— Исет уже родила?

— Нет. — Уосерит нахмурилась. — Она нас выгнала. Хенуттауи заявила, что Нефертари молится о смерти Исет.

Минуту спустя тяжелые дубовые двери снова раскрылись, и на пороге встала повитуха. Все замерли. Я затаила дыхание. Я пыталась прочитать новость по лицу женщины, но ее непроницаемый вид только усиливал всеобщее напряжение.

— Ну, что там? — выкрикнул кто-то.

— Здоровый сын! — в конце концов ликующе выкрикнула повитуха. — Царевич Рамсес!

Сердце у меня застыло. Уосерит сжала мою руку.

— Он младше твоих. Вдобавок ты-то родила двойню.

Из родильного покоя вышел Рамсес. Отыскав меня в толпе, он взял меня за руку.

— Пойди к ней снова и не обижайся на ее слова. У нее были схватки, и…

— А у моей сестры тоже были схватки? — резко вмешалась Уосерит. — Она обвинила твою супругу в том, что та молила богиню о смерти твоего сына!

— Просто Хенуттауи не любит Нефертари, потому что вы дружите. Впрочем, с ней я уже поговорил.

— Что же она сказала? — спросила я.

Вид у фараона сделался усталый. Похоже, разговор с Хенуттауи отнял у него много сил.

— Ты и сама знаешь. Но она — сестра моего отца.

Мы вернулись в зал; в комнате кормилиц вокруг маленького Рамсеса собрались повитухи. Они расступились, и я вздрогнула от злорадного чувства: у младенца оказались темные волосы, как у матери. Ребенок был крупнее первенца и с жадностью сосал грудь кормилицы. Кормилица поднесла его к окну, на солнышко, и Рамсес погладил кудрявый пушок на его головке. Придворные судачили о цвете волос новорожденного, о глазах, о форме рта, а Исет тем временам сидела в постели, перед которой выстроилась долгая череда поздравляющих. Когда я приблизилась, она откинулась на подушки.

— Поздравляю с рождением сына, — сказала я.

— Зачем ты вернулась? — прошипела Исет.

— Оставь свои крестьянские суеверия, — оборвала ее появившаяся вслед за мной Уосерит. — Даже моему племяннику это надоело.

— Тут повсюду развешаны амулеты, — предупредила Исет. — А кормилицы — бывшие жрицы Исиды.

— Если ты думаешь, что я умею колдовать, ты просто глупа!

— Кто же тогда убил мое дитя? — прошептала Исет.

Глаза у нее наполнились слезами.

Уосерит выступила вперед.

— Ты глупая девчонка. Из Нефертари такая же колдунья, как из тебя. Пойми наконец: сами боги призвали Акори в царство мертвых. Если ты ищешь виноватого, то вини Хенуттауи.

— Почему это?

Уосерит посмотрела на меня. Я поняла, чего она хочет, и сказала:

— Потому что, если бы Хенуттауи не припугнула Ашаи, отцом твоего ребенка был бы он.

Исет вздрогнула.

— Какие глупости!

Я отвела взгляд.

— Ты сама не знаешь, что говоришь, — с горечью прошептала Исет. — Он уехал в Мемфис, к больному отцу.

— Это тебе Хенуттауи сказала? — Уосерит подняла брови. — Нет, Ашаи — живописец и остался в Фивах. Он работает на постройке Рамессеума и женился на красивой девушке из своего народа. Хотя теперь, когда у тебя родился сын, тебе до Ашаи нет дела.

Впрочем, и я, и Уосерит видели, что это не так.

Лицо у Исет стало недвижным, словно пустыня в безветренный день.

— Мы воскурим в храме благовония и поблагодарим Амона за твое благополучное разрешение, — пообещала Уосерит.

За дверью родильного покоя я повернулась к жрице.

— Зря мы ей сказали сразу после родов.

— Минута была самая подходящая. Пока Рамсес будет воевать, Исет пусть выясняет отношения с Хенуттауи. Моя сестра отлично знала, что Исет Рамсесу не пара, и все же протолкнула ее под венец, обрекла несчастную на одиночество. Правда, жалеть ее не стоит. Таков ее выбор — ты ведь тоже сама выбираешь, каким будет твое завтра.


Вечером Мерит накрасила мне веки. На шею я надела украшение из бирюзы, а на голову — золотую диадему и любовалась отраженной в зеркале коброй, изготовившейся для нападения: ее гранатовые глаза сверкали на фоне моих черных волос, как искры пламени.

— А у тебя хорошее настроение, — заметила няня, — учитывая сегодняшние события.

— Я собираюсь в плавание — меня ждет приключение, быть может, самое интересное в жизни.

При мысли о расставании с сыновьями у меня заныло сердце, но я знала — рассказ о нашем походе высекут на памятниках, боги увидят мою преданность Египту, а народ поймет, как я нужна фараону.

— Мы сокрушим шардана и напомним северным народам, что Египет никогда не дает спуску грабителям.

— Битва — не приключение, — проворчала Мерит. — Кто знает, как там дело обернется.

— Так или иначе, но я буду с Рамсесом. А Исет никогда не стать главной женой.

Мерит поставила баночку с благовониями и пристально посмотрела на меня.

— Фараон что-то говорил? — серьезно спросила она. — Это он тебе так сказал?

— Нет. Сегодня он пойдет в родильный покой, будет оказывать Исет всяческое уважение. Но — мы же отплываем! Он уходит воевать на следующий день после ее родов!

— А когда родила ты, он четырнадцать ночей провел с тобой в родильном покое, — запоздало сообразила Мерит.

Няня проводила меня к себе в комнату, и мы посмотрели на моих спящих сыновей. На кроватках висели амулеты — чтобы к ним не смог приблизиться Анубис. На шейки детям повесили серебряные подвески с вложенными в них кусочками папируса, на которых были написаны защитные заговоры. Отправляясь в путь с Рамсесом, я буду спокойна: за моими детьми присматривают и боги, и няня Мерит.

Пока царевичи спали, кормилицы, сидя в креслах, кормили своих дочерей. Я велела поставить колыбельки девочек рядом с комнатой Мерит. Няня бурчала — дескать, незачем, чтобы дети кормилиц спали рядом с царевичами, но Рамсес не возражал. Я хорошо себе представляла, как тяжело кормить чужих детей, а своих оставлять на попечение кому-то другому.

Через год малышей отнимут от груди, будут поить из глиняных бутылочек.

Я вообще-то подозревала, что няня ворчит не из-за происхождения девочек; просто никому не хочется иметь по соседству сразу четырех кричащих младенцев.


Мы пришли в Большой зал, где уже началось празднество. Стройные полунагие танцовщицы, звеня серебряными поясами, извивались под пронзительные трели флейт, словно стараясь привлечь внимание Беса, чтобы он не покидал Малькату и охранял царевича Рамсеса. В другое время фараон увлеченно бы ими любовался и ночью любил бы меня с еще большей страстью, но сегодня мы только и думали, что о морских разбойниках. А если у них стало больше судов? Если они не польстятся на нашу приманку?

Такие празднества тянутся до утра, и, когда мы с Рамсесом поднялись, Исет удивленно повернулась к нему.

— Нам нужно отдохнуть перед отплытием, — сказал фараон.

Он поцеловал руку Исет, но та злобно ее отдернула.

— Нам?! — Она обратила на меня ненавидящий взгляд. — Нефертари отправляется с тобой?

— Она знает язык шардана.

— А Пасер не знает?

— Знает, но если он поедет, кто останется править страной?

Исет, пошатнувшись, встала на лице у нее было отчаяние.

— Когда же я тебя увижу? Как известить тебя о здоровье царевича Рамсеса? Вдруг с твоим кораблем что-то случится?

Рамсеса растрогало ее волнение.

— С кораблем ничего не случится. А у Рамсеса самые лучшие няньки.

— Ты зайдешь в Аварис навестить отца? — поинтересовалась Хенуттауи.

— Да, на обратном пути.

— Тогда можно встретиться там. Мы с братом вместе отпразднуем твою победу.

Я не поняла, что затевает Хенуттауи, но Рамсесу ее мысль понравилась.

— Да, — решительно сказал он. — Приезжайте в Аварис.

Исет раздумывала; Рамсес тихонько пожал ее руку.

— Отплывай в Аварис, как только будешь готова. Хенуттауи поедет с тобой.

Слезы у Исет высохли, и она кивнула. Мы спустились с помоста и пошли к выходу. Придворные поднялись с мест, кланяясь в пояс и протягивая руки в почтительном приветственном жесте. Стражники растворили перед нами высокие двери, и я подумала: «Все уже поняли: будущее Египта — я».

В комнате Мерит мы постояли у детских кроваток. В глазах у меня защипало; Рамсес обнял меня за плечи.

— Я буду заботиться о них, как о собственных детях!

Мерит говорила правду: она жизни не пожалеет ради малышей. Но я знала: если Анубис, бог с головой шакала, захочет забрать моих сыновей, не помогут никакие заговоры. Зато какая радость будет, когда детям исполнится пять лет! Головы им побреют, оставят только длинную прядь на затылке, которую туго заплетут, а конец завьют. Как говорит пословица, сын — опора для отца на старости лет. Аменхе и Немеф значат для своего отца гораздо больше: они наследники его престола — если я стану главной супругой. Они — драгоценности в его короне.

Мерит торжественно произнесла:

— Не тревожься о детях, государь. Я вырастила Нефертари…

— Вот это меня и беспокоит, — расхохотался Рамсес.

Няня скрестила на груди руки и задрала подбородок.

— Я вырастила Нефертари! Она никогда не болела и никогда ни в чем не знала недостатка. А если из нее вышла сумасбродка, так в том не моя вина…

Нижняя губа няни задрожат.

— Ты отлично справилась, няня.

Я обняла Мерит, и ее суровый взор смягчился.

— Надеюсь, что так, госпожа.

Глава двадцатая

СЕВЕРНОЕ МОРЕ

Золотистая предрассветная дымка окутала десять кораблей, стоявших на якоре у ступеней дворца. Самым большим из них был корабль «Благословение Амона». Пятьдесят воинов, переодетых торговцами, грузили на него бочонки с песком. Корабль не отличался от своих собратьев, вот только на мачтах у него развевались под легким ветерком царские знамена. Чтобы разгуливать по палубе и изображать царевну, отыскали какого-то мальчика. Он стоял сейчас рядом с Аша, разглядывая украшенный самоцветами нож. Как только начнется бой, мальчика спрячут в каюте. Придворные дожидались нашего отплытия, чтобы вернуться в теплые покои дворца и приступить к завтраку. Когда погрузили последний бочонок, Исет прижалась к Рамсесу.