с отцом. Но я пересилю себя и дам ему шанс объясниться.

* * *

Снова сидим, взявшись за руки, и слушаем музыку. Кажется, это стало нашим вечерним ритуалом. Только музыка сегодня почему-то грустная. Выбирает всегда Ксюша, и я не против. Хочу лучше узнать ее, а музыкальные пристрастия очень многое могут сказать о человеке.

Ксюша о чем-то задумалась. Смотрит куда-то вдаль и кусает губы. А я просто любуюсь её милым личиком и поглаживаю ладошки. Наверное, переживает из-за встречи с отцом. Я рад, что она согласилась с ним встретиться. И не только потому, что мне теперь не нужно выдумывать предлог, чтобы удалить её завтра из больницы. Моей девочке нужен отец. Даже если она от меня уйдет, у нее должен быть мужчина, который будет заботиться о ней.

Поджимает губы, словно приняв какое-то решение, и возвращается взглядом ко мне. Улыбаюсь ей. Она дотрагивается пальчиками до моих губ и словно обрисовывает улыбку. Замираю. Это безумно приятно. Обводит линию подбородка легонько, будто перышком касается. Пробегается по шее и медленно ведет ладонью по обнаженным плечам. Чуть сжимает бицепсы, и опускается ниже к ладони. Внимательно следя за своей рукой, поднимается вверх и переходит на грудь. Я слежу за ней, чуть прикрыв глаза. Она закусывает губу, её грудь высоко вздымается. Она будто не может оторвать взгляда от своих пальцев, рисующих спирали вокруг моих сосков и опускающихся все ниже. Мысленно молю её не останавливаться. Но она вдруг замирает у края одеяла и испуганно смотрит на меня.

– Вот я дурочка, да? Ты лежишь тут такой больной, а у меня в голове фантазии всякие…

Пишу ей: «Загляни под одеяло»

Она осторожно отодвигает одеяло и потрясенно охает. Мой дружок топорщит трусы и явно просится на свободу. Ксюша сглатывает и облизывает губы. Боже, это так волнующе! Несмело касается его пальцами и начинает поглаживать через ткань. Мысленно стону и тяну её на себя. Опирается руками на подушку и тут же впивается в меня поцелуем. Я запускаю руки ей под футболку и расстегиваю бюстгальтер. Вдруг Ксюша перекидывает через меня ногу и осторожно садится сверху. О, да! Вряд ли она соображает, что сейчас делает, но я потерплю. Сам до безумия хочу быть к ней как можно ближе. Языком ласкаю её рот, сжимаю груди и потираю соски, а Ксюша легонько двигается вперед-назад, трется об меня, и даже через три слоя ткани я чувствую жар её тела. Боже, как же давно этого не было! Девочка моя, я так хочу в тебя… но здесь не место и не время. Ритмично вхожу языком в её рот, воображая себе совсем другое. Наверное, Ксюша тоже, потому что её движения становятся быстрыми и рваными, она стискивает пальцами подушку и вдруг замирает и тут же вздрагивает на мне. Я тоже выстреливаю, прямо в трусы, и счастливо смеюсь. Она упирается лбом в мой лоб и тяжело дышит.

– Боже, мы же в больнице! А если бы кто-то вошел? – с ужасом смотрит на меня, видимо, только осознав, что же такое мы с ней сейчас делали.

Поздно сокрушаться, девочка моя. Всё уже случилось.

«Кажется, мне опять требуется банный день»

«И чистые трусы»

Переводит взгляд на мокрое пятно и хихикает. Потом смотрит мне в глаза и, вся лучась от счастья, шепчет:

– Люблю тебя, Егор…

Сегодня Егору сняли швы на шее. А еще пересадили его в кресло и увезли на рентген. Но сел-то на кровати он сам! Теперь может есть ложкой. Доктор разрешил ему переходить на нормальную еду. Только тщательно пережевывать, не слишком горячую, не острую и не твердую. Он так явно обрадовался! Бедняжка мой.

Оставляю ему на кровати бумагу с ручкой, чтобы мог сам общаться с врачом, и иду на встречу с отцом. Егор советовал забыть про старые обиды, но у меня нет никаких обид. Тогда, двенадцать лет назад, мы с мамой вместе принимали решение жить без него. И это казалось самым правильным. Он страшно пил. Его из-за этого уволили с работы, и он просто пил дни напролет. Дома ужасно пахло, они с мамой постоянно ругались, а я боялась лишний раз показываться ему на глаза. Мы посадили его на поезд до Москвы, где жила моя бабушка, и постарались забыть. И у нас всё получилось. Мы были счастливы вдвоем. Мама старалась делать всё, чтобы я ни в чем не нуждалась. Мы жили нормально, и мне всегда было достаточно того, что я имела. Мама окружала меня любовью и вниманием, и я отвечала ей тем же. Я забыла о том, что у меня был отец, так же как и он забыл про нас. А тут почему-то вдруг вспомнил.

Выхожу из больницы и сразу узнаю его. Невысокого роста, с такими же кучерявыми волосами, как у меня, только русого цвета, опущенными до плеч. Худой мужчина, выглядящий сильно старше своих лет. На нем светлая рубашка, серые брюки и большие очки. Выглядит немного забавно. В его руках вижу коробку конфет «Птичье молоко» и улыбаюсь – помнит ведь, что я любила их в детстве.

– Ксюшенька… милая… – его голос срывается, а руки слегка дрожат.

Пару секунд смотрю на него, а потом бросаюсь на шею. Крепко обнимает меня и, кажется, плачет. У меня тоже слезы на глазах. Украдкой вытираю их и отстраняюсь.

– Здравствуй, папа.

Сидим в какой-то уютной кофейне. Я ем мороженое с кофе, а он говорит, протирая носовым платочком свои смешные очки.

– Я пил тогда несколько лет. Чего только матушка не делала, чтобы меня остановить. Ходила в церковь и к разным колдунам. Что-то подсыпала в водку, чтобы меня сразу выворачивало. Но я только смеялся и снова брался за стакан. А потом я встретил одну женщину. Очень хорошую женщину. Она как-то вытащила меня из этого дурмана. Устроила на работу в институт. Я будто стал с ней другим человеком. Про вас вспоминал, конечно, но…

– Но у тебя была другая жизнь, – с улыбкой помогаю я ему. – Все нормально, пап, я понимаю. Я рада, что эта женщина помогла тебе.

– Моя Томочка… Она умерла два месяца назад, от рака. Мне было очень плохо, и я снова чуть не взялся за бутылку. Боролся с собой. Однажды разбирая бумаги, нашел твою фотографию – ту, где ты с большим бантом на макушке. Долго решался. Потом занял денег на билет и рванул в Дивногорск. А ты здесь, оказывается, была.

– А… дети у вас были?

– Нет, Ксюшенька, больше детей Бог мне не дал.

– А чем ты занимаешься? – пытаюсь отвлечь его от грустных мыслей. Хотя мне и правда интересно.

– Тружусь в государственном институте, на кафедре современного естествознания. Доцент. Пытаюсь показать разным оболтусам, как удивительно и гармонично устроена наша вселенная. Кто-то даже слушает, – горько улыбается он.

Представляю его в аудитории. В широком костюме, больших очках и с растрепанными волосами, увлеченно рассказывающим что-то, например, об электронах.

– Я бы тебя слушала, – улыбаюсь и беру его за руку.

Он накрывает второй рукой мою руку и благодарно смотрит на меня. В глазах опять блестят слезы.

– Доченька… кроме тебя, у меня больше никого не осталось. Пожалуйста, давай видеться с тобой хотя бы иногда? Или хотя бы созваниваться?

– Конечно, пап, – обещаю ему.